Самый длинный месяц - Олег Игнатьев

Озадаченный подсказкой Андрея, Климов посоветовал ему заняться Валентиной Шевкопляс вплотную. Узнать, в чем заключается ее работа санитарки, и, конечно же, прощупать связи: деловые, родственные и так далее. Затем он разыскал Червонца и расспросил о Шевкоплясе: кто он, что он и откуда? Заодно спросил, нет ли у того на теле особых примет? Родинок, шрамов, рубцов.

Червонец ухмыльнулся. Уж кому-кому, а ему-то известно, что такое приметы, можно бы не расшифровывать. Ухмыльнувшись, он ответил, что имеются наколка в виде двухкопеечного круга с крестиком внутри, точно такая же, как у него самого, и задрал брючину. Наверное, не раз показывал, так это у него ловко получилось. На внутренней поверхности левой лодыжки, чуть выше щиколотки, синел татуированный кружок с крестом. Оказывается, Червонец и Володька Шевкопляс учились в одном интернате, вот тогда и «скорешились», пометили друг друга.

Климов в тот же день разыскал бармена и убедился, что Червонец сказал правду. У мужа Валентины Шевкопляс была похожая наколка: круг и крест.

Сомнений больше не было: Елена Константиновна ошиблась и на этот раз.

Глава 17

Темные, горбатящиеся под ветром волны тяжело вздымались, сумрачно накатывались на ребристый остов волнореза и устало бухались на крепкую его, в зеленых водорослях, скользкую хребтину.

Море по-осеннему штормило.

Подняв воротник плаща и вжав голову в плечи, чтобы хоть как-то уберечь за пазухой тепло, Климов приткнулся на пустынном берегу к заколоченной будке спасателей, подтащив к ней деревянный ящик, найденный им в закутке между киоском звукозаписи и чебуречной. Отрешенно глядя на хребтину волнореза, ушибаемую волнами, он пытался решить давний вопрос: кто мог хозяйничать в квартире Озадовского? Эксперты утверждают, что замок открыт ключом, ни о каких отмычках они и слышать не желали. Думать, что в квартиру залез Фифилыцик, тоже наивно. Уж кто-кто, а бывший вор на это не пойдет, он знает, что всегда под подозрением. Оставался Витька Пустовойт, его племяш, и, может, кто-то из подручных… тот же Червонец. Не очень вяжется, но может быть. Отдал свою одежду Шевкоплясу и, пока тот фланировал по городу, понятно, для отвода глаз, вынес из профессорской квартиры книгу и сервиз. Сначала спрятал их в лифтерской, а затем перетащил в другое место. Может статься и так, что это Шевкопляс отдал свою одежду Червонцу, когда столкнулся с Легостаевой. Тоже резонно. То немногое, что Климову с Андреем удалось узнать по ограблению, наталкивало на мысль о косвенной или же явной причастности дочки лифтера к этому делу, оно и укрепляло желание произвести в ее доме обыск, но прокурору эта версия вряд ли понравится — неоспоримых доказательств у них нет. С равным успехом можно просить ордер на обыск и в квартире стоматолога, этого любимца женщин, знатока их психологии. Как это он говорил? «Женщину очень трудно увлечь в спальню, но еще труднее оттуда выгнать». «Добродушный циник. Да у него только и есть, что умение пускать пыль в глаза», с неприязнью подумал он о Задерееве и стал размышлять о том, как поделится украденное, если тот замешан в грабеже. Вероятнее всего, ему — старинный фолиант, а ей — сервиз. Или же наоборот. Стоматологу сервиз… Нет, это чепуха! Зачем обычной санитарке редкостная книга? Ее болезнь — хрусталь, фарфор, посуда. У него была возможность в этом убедиться. Скорее всего, первый вариант: книгу получает стоматолог. Или получил уже. По крайней мере, многое истолковывалось не в его пользу, и прежде всего то, что он единственный, кто навещал профессора в квартире не однажды. Ну, и любовная интрижка с санитаркой не красила его, коль это так. Надо проверить.

Климов представил вечно улыбающуюся физиономию Задереева, и в его памяти всплыла еще одна тирада: «Разве жены требуют правды? Они просят объяснения, соблюдают этикет. Ведь это черт знает что, если женщина не поинтересуется у мужа, где он был, что делал, почему не ночевал в ее постели? Так что нужно просто поднапрячь свою фантазию, ведь объяснение и правда — вещи далеко не однозначные».

Налетевший ветер заставил еще больше нагнуть голову и поддернуть воротник. Туманная сырость неприятно холодила шею, но на берегу Климову всегда хорошо думалось. Запахнув плащ и теснее прижавшись к будке, чей фанерный остов дребезжал под натиском берегового ветра, он простудно шмыгнул носом и, медленно покручивая на безымянном пальце обручальное кольцо, с щемящей нежностью подумал о жене, о детях. Он отдавал работе все свое время, с утра до вечера, и часто с грустью и виной думал о том, что и жена, и сыновья давно живут своей отдельной жизнью. Со своими, только им понятными жестами и недомолвками. Умом он понимал, что это далеко не так, но чувство собственной вины перед семьей не отпускало, как не проходило ощущение своей правоты, когда он целиком отдавался работе. Куда ни пни, одни пни, вспомнил он присказку деда и, как ни странно, нашел в ней утешение. Просто люди редко видят мир таким, каким он представляется другому человеку, пусть даже очень близкому, любимому, родному.

Его уединение было прервано ватагой юнцов. Надсадно гогоча и гримасничая, они сначала протолклись мимо него, но потом, решив, наверно, показать себя во всем неотразимом блеске дерзостной бравады, расположились рядом, на перевернутой скамье. Климов скорее ощутил, чем осознал причину их приподнятого настроения: вместе с ветром его обдало винным перегаром.

Один из юнцов в блестящей черной куртке и таких же черных джинсах из кожзаменителя столкнул сидевшего с ним рядом паренька с края скамьи и с нарочитой назидательной гнусавостью стал выговаривать:

— Изыди, Моня! Кто не соображает в картах, избегает общества мужчин и ничего не смыслит в горячительных напитках, тот плохо кончит: женщины лишат его ума!

Проговорив все это, он завалился на спину и начал взбрыкивать ногами:

— Йо-хо-хо!

— Какого ума? — возмущенно заблажил худущий, точно жердь, подросток в длиннополом кожаном пальто. — Если он не понимает в картах?

— Йо-хо-хо! — прихлопывая себя по ляжкам, заходился парень в черных джинсах. — Не понимает в картах, избегает общества мужчин…

— Да он дундук!

— Фефела!

— Ой, помру! — корчился от смеха и сучил ногами заводила. — Ни фига не смыслит в кайфе, охламон…

Паренек, которого осмеивала наглая ватага, смущенно улыбался и старался счистить пачкой сигарет прилипшую к ладоням грязь.

Понимая, что сосредоточиться на своих мыслях больше не удастся, Климов поднялся. Вот уж зря утверждают, чем проще нравы, тем крепче нравственность.

Разрозненная стая ворон, напоминавших собой обрывки копировальной бумаги, пущенные по ветру, низко пронеслась вдоль берега и скрылась за дощатым зданием яхт-клуба. Холодный осенний туман с его промозглой сыростью уплотнялся на глазах.

Поднявшись со своего шаткого ящика и собравшись уходить, Климов мельком глянул на продолжавших гоготать акселератов и заметил, как худущий штырь в длиннополом кожаном пальто ловким движением руки выхватил из кармана затюканного паренька связку ключей. Подбросив вверх, он перехватил их на лету и протянул на раскрытой ладони главарю. Тот хищно подцепил их за брелок, зыркнул поблудными своими глазами в сторону Климова. Паренек, счищавший грязь с ладоней, так ничего и не понял. Климов еще какую-то секунду смотрел на юнцов без всякой мысли, а потом внезапная догадка озарила его мозг: подумать только, как все просто!

Резко повернувшись, он почти побежал по каменистому пляжу к видневшейся около яхт-клуба телефонной будке.

— Сдрейфил мужик, скиксовал! — заулюлюкали сзади него, но он уже не обращал на них внимания. Если его догадка подтвердится, если дело обстояло так, как он предполагает, можно думать, что подул попутный ветер.

Когда он набирал номер, в трубке так неприятно-громко потрескивало, что у него засвербило в ухе. Естественно, первую фразу он не разобрал. Пришлось переспросить:

— Это квартира Озадовского?

Удостоверившись, что он попал туда, куда хотел, Климов задал профессору волнующий его вопрос и сквозь треск и шорох телефонных помех сумел разобрать самое главное: ключи от квартиры тот никогда не носил с собой, в брючных карманах, — для них он приспособил футляр из-под очков, который держал в портфеле.

— А кто убирает у вас в кабинете?

— Санитарки.

Дальше можно было не уточнять. Если, не теряя времени, произвести у Шевкопляс обыск…