Виктор - Валерий Михайлов

– Ты пришёл вовремя, – крикнул Виктору Джеймс. – Иди к огню, погрейся.

Они раздвинулись, освобождая Виктору место посредине.

– Прими наши поздравления, – торжественно заговорил Бенджамин. – То, что ты совершил, – достойно уважения. Этой ночью ты пересёк Долину Забвения, а такое по силам далеко не каждому. Это был трудный и опасный путь, на котором тебя на каждом шагу поджидала невидимая опасность. И стоило тебе оступиться хоть раз…

– Долина Забвения, – перенял инициативу Джеймс, – по праву носит название царства Нежития. Её обитатели – бесплотные, слепые тени, окончательно позабывшие как себя, так и всё, что касается жизни и смерти. Ни живые, ни мёртвые, они вынуждены вечно скитаться по Долине, проклиная свою судьбу и свою забывчивость. И нет им ни покоя, ни прощения. Нет им ни жизни, ни смерти.

– Долина Забвения, – продолжил Бенджамин, – это царство тех, кто, не сумев стать живым, не получил право на смерть. Всё правильно: Смерть – это награда за Жизнь, и чтобы её удостоиться, надо сначала обрести Жизнь.

– Но обитатели Долины Забвения, – вновь заговорил Джеймс (они и далее продолжали говорить по очереди) – предпочли позабыть, для чего они появились на этом свете, предпочли позабыть о том, что наше существование – это единственный шанс обрести Жизнь, чтобы потом обменять её на дар Смерти. Они же растратили своё время на несущественные пустяки. И теперь они готовы растерзать любого, в ком теплится хоть малейшая искорка Жизни.

– Что ж, они сами обрекли себя на такую участь, и это был их собственный выбор. Ты же достойно справился с испытанием.

– Ты стал одним из тех, кому Долина Забвения не только не принесла страдания, но и избавила от той ноши, которую взвалил на тебя Узурпатор. Но ты сбросил её. Ты избавился от праха пустых дорог, скинул оковы плоти и не дал взять над тобой верх Болтуну, которого большинство людей считают собственным разумом.

– Мы называем его Болтуном, потому что он глуп, напыщен и болтлив. Он не умолкает ни на мгновение, да и как он может замолчать, если весь производимый им шум служит лишь одной цели: заглушить тихий голос Разума, того истинного Разума, что обитает в сердце. Его голос тих, и к нему надо прислушиваться, но стоит его хоть раз услышать, и Болтун навсегда останется всего лишь докучливым самозванцем, а вскоре и окончательно замолчит.

– Но преодоление Долины Забвения – это только первый шаг на пути. Для того, чтобы приглашение действительно вступило в силу, тебе необходимо переступить ту черту, за которой уже нет возврата назад. После этого ты никогда уже не будешь тем, кем был прежде. Ты потеряешь всё, что только можно потерять, и неизвестно, приобретёшь ли что-нибудь взамен. Готов ли ты к такому повороту событий? Подумай хорошо. У тебя ещё есть время. Солнце только начало подниматься, но когда его диск оторвется от водной глади, тебе придётся сделать свой окончательный выбор.

– Ты должен будешь избрать одну из двух чаш.

– Первая чаша из золота. Посмотри, как прекрасна она!

Джеймс показал Виктору чашу из чистейшего золота, усыпанную драгоценными камнями. Её красота затмевала даже её поистине астрономическую стоимость. Чаша гипнотизировала, притягивала взгляд, вызывала почти непреодолимое желание обладать ею, любоваться, держать её в руках.

– В этой чаше будет ждать тебя сладкий, дурманящий напиток, – он зачерпнул немного варева из котелка. – Выпив его, ты погрузишься в сон, а когда проснёшься, вновь окажешься в моём доме в Париже. Я поблагодарю тебя за спасение дочери, награжу деньгами и помогу устроиться так, чтобы ты больше никогда не нуждался. Мы же навсегда исчезнем из твоей жизни.

– И не спеши отказываться от нормальной жизни обычного человека. Поверь, все эти маленькие житейские радости кажутся нам порой ничего не стоящими только лишь потому, что мы к ним привыкли, потому, что они окружают нас каждый день, но стоит их потерять, и наша жизнь превращается в ад. Избрав же вторую чашу, ты навсегда лишишься обычных житейских радостей.

– Вторая чаша – это сосуд из необожжённой глины.

В руках у Джеймса появилось нечто скособоченное, нечто среднее между пиалой и миской, нечто слепленное, наверно, безруким существом.

– В этой чаше, – продолжил Джеймс, зачерпывая из того же котелка, – тебя будет ждать настоящая горечь. Испив её, ты сможешь переступить черту, за которой назад дороги уже не будет. Там ты, может быть, встретишься с нашей Госпожой, но взамен ты лишишься всех человеческих радостей. У тебя не будет ни дома, ни семьи, ни работы. У тебя не будет ничего из того, чем так дорожат люди. Более того, у тебя не будет даже почвы под ногами. Обретёшь ли ты что-то, потеряв всё это? Неизвестно. Ни кто не сможет сказать, что ждёт тебя за этой чертой, потому что там царство Неопределённости.

Сказав это, он поставил чаши на землю. Несмотря на то, что Джеймс зачерпывал одно и то же варево из одного и того же котелка, содержимое чаш было в корне различно.

В золотой чаше был приятно пахнущий травами немного зеленоватый напиток. В глиняной посудине было что-то похожее на свернувшуюся кровь, перемешанную с гноем. Один вид этой гадости вызывал тошноту. А запах… Воняло это ещё более отвратительно, чем выглядело.

Закончив свою речь, Джеймс с Бенджамином застыли, словно встретились глазами с Горгоной. Виктору же было не до них. В его сознании проносились обрывочные картинки из его жизни, и этот процесс захватил его полностью. Вспоминались ему не какие-нибудь важные или эмоционально значимые для него вещи, а совершенно ничего не значащая ерунда. Вот он купается в речке возле родного дома; вот он куда-то идёт с матерью; вот отец учит его ездить верхом; вот он едет куда-то на почтовой карете… Неужели именно из этих пустых событий и состоит жизнь?!

– Пора делать выбор, – сказал Джеймс, когда солнечный диск оторвался от водной глади.

Виктор вдруг понял, что любой выбор – это иллюзия, что у него нет и никогда не было никакого выбора. Всю его жизнь кто-то или что-то, некая Рука Судьбы, словно мать упирающегося ребёнка, тащит его по жизни в одном только ей ведомом направлении. Всё давно уже выбрано, задолго до его появления на свет в этом обличии, что носит теперь имя Виктор. А то, что предлагается сейчас ему – есть не более чем питающее его эго утешение, предназначенное смягчить суровость предопределённости…

Закрыв глаза, Виктор поднял с земли глиняную чашу и, превозмогая тошноту, выпил её содержимое.

На удивление напиток оказался приятным на вкус. Виктору стало тепло и совершенно спокойно. Его эмоции полностью отключились. Сознание стало кристально чистым.

Тело перестало подчиняться Виктору. При всём своём желании он не смог бы ни пошевелиться, ни заговорить, но таких желаний у него не было. Впервые в жизни ставшее свободным сознание упивалось своей свободой, полностью позабыв о телесной оболочке. Оставшаяся без внимания хозяина плоть замерла неподвижно на коряге в сидячем положении точно так же, как до этого замерли тела Бенджамина и Джеймса.

Время сменилось безвременьем, и через мгновение или вечность (в том состоянии они равны) Виктора коснулась Рука Судьбы. Узнав своего истинного хозяина, тело радостно затрепетало. Лёгким, еле уловимым движением Рука Судьбы заставила тело встать на ноги. Одновременно с этим движением полностью изменились декорации. Не было больше ни берега, ни реки, ни коряги. Вместо этого была идеально ровная светло-серая поверхность под ногами, тёмно-серое небо над головой и совершенно чёрный солнечный диск в тёмно-сером небе.

Откуда-то Виктор знал, что столь странным это место выглядит потому, что он впервые в жизни видит всё в истинном свете, а не в том негативном (в фотографическом значении этого слова) отражении, в котором он видел всегда. Он знал, что нужно немного времени, чтобы органы чувств смогли правильно настроиться, точно так же, как и при переходе из темноты на свет.

И точно, когда органы чувств сориентировались, Виктор увидел поистине волшебный солнечно-лунный мир. Под ногами была идеально ровная серебристо-матовая плоскость. Совершенно чистое небо было цвета сияния луны. И только солнце было самим собой, разве что светило ещё ярче обычного.

Шагах в десяти от Виктора находилась та самая черта, которую ему предстояло перешагнуть. Черта шла через всю плоскость от горизонта до горизонта, а, скорее всего, и далее, через весь этот странный, волшебный мир. Черта пылала ярким, холодным огнём, пламя которого вздымалось до самого неба, полностью закрывая всё то, что находилось по ту сторону черты.

Жрецы ждали его у самой черты. Они больше не были Джеймсом и Бенджамином, а являлись самой воплощённой сутью жречества. Они были двумя и одним одновременно. И, наверно, самым удивительным было то, что Виктор в том состоянии не только принимал это как нечто вполне естественное и само собой разумеющееся, но и понимал глубинную сущность происходящего.