Четвёртое измерение: повторение пройденного (СИ) - Таругин Олег Витальевич

Я присел, вскидывая автомат. Рядом неуклюже плюхнулся полковник — учится понемногу. Пацаны, ощерившись стволами в стороны, сделали то же самое.

— Турист, Валера, прикрытие, — мой собственный голос, пробивающийся сквозь забившую уши вату (и в самом деле оглушило), казался чужим. — Смерч, Марк, за мной!

Хорош драпать, надоело. Мины падать перестали — и на том спасибо. Да и от полковника — если он насчет своего былого разряда по стрельбе не соврал — так больше пользы будет.

Перепрыгивая через свежие воронки, мы рванули обратно, оставляя в стороне поле нашего короткого и неясно с чьей помощью выигранного боя. Ломились напрямик, не таясь: кустарник здесь был пореже, перед самым зданием, помнится, и вовсе рос отдельными островками — особо скрытно все равно не подойдешь. Зато и на засаду не напорешься.

Рядом знакомо ширхнул, выплевывая чью-то кумулятивную смерть, РПГ. Граната, взметнув вверх клуб дыма, рванула почти сразу — цель оказалась совсем близко. Снова грохотнул «калаш» — и мы вывалились из зарослей, падая на землю и с ходу вступая в бой.

Под самой стеной обсерваторского здания (или того, что от него осталось) чадил, потихоньку разгораясь, допотопный полугусеничный бронетранспортер, вокруг которого распластались на земле несколько трупов в незнакомой серо-зеленой форме. Еще двое уткнувшихся лицами в траву серо-зеленых успели пробежать почти половину расстояния. Третий, тоже уже получивший свою пулю, как раз падал, выронив автомат, неподалеку.

— Привет, командир, — меланхолично поприветствовал нас укрывшийся за вросшим в землю замшелым бетонным обломком Иракец. В метре от него валялась ещё курящаяся дымом труба израсходованной «эрпэгэхи». — Присоединяйся…

— Кто такие? — на миг приподнявшись, я пригляделся к подожженному транспортеру, однако стелящийся понизу дым не позволял рассмотреть эмблему на борту. Зато белый трафаретный номер — «423» — я видел достаточно четко. Как и перевернутый мотоцикл с коляской. Над головой тут же просвистело несколько пуль — укрывшегося где-то за подбитой машиной стрелка видно не было. Иракец выжал спуск, длинной очередью загоняя невидимого стрелка подальше, и, криво усмехнувшись, ответил:

— Вот и я то же самое пытаюсь понять. Каски вроде немецкие, у бэтра крест на борту, а так… хрен его знает. Ну, не фрицы ж они на самом деле?!

Уверенности насчет его последнего утверждения я как раз совсем не разделял — не узнать немецкий «Ганомаг» времен войны было трудно — но спорить не стал. Справа загрохотал автомат Марка и воспользовавшийся прикрытием Смерч, приподнявшись, метнул в сторону бронетранспортера гранату. Спустя секунду в кустах неподалеку от его угловатой кормы вдруг коротко простучал непонятно чей «Калашников» — и все потонуло в гулком хлопке взрыва.

Пару секунд было тихо, затем раздалось нечто такое, что мы уж никак не ожидали услышать:

— Смерч, бля, ты че, ваще офуел?! По своим гранатами! Я те щас покидаюсь… — невидимый матершинник внезапно осекся и до боли знакомым голосом лежащего рядом со мной Марка докончил:

— Ну, бл-л-лин… командир, тут такое…

Я повернул голову и ошалело уставился на Володю, ответившего мне точно таким же исполненным непонимания взглядом. Несколько секунд стояла напряженная тишина, затем до нас донеслось:

— Слышь, мужики, не стреляйте. Свои мы. Поговорить надо. Командир ваш далеко?

Молчать в данной ситуации было довольно глупо:

— Ну, я командир… — вставать я пока все-таки не стал.

— Кто я? — пусть у меня в бою каждый второй патрон дает осечку, но теперь голос был моим собственным. — Назовись, что ли?

Поразмыслив несколько секунд и с ужасом осознав, что, кажется, начинаю понимать, что все это может означать, я пожал плечами и медленно приподнялся на локтях, прокричав в ответ:

— Майор Кондратский, военный спецназ. Правильно, братишка? Кстати, тебе кричать еще не надоело?

Ответил он, против ожидания, не сразу:

— Тогда вставай, мы сейчас подойдем и будем поговорить. Насчет этих можешь не беспокоиться — тут уже чисто. Просто хочу от бэтэра отойти — хрен его знает, что они там везли, рванет еще. Только своим скажи, чтоб не шмальнули сдуру, — тембр его голоса довольно явственно изменился. Странно, хотя, блин, ну конечно, как же я сразу-то не понял! Онже не можетничего знать!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Поднимаясь на ноги, я искренне пожалел, что не могу навеки запечатлеть взглядов моих пацанов. Хотя бы на фотопленке. Это было что-то с чем-то! И я их понимал. Поскольку уже догадался, что — точнее, КОГО — сейчас увижу.

И не ошибся… почти, ибо действительность, как обычно, превзошла все ожидания…

* * *

Их было — ха, а что, кто-то еще сомневался?! — тоже шестеро, как и нас. Впрочем, сначала-то я увидел только двоих: вроде бы оставшегося за спиной Смерча с привычным «Валом» в руках… ну и себя, любимого, конечно. Того самого, которого прошлым летом едва не отправил к праотцам на острове Змеином.

Остальные пока осторожничали где-то в зарослях, видимо, контролируя окрестности или готовясь в случае чего напичкать меня (не того, который, совершенно обалдев, шел навстречу, а того, который с закаменевшей рожей мучительно размышлял, с чего начать разговор — во объяснил, да?) пулями. Что ж, грамотный подход к делу, сам бы так поступил… поменяйся я сейчас с «собой-номер-два» местами. Но, пока мы играли в гляделки с моим нечаянным клоном, его пацаны осторожность, как и ожидалось, потеряли. И спустя десяток секунд я имел возможность лицезреть и всех остальных тоже: Марка, Туриста, Иракца и…

…И вот тут-то меня повторно шарахнуло, посильнее, чем утром (неужели этот день все еще не окончился?!) на аэродроме: последним появился Серега. И на этот раз я уже не ошибался: это был именно он, мой погибший на крохотном черноморском островке боевой брат…

Неожиданно. И больно. Хотя, кое-кому, пожалуй, будет еще больней…

Мой же двойник, к которому я отчего-то не испытывал ни малейшей неприязни, кажется по-прежнему ничего не понимал, выразив оное непонимание в нашей общепринятой национальной манере:

— Вот ни… себе! А… это вообще как?!

— Да так, совпало. Слушай, давай-ка сначала спрячемся? Потом все объясню, тут в двух словах никак не получится, — спиной я чувствовал насквозь прожигающие пропотевший камуфляж взгляды моих ребят. Смотрели они, эгоисты, ясное дело, не на меня.

— Да, — реакция у него (или у меня?) была, все-таки, что надо. И психологический барьер тоже того… на высоте:

— Ты прав, надо уходить. Нашумели мы неслабо. Наверняка тут и еще кто-то есть. Мы сразу после боя с теми, первыми, хотели к вам навстречу идти, но тут эти вон… реконструкторы минами кидаться начали, пришлось сначала с ними разобраться. А потом бэтр появился, ну и завертелось. Вот только, кто вы такие, мы сразу не поняли…

— Спасибо, — машинально поблагодарил я, разглядывая ближайший труп в уже не кажущейся незнакомой серо-зеленой форме. Слетевшая с головы угловатая каска в матерчатом чехле-нашлемнике откатилась далеко в сторону. Ну, так и есть, недоброй памяти бравые солдаты фюрера во всей своей, мать ее так, красе! Спустя еще секунду, я, наконец, понял, отчего раньше не смог определить их исторической принадлежности: одеты они были не в обычную для вермахта фельдграу, а в форму одной из егерских альпийских дивизий. Может, даже того самого знаменитого «Эдельвейса», что летом сорок второго рвался к бакинской и грозненской нефти через перевалы Главного Кавказского хребта…

«…ближе к середине августа 1942 года Баксанское ущелье оказалось в целом отрезанным германскими войсками от предгорий…» — не знаю, откуда всплыла в памяти эта фраза — историей самой страшной войны ХХ века я никогда особо не увлекался. Но вот вспомнилось же — и тут же неприятно засосало где-то под той самой хрестоматийной ложечкой: куда ж мы все-таки попали?!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Понял, кто они? — проследив за моим взглядом, переспросил «я-номер-два». И, не дожидаясь ответа, присел, расправляя задравшийся рукав вражеской куртки шевроном ко мне. Ну все, приехали: не узнать окаймленный витой альпинистской веревкой стилизованный белый цветок было невозможно. «Эдельвейс».