Поэтический язык Иосифа Бродского - Людмила Владимировна Зубова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Заметим, что Иосиф Бродский в юности был романтиком[104].
Поиски в Интернете других текстов с рекомендациями избегать прилагательных обнаружили, что эти установки содержатся в руководствах по прокурорскому надзору (Васильев) и по методике проведения вербовочной беседы в бизнес-разведке (Доронин). В разных руководствах об этом говорится одними и теми же словами:
В формулируемые фразы необходимо включать больше активных глаголов и меньше прилагательных и пассивных существительных. В них возникает потребность только в том случае, когда необходимо подчеркнуть какие-либо особые свойства (Васильев; Доронин).
В блогах Интернета фигурируют такие фразы:
Чем меньше прилагательных, тем больше мастерства. По-моему это главное в поэзии. Спасибо (http://www.stihi.ru/rec.html?2004/11/22-1582);
Я только что сделал научное открытие – чем высокоразвитее общество, тем меньше оно использует прилагательных (http://blue-olusha.livejournal.com/156298.html?thread=1206922).
При всем этом лингвисты отмечают, что роль прилагательных в поэзии в XX веке возрастает:
В поэтическом языке XX в. усиливается признаковость текста и повышается степень его предикативности. Художественное познание сложных, иррациональных, неявных миров возможно лишь одним путем: присвоение признаков непознанным (и неназываемым) сущностям, уподобление их элементам видимого мира. Отсюда – приоритет признаковой семантики в поэтическом языке XX в., высокая употребительность признаковых слов, занятие всех возможных синтаксических позиций обозначением признака (Ковтунова, 1993: 108).
Понятно, что неконсервативные поэты стремятся противопоставить свою поэтику общей тенденции.
Михаил Крепс писал, что безэпитетность – характерная черта поэтического стиля Бродского, проявляющаяся во многих его стихотворениях:
В связи с установкой Бродского на рациональное познавание мира (как материального, так и духовного) орнаментальный эпитет как способ выражения чувственного восприятия не играет у него существенной роли (Крепс, 1984: 49);
Вообще очень важно отметить, что Бродский избегает употребления прилагательных и почти никогда их не рифмует – вещь наиредчайшая в русской литературе (школа Цветаевой, которую он в этом превзошел) (Крепс, 1984: 53).
Однако рациональность Бродского вовсе не абсолютна:
Поэтика Бродского живет постоянно действующим противоречием рационального и художественного типа мышления, каждый из которых стремится победить – и не одерживает победы (Служевская, 2000: 33):
Стихи Бродского внерациональны в той же степени, в которой рациональны; жесткие итоговые формулы в них неизменно подготавливаются суггестивным воздействием детали. Логическому умозаключению или их цепочке предшествует, как правило, смысловой «зигзаг»: внимание читателя отвлекается на какую-либо деталь, изначально лежавшую за пределами изображения (Гельфонд, 2006: 73).
Обратимся к стихам Бродского. Стихотворение «Рождественский романс» 1961 г., посвященное Е. Рейну, что существенно, изобилует прилагательными:
Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой
(«Рождественский романс. Евгению Рейну». 1961. I: 134).
Знакомство Бродского с Рейном состоялось в 1958 г. (Рейн, 2012). С большой вероятностью «Рождественский романс», написанный через три года, является реакцией Бродского на совет обходиться без прилагательных[105].
Очень возможно, что и стихотворение «Глаголы» 1960 года – тоже результат общения с Рейном:
Меня окружают молчаливые глаголы,
похожие на чужие головы
глаголы,
голодные глаголы, голые глаголы,
главные глаголы, глухие глаголы
(«Глаголы». 1960. I: 28).
Утверждая приоритет глаголов, Бродский в каждой строчке сопровождает слово глаголы олицетворяющими прилагательными. Настойчивая аллитерация г-л указывает на явное чувственное восприятие как описываемых глаголов, так и самого слова. Об этом тексте писали многие лингвисты, приведу только высказывание Д. Н. Ахапкина:
Метафора оказывается переносом значения, строящимся не за счет сходства означаемых, а за счет сходства означающих. Единственный метафорический эпитет, построенный по другому принципу, – оксюморон «молчаливые глаголы» в первой строке стихотворения, но и здесь возникает аллитерация на л (Ахапкин, 2003: 28–29).
Многокомпонентные ряды прилагательных имеются и в других стихотворениях, как ранних, так и поздних:
и, эпоху спустя,
я тебя застаю в замусоленной[106] пальцем
сверхдержаве лесов
и равнин, хорошо сохраняющей мысли, черты
и особенно позу: в сырой конопляной
многоверстной рубахе, в гудящих стальных бигуди
Мать-Литва засыпает над плесом,
и ты
припадаешь к ее неприкрытой, стеклянной,
поллитровой груди
(«Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова». 1974. III: 52);
Вот я и снова под этим бесцветным небом,
заваленным перистым, рыхлым, единым хлебом
души. Немного накрапывает. Мышь-полевка
приветствует меня свистом. Прошло полвека
(«Томасу Транстрёмеру». 1993. IV: 492).
В некоторых случаях прослеживается тематическая обусловленность скопления прилагательных, например при изображении явлений, чуждых субъекту восприятия:
Кто-то новый царит,
безымянный, прекрасный, всесильный,
над отчизной горит,
разливается свет темно-синий,
и в глазах у борзых
шелестят фонари – по цветочку,
кто-то вечно идет возле новых домов в одиночку
(«От окраины к центру». 1962. I: 203).
Провинция справляет Рождество.
Дворец Наместника увит омелой,
и факелы дымятся у крыльца.
В проулках – толчея и озорство.
Веселый, праздный, грязный, очумелый
народ толпится позади дворца
(«Anno Domini». 1968. II: 213).
Следующий пример демонстрирует динамику изменений, выраженную прилагательными:
Северо-западный ветер его поднимает над
сизой, лиловой, пунцовой, алой
долиной Коннектикута. Он уже
не видит лакомый променад
курицы по двору обветшалой
фермы, суслика на меже
(«Осенний крик ястреба». 1975. III: 103).
Далее рассмотрим необычное употребление прилагательных в стихах Бродского.
Нестандартных определений у Бродского немало, например багровые носки; толстое ‹…› солнце; потные муравьи; громадная встреча; в глухонемом углу; просторное молчанье; тяжелый ливень; капроновый дождь; пыльная капля на злом гвозде, цвет консервный.
В двух следующих контекстах отступление от нормативной референции прилагательных легко объясняется нестандартным восприятием реальности:
Чуть шелохнулись белые листки.
Мать штопала багровые носки,
отец чинил свой фотоаппарат.
Листал журналы на кровати брат,
а кот на калорифере урчал.
Я галстуки безмолвно изучал
(«Зофья». 1962. I: 151);
Вновь я слышу тебя, комариная песня лета!
Потные муравьи спят в тени курослепа.
Муха сползает с пыльного эполета
лопуха, разжалованного в рядовые
(«Эклога 5-я /летняя/». 1981. III: 219).
Прилагательное потные в сочетании потные муравьи можно понимать и как блестящие, и как производное от выражений трудиться в поте лица, вспотеть от работы. Но, учитывая, что многие объекты наблюдения Бродский представляет субъектами[107], слово потные может указывать на ощущения муравьев, тем более что в стихотворении они изображены спящими, что не замечается при обыденном восприятии.
Определение просторное, отнесенное к молчанию, показывает. что метафорическое употребление прилагательного имеет одновременно несколько оснований уподобления:
Не стану ждать
твоих ответов, Ангел, поелику
столь плохо представляемому лику,
как твой, под стать,
должно быть, лишь
молчанье – столь просторное, что эха
в нем не сподобятся ни всплески смеха,
ни вопль: «Услышь!»
(«Разговор с небожителем». 1970. II: 362).
Во-первых, определение в сочетании просторное молчание можно сопоставить с определением пространный (пространная речь, пространное объяснение). Во-вторых, слово просторное имеет здесь явное пространственное значение: речь идет о большом расстоянии, которое не дает возможности быть услышанным. В-третьих, слово просторное обнаруживает здесь и значение ‘ничем не стесненное’ (ср.: просторная одежда).
Иногда странная сочетаемость прилагательного с существительным объясняется тем, что вполне стандартное определение при прямой номинации предмета перемещается в перифрастическую номинацию:
Раньше здесь