Моя Нирвана - Инна Инфинити
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какого черта она тогда согнулась в три погибели и рыдает, да еще и молитву читает?
И пока моя рука утопает в ее слезах, я вспоминаю детство и нас с Лизой. Как я ее только ни обижал, какие гадости я ей только ни говорил… Намеренно взращивал в ней комплексы. Внушал ей, что она некрасивая и толстая, хотя на самом деле это не так. Хотел, чтобы она меня боялась и выросла забитой и затюканной. Но она выросла стервой, которая теперь мне за все мстит.
Однако один комплекс мне все же удалось в ней взрастить. Комплекс лишнего и никому ненужного ребенка. Однажды в Золотом ручье я зашел в ее комнату и решил поискать в ней что-нибудь интересное. Не знаю, зачем. Просто так.
Я открывал и закрывал ящики, наткнулся стопку каких-то тетрадей и решил их посмотреть. Одна из тетрадей оказалась ее дневником. Без малейшего зазрения совести я поудобнее устроился на Лизиной кровати и принялся читать ее дневник.
Признаться честно, я ожидал увидеть там откровения о мальчиках. Каким же было мое удивление, когда тетрадь оказалась исписана ее страданиями по поводу того, что Лизина мать и наш отец не вместе. Оказывается, Бестия сильно переживала из-за того, что в ее классе в школе все дети были из полных семей, и только одна она — нет. Целые страницы в ее дневнике были посвящены тому, как она ненавидит мою маму и своего отчима, а также всех своих братьев и сестру. Мол, если бы не они все, то папа был бы с ее матерью, и Лиза жила бы вместе с любимыми родителями.
Сказать, что я был в шоке — это ничего не сказать. Лиза, которая всегда улыбается моей маме, которая дружит с Ирой, которая играет с Лешей и которая отлично ладит со своим отчимом, а также любит своего брата по материнской линии, оказывается, мечтает, чтобы их всех не было.
А еще в ее дневнике было много о том, что она чувствует себя лишней в нашей семье. И это как раз то, что я всегда ей внушал — что ей среди нас не место, что она какая-то несчастная сиротка, о которой отец заботится из жалости. И — алиллуйя — мне удалось поселить в ее голове эту мысль. Десятки страниц тетради были исписаны тем, насколько чужой она чувствует себя в нашей семье.
На этом я захлопнул дневник и продолжил делать то, что доставляло мне огромное удовольствие — издеваться над Лизой, внушать ей, что она эдакая сиротка, которой папа помогает из жалости, и что ей в нашей семье не место.
А теперь Лиза выросла, и я пожинаю плоды.
И когда медсестра заставляет ее уйти, я еще долго лежу и пытаюсь понять, почему она так сильно плакала. Я не могу вспомнить ни одного раза, когда сделал бы для Лизы что-то хорошее. Что-то, что могло бы заставить ее сильно переживать за мою жизнь.
Она больше не приходит меня навестить, хотя я провожу в больнице несколько месяцев. У меня перелом спины. Но несколько операций ставят меня на ноги в прямом смысле этого слова.
Иногда я ловлю себя на мысли, что жду ее. Просто меня так поразил тот факт, что она плакала из-за того, что я чуть не погиб, что я теперь только об этом и думаю. Каждый раз, когда открывается дверь палаты, я поворачиваю голову в надежде, что это Лиза. И каждый раз это не она.
Потом в какой-то момент мне даже становится обидно. Да, наши отношения всегда были плохими, я сильно издевался над ней в детстве, но ради приличия она могла бы хоть раз появиться! Я вообще-то могу навсегда остаться инвалидом!
А потом я вспоминаю, что Лиза лежала в больнице три раза: с воспалением легких, с аппендицитом и с переломом ноги. Я не навестил ее ни разу. Так что глупо с моей стороны ждать, что она придет ко мне с апельсинами и будет спрашивать, как я себя чувствую.
От Сени я узнаю, что острый камень на гравийной дороге пробил мне правое переднее колесо. Именно поэтому автомобиль стало тянуть в правую сторону. Нельзя обвинить Змея в покушении на убийство, но он определенно рассчитывал на то, что мой «Мустанг» не выдержит гравий. Сам он, кстати, перед гонкой поставил себе другие колеса — которые приспособлены для такой дороги.
Через полгода, когда я уже наконец-то могу не только ходить, но и бегать, и тренироваться, и драться, я все-таки подкарауливаю Змея. Даже после такой тяжелой травмы я намного сильнее, чем он. Ломаю ему челюсть и несколько ребер.
А потом, конечно же, я иду знакомиться с прекрасной Машей-Дашей, которой как раз исполнилось 18. Девушка отнюдь не против моих настойчивых прикосновений к интимным местам, но в последний момент я понимаю, что все-таки не могу.
Она блондинка. У меня были девушки с абсолютно разными цветами волос: брюнетки, шатенки, русые, рыжие, красные, розовые и даже зеленые. Но светловолосых я обхожу стороной. В моей постели не было ни одной блондинки. И я оставляю сестру Змея. Тем более что, как я узнал от Иры, Лиза с ним рассталась сразу после аварии.
Мои взаимоотношения с Бестией никак не меняются. Я продолжаю ее игнорировать, а она продолжает выводить меня из себя. Я не понимаю, зачем ей это нужно, но она явно испытывает удовольствие.
Иногда я смотрю на Лизу и вспоминаю, как она держала мою руку и плакала. Я не рассказываю ей, что не спал тогда и все слышал. Но тот случай надолго зависает в моей голове сложным ребусом, который я пытаюсь отгадать, но никак не получается.
Глава 17. Лучший друг
До 1 сентября остается не так много времени, а в этот раз я твердо намерен окончить институт, поэтому перед началом учебного года я решаю сделать все важные дела, которые давно
