Опер печального образа - Дмитрий Вересов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Танука: «Значит, Эвридика мешала Орфею? Ты хочешь сказать, что не укуси ее змея, он сам должен был ее убить?»
Обур: «Ты все правильно понял. Разве это не соответствует дзенской идее? Тебе это должно быть знакомо. Самурай, ты идешь по лесной тропе в состоянии полного покоя и умиротворения. Неожиданно кто-то вмешивается в естественный ход вещей, встает на твоем пути. Что ты сделаешь? Ты пройдешь сквозь него при помощи своего сверкающего меча или острых клыков. Какая разница? Мгновенно ты восстановишь гармонию и продолжишь путь. Так же и я двигаюсь по тропе, только мой бег быстрее твоего шага. Зато тебе легче будет идти по моей проторенной дорожке».
Танука: «Почему ты думаешь, что я пойду за тобой?»
Обур: «Воин всегда подражал зверю. Он подсматривал за тигром, медведем, змеей, богомолом, чтобы научиться у них повадкам убийства. Он всегда предпочитал металлической кольчуге звериные шкуры, человеческой храбрости звериное неистовство, поэтической любви обладание хищника своей беспомощной жертвой. Но зачем же быть жалким подражателем, когда есть другой путь — самому стать зверем. Открыть врата, то есть превратиться».
Танука: «Ты уже убил свою Эвридику?»
Перед этим вопросом Корнилов взял паузу, сомневаясь, но все-таки решился.
Обур: «Зачем мне Эвридика? Зачем мне любое другое женское имя? Зачем мне ее лицо?»
Танука: «А шея?»
Обур: «Я бегу. Мне пора. У меня слишком много дел. Ты будешь смеяться, маленький японский оборотень, но у меня есть еще дела в обычном мире, большая собственность.
А Эвридику я все-таки убил. Правда, она была очень похожа на жену Менелая. Но теперь-то это не имеет никакого значения. Я бегу. Побежали со мной, маленький брат…»
Танука: «На твоей тропе все время кровь».
Танука: «Сколько их было?»
Танука: «Куда ты бежишь?»
Михаил задавал вопросы впустую. Его незримый собеседник исчез.
— Аня, как звали жену Менелая? — спросил Михаил. — Что ты про нее помнишь?
— Отключись сначала от Интернета… Елена. Похитил ее Парис, сын Приама, вместе с сокровищами спартанского царя Менелая. Из-за этого началась война греков с Троей.
— Горобец тоже была Елена. У него есть собственность, — Корнилов рассуждал вслух. — Вообще, Обур — довольно образованный человек. Откуда он знает про Тануку, что это японский оборотень? Что это за имя такое «Обур»?
Михаил опять подключился к Интернету, набрал в окошке поисковой системы «Обур». Поисковик ничего не обнаружил, а только уточнил: «Может, не „Обур“, а „Обер“?»
— Может, вообще, опер! — крикнул Корнилов кому-то в экран. — Я же тебе говорил, Аня, что ничего нужного этот Интернет никогда не покажет…
Глава 10
«Известно, — говорил я себе, — что все или, во всяком случае, большинство современных комедий, основанных на вымысле, равно как и на событиях исторических, — гиль и что в них нет ни складу, ни ладу, а между тем чернь смотрит их с удовольствием, одобряет их и признает за хорошие…»
В этом месте Петербурга Аня еще никогда не бывала. Она даже не замечала раньше, что за Кировский универмаг уходит не тупиковая дорожка, а целая улица. Сначала она шла вдоль промышленных корпусов и НИИ, мимо проходных, навесных переходов, металлических ворот. Потом пошли двухэтажные домики, построенные еще пленными немцами. Нищета их жителей была видна даже через глухие стены и плотно занавешенные и покрытые слоем пыли окна. Но некоторые домики уже нашли новых хозяев, у них обновили фасады, вставили в окна стеклопакеты, рядом разбили клумбы, газоны, припарковали иномарки. Фразеологизм «стояли особняком» относился к ним буквально.
Аня все время забывала номер дома, в котором помещалась редакция «Арлекина», останавливалась, рылась в сумочке, произносила цифру вслух. Потом шагала дальше, с любопытством озираясь по сторонам, словно в незнакомом городе, чтобы у следующего дома опять рыться в сумочке в поисках цветастого обрывка. На одном из домов счет оборвался, заброшенный садик не имел номера. Зато в самом его центре был круглый пруд, который напомнил Ане дом художника Василия Лонгина, ее свекра по первому мужу.
Она свернула на почти затопленную лужами тропинку и пошла по узеньким песчаным островкам. Пруд был на редкость неживописным. Рядом с ним не было ни кустов, ни скамеечек. Он был похож на большую воронку от снаряда, заполненную водой. И хотя, как известно, снаряд в одну воронку два раза не падает, тополя и осины держались от него подальше.
Аня вышла на бережок, посмотрела на грязную воду. С противоположной стороны пруда она увидела торчащие из воды металлические поручни, как в бассейне. Это было так необычно, что девушка обошла пруд вокруг, собирая на подошву еще прошлогодние перепрелые листья. При ближайшем рассмотрении поручни оказались спинками армейской кровати. Она стояла прямо в пруду, и вода едва покрывала пружинный матрац.
Она представила человека, который проснулся утром, сел на кровать. Ногами нашарил под водой домашние тапочки. Хотел умыться, но вспомнил, что он и так всегда мокрый. Тогда он вышел на берег и пошел на работу в один из соседних НИИ, оставляя за собой мокрый след.
Садик был ограничен с одной стороны бетонным забором, на котором Аня, несмотря на близорукость, увидела нарисованную белой краской кошачью или собачью морду. Она хотела уже выбираться из этого сырого и неуютного садика, как вдруг стукнула себя по лбу и обругала за тупость. На заборе была изображена театральная маска (намек на Коломбину, персонаж театра масок), а не морда с острыми ушами.
Аня шла вдоль забора от одной нарисованной маски к другой. Наконец, вместо белой рожицы она увидела черный металлический домофон. Аня не любила переговорных устройств, потому что никогда не могла разобрать доносящееся оттуда нечленораздельное бульканье. И на этот раз она услышала два открытых слога, значение которых мог угадать разве что человек, знакомый с азбукой Морзе.
— В редакцию «Арлекина», — наобум проговорила Аня. — Принесла заметку про…
В домофоне послышался точно такой же звук. Аня хотела повторить фразу, поменяв жанр своего материала на более солидный, а не из «Каникул в Простоквашино», но дверь щелкнула. Аня оказалась в маленьком дворике. Почему-то ей в голову пришло определение «испанский».
Перед ней была точно такая же дверь с домофоном, но уже в стене розового двухэтажного домика. Аня постояла немного, ожидая, что открывший ей один раз, откроет и во второй. Но дверь не поддавалась. Пришлось опять жать на кнопку и слушать ту же телеграфную азбуку, воспроизводимую человеческим голосом.
Аня еще раз повторила цель своего визита, но второй кордон оказался то ли строже, то ли тупее. Морзе чего-то от нее хотел. Это вывело Аню из себя. Она наклонилась к решетке домофона и четко проговорила:
— Вы заказывали девушку по вызову. У меня повременный тариф, время пошло. Вы уже наговорили на двадцать долларов.
Над самым ее ухом открылась форточка. Оттуда высунулся камуфляжный козырек.
— А чего двадцать долларов-то? — его живая речь едва ли была четче домофоновской. — Так бы сразу и сказала. Ты к кому?
— К заместителю редактора, — брякнула Аня наобум.
— Проходи.
Но все оказалось не так-то просто. Аня вошла в коридорчик перед будкой охранника, но дальше ей дорогу преградил метрополитеновский турникет.
— Сейчас он тебя встретит, — пояснил охранник. — Без сопровождения у нас ходить посторонним не принято.
— Понимаю, режимный объект, — сказала Аня. — Секретные технологии копания в грязном белье.
Охранник, видимо, не все понял из ее ответа, но все равно хотел ответить, но тут за турникетом показался усатый мужчина в рубашке и ярком галстуке в розовый горошек.
— Вы вместо трупа? — спросил он будничным, усталым голосом.
Аня вытаращила на него глаза. Наверное, этим она немного подправила зрительный фокус, потому что узнала в усатом мужчине своего однокурсника Костю Михалева, ее неудавшегося ухажера и, по его словам, вечного поклонника. Аня вышла из тени, и Костя стал совершать танец какой-то экзотической птицы с яркой грудкой в розовый горошек.
— Вот так номер! Вот так встреча! Лонгина!.. Уже Корнилова? Хотя бы на денек Михалева! Ну, на полчасика. Вова, открывай рога. Дай обнять родного человека!
Вообще-то Аня не ожидала от Кости такой бурной реакции. На втором курсе университета он ухаживал за ней довольно холодно и расчетливо, в основном, произнося с придыханием названия престижных мест города, в которые он был вхож, и фамилии влиятельных людей, с которыми был на короткой ноге. Аня тогда была совсем юной, провинциальной, подрабатывала гардеробщицей, но завоевать ее сердце одними назывными предложениями, да еще состоящими из имен собственных и закавыченных слов, было невозможно.
