Братья Шелленберг - Бернгард Келлерман

– Слушай-ка! – крикнул Георгу Мориц. – О чем ты думаешь по целым дням? Не кручинься, еще не то будет. Всех нас, в конце концов, черти заберут!

Мориц смеялся.

Вокруг кельнера с крючковатым носом и шмыгающими, как у крысы, глазами собрались слушатели. Его звали Генри Граф. По его словам, он много лет служил стюардом на больших пассажирских пароходах, и он рассказывал о своих путешествиях. О Южной Америке и Китае он рассказывал так живо, словно вчера был там, о мотыльках, величиною с ладонь, и о том, что там от жары трескается масляная краска на трубах. В Китае он присутствовал при казнях. В Японии он бывал в чайных домиках – там одни только маленькие куклы, одни только маленькие, смуглые, голые куклы. Рассказывал он о богатых американских миллионерах, о странных пассажирах. Например, об одной богатой англичанке, которая все время была пьяна. Ее посылали путешествовать, чтобы отделаться от нее, и она была пугалом на всех судах. Эта англичанка влюбилась в него, Генри. Он мог бы теперь – как знать! – быть владельцем замка. Но нет, ничего не может быть отвратительнее пьяной женщины.

– Брось вздор молоть, она бы за тебя не пошла, Генри! – Смеялись.

Генрих, маленький кривоногий слесарь, оказался превосходным звукоподражателем. Умел передразнивать канареек, скворцов, кур, соек, кошек, собак любой величины и породы и имел большой успех.

Вообще среди товарищей обнаружились всевозможные таланты. Даже пучеглазый инвалид внес свою долю в развлечения. Он был военнопленным в Сибири и умел воспроизводить вой волка. Он закрыл рот рукою и ужасающе завыл. И на всех, кто никогда не слыхал волка, напал страх.

В девять часов надо было гасить свет. Все почти мгновенно засыпали.

Только Леман ложился позже. Каждый вечер, покуривая трубку, он расхаживал в течение часа перед бараком.

23

Топор звенел в лесу, пилы визжали. С треском валились деревья.

Каждому из товарищей, смотря по способностям, Леман указал работу в лесу и в бараке. Господствовала здоровая дисциплина, и жизнь в рабочей колонии протекала без всяких трений. Долговязого юношу с оттопыренными ушами и воровским лицом Леман рассчитал и услал, потому что, по его словам, бездельники и лентяи были ему не нужны. Пусть околевают. Прибавилось шесть новых товарищей.

С раннего утра и до ночи Леман подгонял людей. «Веселей! Веселей! – кричал он. – Без напряженной работы нам не совладать с этим крупным делом. Общество должно дорожить каждой минутой, иначе оно обанкротится. Веселее! Шелленберг шутить не любит. Он меня прогонит, если я отстану».

– А что нам с вами делать? – сказал Леман рослому бледному плотнику. – Я вас пошлю в больницу.

Впалые, лихорадочные глаза плотника выражали мольбу.

– Нет, нет, – попросил он. – Оставьте меня здесь в лесу. Здесь я поправлюсь. Потерпите еще несколько дней. Не посылайте меня в больницу.

Плотник Мартин однажды пострадал на постройке, вывихнул себе бедро, ничего серьезного, но с той поры покатился под гору. Таскать тяжелые балки он уже не мог, мастера обходили его вниманием. Три месяца он ютился без заработков с женою и тремя детьми в чердачном помещении без окон, пока не заболел. Дети нищенствовали, жена продавала шнурки для ботинок. – И Леман его не уволил. Мартин переведен был на больничный паек, – или на то, что так называлось в лесу, – и неделю спустя уже подчас прогуливался взад и вперед под деревьями, между тем как раньше почти не мог вставать с постели. А через две недели он уже взялся за топор, но еще шатался, когда хотел им ударить.

– Погодите еще немного, – сказал ему Леман.

Однажды – можно ли было поверить глазам? – настоящий автобус показался на дороге. Все в изумлении приостановили работу.

– Что это? – сказал мясник Мориц: – У нас уже завелось автобусное движение? Того и гляди, они к нам подземную дорогу проложат.

Из автобуса вышли два молодых господина в серых рабочих халатах. Оживленно пожали они руку Леману. Вскоре оказалось, что один из них врач, а другой – дантист. В автобусе находилось полное оборудование, какое требуется врачам и дантистам.

Каждому из рабочих пришлось войти в автобус и подвергнуться исследованию.

Некоторым даны были советы и рецепты. Врачи были чрезвычайно приветливы. Дантист ловко удалил несколько зубов, а «генералу» поставил пломбу. Особое внимание было уделено Мартину.

– А, вот и вы! – воскликнул молодой врач, увидев Георга. К удивлению своему, Георг узнал того врача, который в свое время принял его в доме на Линденштрассе. Молодой врач сердечно пожал ему руку.

– Рад вас видеть, вы так поправились! – сказал он. – У вас уже появилась краска в лице. Видите, мы по временам наведываемся в деревню. К сожалению, редко, и все дерутся из-за этих командировок. Мы уже две недели разъезжаем. Это, знаете ли, наш отдых.

Оба врача оставались в лесу до наступления сумерек. Потом уехали, Леман с ними.

Этот автобус, со своим ошеломляющим оборудованием, занимал вечером все умы.

– Какой, однако, экипаж у этих двух ребят! Там ведь все есть. Видели вы, даже маленькая аптека там устроена. И обращение у них далеко не такое грубое, как у врачей в амбулаториях!

– А ловкий малый этот зубной врач!

– Общество платит плохо, это верно, но надо сказать, что оно заботится о своих людях. Рубашки, белье, носки они дали нам, а генерал даже получил вязаный шерстяной жилет.

– Говорят, за все платит касса безработных, и Красный Крест будто тоже за этим кроется.

– А эти ребята, приезжающие на велосипедах, исполняющие поручения! Начальство, по-видимому, все обдумало и делает все возможное.

– А все-таки я в толк не возьму, – заговорил старый каменщик, покачивая в раздумье головой, – что они, в сущности, хотят здесь построить?

– Тебе-то какое дело? Будь доволен, что есть у тебя что жевать на старости лет.

– Да ведь хотелось бы это понять. Чего-то они, видно, хотят здесь добиться. И, говорят, еще один большой барак построят здесь! А этот план, что лежит у Лемана?

Георгу довелось как-то взглянуть на этот план.

– Насколько я мог понять, – сказал он, – здесь должен быть построен своего рода город.

– Город?

– Город! – Старый каменщик рассмеялся, как ребенок.

– Город! – Все в бараке расхохотались.

– Не будь же смешным, Вейденбах! Все они так ржали, что Георг смутился.

– А все же это так, думайте, что хотите. Я ведь видел план. Город или обширный поселок с большими садами.

– Садами!

– Садами, говоришь ты?

– Да, садами!

Снова смех. Да что же может здесь расти! На этой почве, на песке?

Но старый каменщик в широкополой шляпе поддержал Георга.

– Что тут смешного, дурни! – крикнул он. – Сразу видно, что вы никогда из города не выезжали и ничего в почве не смыслите.

И он обстоятельно, со всеми подробностями рассказал про сад, который двадцать лет назад разбил на куче песка. Уже два года спустя люди останавливались поглядеть – так хорош был сад, а на третий год в нем цвели кусты сирени. На четвертый – пришел он как-то вечером в свой садик, и что же он слышит? – Старик поднял руки, надвинул на лоб широкополую шляпу с остатками траурной каймы и засвистал:

– Тю-тю-тю! – Соловей, ребята! Сердце у меня застучало, так славно пел соловей.

Маленький кривоногий слесарь сделал рукою презрительный жест. Он все знал лучше других.

– Не ломайте себе напрасно голов! – сказал он. – Что они тут хотят сделать? Деньги нажить, вот что, только не для нас! Ведь это все явное надувательство. Наши рабочие часы, видите ли, записываются, и когда у тебя наберется пять тысяч рабочих часов, – в течение ряда лет, понемногу, – то тебе полагается один морген земли и дом. К го же этому верит? Ведь это все надувательство и враки. Я ведь вам уже не раз говорил: это Шелленберг и не кто иной как Шелленберг. Мы будем надрываться, а Шелленбергу достанется барыш. Я ведь у Шелленберга работал. Он строит себе дворец в Груневальде, посмотрели бы вы на эту постройку! Полгода рыл Я там землю. Шелленберг устроил себе бассейн для плаванья в подвале, слыханное ли дело? Большой, как манеж. Там пятьдесят комнат и зал, и даже у лакеев ванные комнаты. Гам конюшни, гаражи, сарай для шлюпок и павильон на озере. Кухня – огромная, как казарма, и вся облицована белыми кафельными плитками.

«Но посмотрели бы вы на самого Шелленберга, – продолжал слесарь, разглаживая жирными пальцами усы, – когда он подъезжает в своем автомобиле, в шубе до самых пят, с медвежьей шапкой на голове! И всегда с ним красивые бабы. А иной раз он среди бела дня уже пьян. О, стоит поглядеть на него, чтобы все понять! Этот Шелленберг в последние годы загребал деньги лопатою. Никто не знает, как он богат. А на чем разбогател? На лесе и лесной торговле. У него десять бумажных фабрик, ребята. Немудрено разбогатеть при том нищенском жалованье, какое он платит. А правительство, – это ведь все – одна шайка, – приплачивает ему еще за то, что он дает занятия безработным. Вот оно как! Город! Дома! Сады! Бросьте вы чушь городить.