Спираль - Андрей Лазарчук

— Да, но…

— …к Кузмичу. Скажи, я разрешаю… выпишет пропуск…

— Спасибо. Вам точно ничего не нужно? Воды там, или…

— Поздно пить… боржоми… курсант… Иди. Иди с глаз моих…

Нерешительно оглядываясь, Юра всё-таки ушёл.

Кузмич — было не отчество, а фамилия коменданта базы. С ударением на первом слоге. Звали его Виктор Слободанович.

— Как добираться, знаешь? — хмуро спросил он, выписывая пропуска на выход с территории и на возвращение.

— Так точно.

— На всякий случай: послезавтра в семь утра из Гомеля будет автобус, с того же места. Имей в виду.

— Спасибо. Это новый набор?

— Нет, это вам везут казённых шлюх — отметить окончание курсов… Кстати, поосторожнее там, в этом Отрыве. Туда из Зоны притащили гигантских мандавошек-мутантов, в три дня отгрызают хер на хер.

— Понял. Буду проявлять сдержанность.

— Кстати, через полчаса на Киев идёт наша машина. Но место — только в кузове. Поедешь?

— Конечно!

— Тогда у ворот их жди, я распоряжусь, чтобы тебя подобрали…

Когда проезжали Гомель, Юра — со всеми удобствами растянувшийся на сложенном брезенте и краем его укрывшийся — набрал Алёнку, но робот привычно ответил, что вызываемый телефон отключён или находится вне зоны доступа. Тогда для проверки Юра набрал собственный номер — и вместо гудков «занято» услышал, что вызываемый номер не существует. Оригинально, подумал он и сунул бесполезную вещицу в карман. Наверное, это пресловутый выброс так влияет…

Потом он даже поспал — и в одиннадцать, кряхтя, вышел у развилки: грузовикам в Отрыв хода не было, но пройти оставалось всего километра два.

Падал крупный редкий снег, тая на асфальте, но оставаясь лежать на не облетевших ещё кустах, что густо росли вдоль дороги. Юра неторопливо шагал по узкому тротуару, отделённому от проезжей части совсем зелёным газоном без снега — а значит, подогреваемым. Пологая дуга оранжевых фонарей загибалась вправо, к горе света, к замершему размытому фейерверку — так выглядел в темноте и снегопаде ночной Отрыв. Машины неслись в ту и другую сторону одна за одной, но ни единого пешехода Юре не попалось. Так он дошёл до полицейского поста у въезда и спросил у скучающего постового, как найти улицу Зелёную. Выслушал подробный ответ, угостил постового сигаретой, покурил с ним сам; невинное сообщничество в нарушении дурацкого закона уютно сближало.

Искомый дом был дешёвой типовой трёхэтажкой, которые уже несколько лет производили конвейерным способом и ставили повсюду — как когда-то «хрущёвки». Нынешние, правда, приятно отличались тем, что были заточены под создание уютных дворов со сквериками и детскими, а где-то и спортивными площадками. Во дворе дома двенадцать был скверик с тоненькими пока ещё деревцами, скамейками и фонтаном — разумеется, закрытым на зиму.

Юра нашёл нужную дверь и позвонил. Открыла смоляно-чёрная Алевтина. Не узнать её было невозможно.

— Добрый вечер, — сказал Юра. — Вы меня помните?

— Н-нет. Кажется, нет. А я должна?

— Не знаю. Вы тогда были… как бы это сказать… ну, когда с батута…

— Поняла-поняла-поняла. Мне про вас тогда ещё Шура говорил. Вы же тот самый Алёнкин жених?

Сейчас говор Алевтины был совсем другой, чем тогда, при первой встрече, — не тягучий и манерный, а тёплый южнорусский.

— Да. Юра. Алёнки, как я начинаю догадываться, дома нет?

— Нет, Юра, она утром в Киев уехала, к сестре своей. Что-то там у неё случилось, она Алёнке позвонила — та сразу и сорвалась… Ой, да вы проходите же, вы ведь с дороги, да?

— Я с дороги… — Юра вдруг понял, что сейчас заплачет. Ну надо же так! Ну что за непруха! — Я посижу у вас немножко, Аля?

— Ой, да конечно же! И не немножко, меня Алёнка пяткой убьёт, если узнает, что я вас вдруг выставила на холод! Вы и ночуйте, комнатка маленькая, да своя, вдруг она завтра приедет, а вы непонятно где! Нет-нет, сейчас я вас кормить буду, поить буду. Вот заходите, располагайтесь, я вам сейчас полотенце…

И Аля убежала. Юра обратил внимание, что движется она стремительно, но неровно, сильно припадая на левую ногу. Видимо, «зорька» была не всесильна.

Алёнкина комнатка вмещала узкую кровать, зеркало с призеркальным столиком и высокий пенал для одежды. На подоконнике стоял печальный цветок в горшке и лежал кожаный, подбитый длинным рыжим мехом лётный шлем с наушниками…

Юра взял шлем и прижал к лицу.

— До Алёнки мне вот всегда трудно было дозвониться, — с досадой сказала Аля и прекратила терзать телефон. — Почему-то такое у неё несчастье. Отключает она его часто, и что с ней делать, я прямо не знаю. И сама она мучается, и другим неудобства, а всё равно — рассердится на него, накричит, обругает и отключит. Ой, Юра, тяжко тебе с нею будет, это просто же ветер с погодой какой-то, а не нежная женщина…

Юра разводил руками и со всем соглашался. Его вдруг разморило, мысли плыли, слова не связывались. Снова в засаду, говорил он себе, и — ждать, ждать. Сколько ждёшь в засаде, столько потом живёшь в раю… Аля, наверное, поняла наконец, что гость сейчас свалится со стула, и благосклонно отпустила его спать, кокетливо предупредив, что чтобы ничего такого, потому что — ни в коем случае, она девушка скромная.

— Алечка, — Юра прижал руку к сердцу, — не обижайся, пожалуйста, но я точно не буду к тебе приставать. Просто сил никаких нет…

Аля выдала ему свежее бельё, но он не стал перестилать постель и с некоторым трепетом лёг на простыню, хранившую остатки Алёнкиного тепла. А наволочка помнила запах её волос… Фетишист, сказал он себе и уснул — несчастный и счастливый одновременно.

Он вернулся на базу настолько физически разбитым и вялым, что врач положил его на сутки в госпиталь — обследовать и подлечить, если нужно. На соседней койке лежал Костя Новиков, бывший инкассатор из Тюмени; Юра был, естественно, с ним знаком, но не дружен — как-то оно не сложилось. Костя, от природы туповатый и нелюдимый, изо всех сил старался понравиться, для чего играл роль «своего парня», но играл её слишком однообразно: постоянно рассказывал историю своей половой жизни и травил настолько злые и грязные анекдоты (от которых хотелось не смеяться, а блевать), что его осаживал даже толстокожий Большаков, сам не дурак попохабничать. К счастью, сейчас у Кости была повреждена челюсть — случайно выстрелил из «Секача», который держал стволом вниз, и прикладом его приложило прилично: перелом в двух местах, — потому говорил он мало и с трудом.

Такой сосед Юру устраивал.

Днём заходил Чернобрив, интересовался самочувствием. Юра отдал ему добытый Алей рецепт «пионерской зорьки» и сказал, что вообще-то всё нормально, наверное, слегка простудился, пока ехал.

А вечером позвонила Алёнка. Нет, она ещё не вернулась, она в Киеве, у сестры Эллы, у неё тут траблы, надо помочь, сама-сама, ну как же неудачно, ты на неё не сердись, она вообще-то хорошая, люблю, но ты же уже скоро, да? Да, сказал Юра, ещё месяц — и буду приезжать просто с завидной регулярностью, как кукушка из ходиков. Телефон на этот раз определился, и Юре это показалось добрым знаком.

Ночь он проспал восторженно и проснулся новым человеком, что доктор не преминул отнести к своим заслугам. Ну да, шесть уколов (два из них болели до сих пор) витаминов в лошадиных дозах, да ещё всяческие гормоны и стимуляторы и мёртвого подымут и заставят бежать марафон с барьерами…

17

Автобус простоял на КПП полчаса, пропуская вперёд себя крытые грузовики, бэтээры и бээмпэшки с эмблемами СКК, Смешанной контрольной комиссии, для простоты (хотя и неправильно) называемой «миротворческой». Юра слышал, что уже после Нового года СКК распускают, и охраной Зоны будут заниматься ЧОПы (в том числе и «Волкодав») и войска МВД Евро-Азиатского Союза; но пока что СКК существовала и старалась напоследок наделать побольше шума и взметнуть побольше пыли. А может быть, и замести какие-нибудь стрёмные следы. Рассказывали о «миротворцах» много всего нехорошего.

Позади почти сплошняком лежал снег, и только на болотце чернела вода и торчали косо, будто придавленные ветром, стебли камыша. Ну и дорога, конечно, сильно выделялась на белом… Зато небо было голубым, подёрнутым высокими перистыми облаками, сулящими свежесть. Впереди же, сразу за первой линией проволоки, снег лежал пятнами, а дальше и пятен не было, сплошная блёклая серо-зелёная трава, серо-жёлто-буро-зелёные кусты и деревья — и блёклые голубовато-серые облака, висящие низко, чуть заметно двигались слева направо; со спутников постоянно был виден как бы вытянутый овальный циклон, спиральные рукава облаков и очень мало просветов, и только где-то ближе к середине его чернело круглое отверстие километров пять-шесть в диаметре. Ничего особенного под «глазом Зоны» не происходило, да он и не висел всё время в одном месте, а ползал над довольно обширной местностью. Наверное, наблюдал.