Монте Верита - Дафна дю Морье

Затем Анна повернулась и пошла. И девушка, отрешившаяся от своего пола, отбросившая его вместе с прошлой жизнью и деревенским платьем, последовала за ней, босая, с голыми руками, коротко остриженная, как все остальные. Она сияла от счастья, улыбалась, и я понимал, что прошлое для нее навсегда утратило свое значение.

Все спустились во двор, покинув меня одного на вершине, и я почувствовал себя отверженным перед захлопнувшимися вратами рая. Ощущение братства мелькнуло и исчезло. Они принадлежали этому миру, а я нет. Я был чужаком из мира внизу.

Я снова оделся, и это вернуло меня, вопреки желанию, почти к привычной благоразумности. Вспомнив про Виктора и про поручение, которое мне предстояло выполнить, я тоже спустился по ступеням во двор и, подняв голову, увидел, что Анна ждет меня наверху в башне.

Все стоявшие на лестнице в башне прижались к стене, чтобы я мог пройти; мне сразу бросилось в глаза то, что только на одной Анне был длинный белый плащ с капюшоном. Высокая башня, казалось, уходила прямо в небо, и Анна сидела на верхней ступеньке лестницы, высоко подняв колено и опершись о него локтем, и, что любопытно, в той самой позе — я хорошо это помнил, — в какой она обычно сидела на низком табурете перед камином в большом зале. Сегодня было вчера. Сегодня было двадцать шесть лет назад, и мы снова оказались вдвоем в шропширском поместье Виктора, и, как и тогда, в ее присутствии на меня снизошел умиротворяющий покой. Мне хотелось упасть перед ней на колени, дотронуться до ее руки. А вместо этого я подошел и встал у стены, скрестив на груди руки.

— Наконец-то ты нас нашел, — сказала она. — У тебя это заняло не много времени.

Голос был тихий, спокойный, совсем такой же, как прежде.

— Это ты привела меня сюда? — спросил я. — Ты позвала меня, когда самолет потерпел крушение?

Она засмеялась, и снова ушли все прожитые врозь годы. Время остановилось на Монте Верита.

— Мне так хотелось, чтобы ты пришел намного раньше, — сказала она. — Но ты закрыл от меня свою душу, будто зажал с одной стороны телефонную трубку. Для разговора по телефону всегда нужны двое. Это по-прежнему еще так?

— Да. В новых современных аппаратах для контакта требуются клапаны. Вовсе не души.

— Твоя душа много лет была как закрытая коробочка. Сколько всего мы с тобой могли бы разделить за эти годы. Виктор должен излагать в письмах то, о чем он думает, а нам с тобой этого бы не понадобилось.

Очевидно, именно в эту минуту блеснул для меня впервые лучик надежды. И я должен был очень осторожно пробить ему путь.

— Ты прочла его письмо? — спросил я. — И мое заодно? Ты знаешь, что он умирает?

— Да. Он болен уже много недель. Поэтому я и хотела, чтобы ты был здесь с ним, когда он умрет. И ему будет легче, если ты вернешься и расскажешь, что говорил со мной. Он будет счастлив.

— А почему бы не пойти тебе самой?

— Так будет лучше. Он тогда хотя бы сохранит свою мечту.

Мечту? Что она хочет этим сказать? Значит, они не всесильны здесь, на Монте Верита? И она понимает, какая им грозит опасность.

— Анна, я сделаю все, чего ты ждешь от меня, — сказал я. — Я вернусь к Виктору и буду с ним до конца. Но времени очень мало. И самое главное — то, что тебе и всем остальным грозит большая опасность. Завтра, даже, может быть, сегодня ночью, жители долины собираются подняться сюда, на Монте Верита, они ворвутся за эти стены и убьют вас. Вам необходимо уйти отсюда до их прихода. И если у тебя нет возможности спасти себя и остальных, разреши мне что-нибудь сделать, чтобы вам помочь. Мы находимся не так далеко от цивилизации, и поэтому все это осуществимо. Я мог бы спуститься в долину, найти телефон, связаться с полицией, армией, с какими-нибудь компетентными властями…

Слова оборвались и повисли в воздухе, потому что у меня в голове не было ясного плана, но мне хотелось, чтобы она доверилась мне, почувствовала, что может на меня положиться.

— Дело в том, что жизнь здесь, похоже, станет отныне невозможной. И если мне удастся предотвратить беду в этот раз, в чем я сомневаюсь, она случится на следующей неделе, через месяц. У вас остались считанные дни безопасного существования. Вы жили здесь так долго в изоляции и вряд ли понимаете, в каком состоянии сейчас находится мир. Даже эта страна раздираема надвое подозрительностью, и люди из долины совсем уже не те темные крестьяне, полные предрассудков; они вооружены современным оружием, и они ни перед чем не остановятся. И у тебя, как и у остальных тут, на Монте Верита, нет никакого шанса уцелеть.

Она не отвечала. Только слушала, сидя на ступеньке, молчаливая, далекая, в длинном белом одеянии с капюшоном.

— Анна, Виктор умирает, — сказал я. — Может быть, его уже и нет в живых. Когда вы покинете обитель, он не сможет вам помочь, но смогу я. Я всегда тебя любил. Нет нужды говорить тебе об этом, ты, должно быть, и сама догадалась. Ты разрушила жизни двух мужчин, когда ушла на Монте Верита двадцать шесть лет назад. Но сейчас все это не имеет значения. Я снова нашел тебя. И на свете далеко отсюда все еще есть уголки, недоступные цивилизации, где мы могли бы жить, ты и я… и остальные, которые тут с тобой, если они захотят поехать с нами. У меня достаточно денег, чтобы все это устроить, тебе не придется ни о чем беспокоиться.

Мысленным взором я уже видел, как обсуждаю практические вопросы в консульствах и посольствах, достаю паспорта, нужные бумаги, одежду.

И одновременно перед глазами у меня была карта мира. Я метался по ней с гор в Южной Америке до хребтов в Гималаях и в Африке. Почти совсем неисследованными остались широкие просторы в Северной Канаде, куски Гренландии. И были еще острова, бесчисленное, бесконечное множество островов, куда не ступала нога человека. Туда залетают лишь морские птицы, и волны омывают их одинокие берега. Мне было все равно, что это будет — гора или остров, поросшая кустарником пустошь или пустыня, непроходимая чащоба или арктические просторы, я слишком долго жил вдали от Анны, и теперь мне хотелось быть с ней вечно.

И сейчас это станет возможным, потому что Виктор, имеющий на нее законные права, умирает. Я говорил жестко, без прикрас, я говорил искренне, сказал ей все, ничего не утаив. И теперь ждал, что скажет она.

Она засмеялась тихим ласковым смехом, который я так любил и так хорошо помнил, и мне захотелось подойти и обнять ее — столько в этом смехе было жизни, радости и надежды.

— Ну так как? — спросил я.

Она поднялась, подошла и тихо встала возле меня.

— Жил на свете человек, — сказала она, — и однажды он отправился в кассу на вокзале Ватерлоо и дрожащим от волнения голосом попросил кассира продать ему билет в Рай. Только в один конец. Обратный билет не нужен. И когда кассир объяснил ему, что такого места на земле нет, он схватил чернильницу и швырнул ее кассиру в лицо. Вызвали полицию, буяна увезли и посадили в тюрьму. Тебе не кажется, то, что ты у меня сейчас просишь, — это билет в Рай? А здесь гора Истины, это совсем другое.