Последний Исход - Вера Петрук

– Здравствуй, Арлинг, – почти ласково произнес полукровка, наклоняясь к нему с высоты своего роста. Было похоже, будто он приветствовал любимого родственника, но в его голосе звенели быстрые клинки и острые стрелы. Они готовы были резать на куски.

«Началось», – подумал Регарди, даже радуясь, что не пришлось ожидать слишком долго. Последняя игра будет недолгой.

– Наверное, ты чувствуешь себя героем, – продолжил Азатхан. – Это прекрасное чувство, которое окрыляет до тех пор, пока солнце не опаляет крылья. А потом ты падаешь и начинаешь ощущать боль еще до того, как земля примет тебя в объятия. Тогда, на Боях Салаграна, наше знакомство было недолгим. Я бы его продолжил. Только не здесь, а там, где обстановка располагает к более доверительным разговорам. Например, в пыточной. Ты совсем не изменился, слепой. Все так же бросаешься на первый кусок мяса, как голодный пес.

«Но ведь кусок мне все же достался», – подумал Арлинг и попытался ухмыльнуться. Ему удалось растянуть губы в гримасе. Похоже, действие курагия ослабевало, но Регарди еще не понял, хорошо это было или плохо. С одной стороны, онемение обещало избавить его от боли в пыточной серкетов, с другой, лишало его шанса на побег.

– Победа Санагора будет недолгой, – произнес полукровка. – Он не уйдет далеко. Мы пустили по его следу псов. Тебе, конечно, ничего не известно о желтых гончих, но, поверь, они найдут беглецов еще до заката.

– Поторопитесь, – прошептал Арлинг, радуясь, что к нему вернулась способность говорить. Молчание давалось тяжелее, чем ожидание пыток у серкетов. – Скоро здесь будет Джаль-Баракат. И тогда одному из вас придется много и долго лгать о том, почему Подобный не получил своего подарка. Вряд ли Чистый поверит в сказки о самумах в Карах-Антаре. Бури служат ему давно – дольше, чем вы.

Азатхан ударил его не сильно, но губа почему-то лопнула, оросив пол кровью. Арлингу показалось, что Бертран поморщился. Интересно, что ему не понравилось больше – то, что вспомнили Подобного или то, что его красивый ковер, привезенный из далекого Шибана, испачкали кровью? От удара немного прояснилось в голове, и Регарди захотелось, чтобы его ударили снова. Возможно, так онемение пройдет быстрее. Почему ты молчишь, настоятель? Разве тебе нечего сказать ученику своего врага?

– Слишком много болтаешь, драган, – выплюнул слова Азатхан. – Кстати, давно хотел тебя спросить. Что с тобой сделал Тигр, когда узнал, что ты убил его любимого сына?

– Позволил полежать вместо него на вашем чудесном камне, – на этот раз ухмылка почти получилась, и Арлинг воодушевился. – Зачем нам это вступление? Учитель хвалил вас, как искусных палачей. Так, может, приступим? А то болтаем, как дамы после обеда.

– Рад, что наши желания совпадают, – прошипел полукровка. – С нетерпением хочется узнать, как ты относишься к боли. Иман обучил тебя многим способам ее не замечать, верно? Чем лучше ты освоил его уроки, тем интереснее нам будет. Я заставлю тебя не только почувствовать боль, но и потерять способность ощущать ее вообще. Правда, до этого редко кто дотягивает. Смерть наступает гораздо раньше. Хотя у тебя есть шансы, ведь у тебя такое крепкое и сильное тело.

Азатхан помолчал, всматриваясь в него, но лицо халруджи оставалось бесстрастным. И хотя онемение уже исчезло со щек и лба, ему хотелось, чтобы враги думали, что он еще во власти курагия. Впрочем, полукровку было не так легко обмануть.

– Больше всего меня интересуют твои глаза, – произнес Азатхан, поглаживая его по голове. – Глаза – самое лучшее, что бог дал драганам. Я начну с них. Что ты почувствуешь, когда я вырву твои глазные яблоки и прижгу их раскаленным углем? Затем я стану отрезать от тебя по кусочку плоти, но не бойся – быстро ты не умрешь. Особенно большое внимание я уделю твоим пальцам. Наверное, они у тебя особенно чувствительны, ведь ты ими смотришь, слепой. Будешь ли ты стонать и покрывать позором своего учителя? Прежде чем песок в часах твоей жизни иссякнет, мы успеваем отрубить тебе ступни и снять скальп. А когда я устану от твоего бреда, то отрежу губы, а потом язык.

Когда Азатхан замолчал, Арлингу хотелось смеяться. Хорошо, что говорил полукровка. Отчего-то он был уверен, что если бы заговорил Бертран, ему было бы гораздо труднее сохранять спокойствие духа.

– Какая у тебя скудная фантазия, серкет, – ответил Регарди, позволив кривой улыбке расползтись по губам. – Там, где я родился, скальпирование и отрубание частей тела давно устарело. Это скучно. Наши палачи применяют более прогрессивные способы. Ты слышал о волшебном сапоге? Его называют волшебным, потому что он может разговорить любого, даже арваксов, которые славятся своей выносливостью. Когда применяют сапог, многие из присутствующих не выдерживают, разбегаются даже судьи. Обнаженную нижнюю конечность помещают в железный корпус в форме сапога. Между телом и стенками этой штуки вставляются деревянные клинья, которые забивают внутрь молотком. Клинья рвут плоть, ломают и дробят кости. Ходить после такой процедуры уже нельзя. А чем тебе не нравится дыба? Только послушай… С дрожащих губ срываются безумные стоны, кровь хлещет из разорванных сухожилий рук, бедер и коленей, а тело всей тяжестью висит на рвущих плоть веревках. Еще можно бить жертву по лицу дубинками, чтобы заставить умолкнуть ее протестующий голос. А порка? Это же королева пыток…

И Арлинг собирался выложить серкетам все, что узнал о порке от Вазира в Подземелье Покорности, но Азатхан снова ударил его. На этот раз Регарди почувствовал боль. Желание рассмеяться стало почти непреодолимым. Халруджи полагал, что готов ко всему, однако страх уже начинал клубиться в недрах сознания. Еще немного и он превратится в полыхающий костер, который уничтожит его раньше, чем пытки серкетов. Последняя игра оказалась непростой. Радовало, что и Азатхан не обладал железным терпением. Возможно, Арлингу удастся вывести его из себя, и полукровка убьет его до того, как халруджи превратится в истекающий кровью обрубок плоти.

– Отведите его в нижний зал, – распорядился Азатхан. – Все приготовьте, но без меня не начинайте. Мне нужно поговорить с настоятелем. И свяжите его, как следует.

Полукровка хорошо рассчитал время. Пока Арлинга волокли по лабиринту цитадели, ноги еще не слушались. Зато онемение стало исчезать сразу, как только его привели в пыточную. Плеск воды, исходивший, казалось от самих стен, и тяжелый запах сырости подсказывали, что комната находилась ниже озерного зала, в затопленном городе серкетов. Капли воды собирались на потолке и падали вниз бесконечной чередой. Мокрый каменный пол когда-то был устлан соломой, но сейчас от нее остались лишь осклизлые комки, воняющие гнилью и кровью. Следы крови ощущались повсюду. Оставалось гадать, кому она принадлежала – братьям, чьи проступки были настолько серьезными, что одного хождения вокруг озера оказалось недостаточно, или врагам серкетов?

Где-то в углу горел камин, но даже его жар не мог справиться с холодом, пробирающим до костей. У очага возились два серкета, пытающиеся развести его пожарче. Получалось плохо, и они незлобно переругивались друг с другом. Еще один брат перебирал что-то на высоком столе, который, похоже, был единственной мебелью в комнате. Арлинг ощущал еще какие-то предметы, но знакомых очертаний они не имели. От них исходило тяжелое зловоние засохшей крови и железа, и он предположил, что это были пыточные машины.

Насчитав восемь штук таких приспособлений, Регарди, словно очнулся от сна. Ему не нужно быть здесь. Побег – единственный достойный выход. Пока Азатхан разговаривал с Бертраном, у него было время. Он знал этот прием палачей – оставить жертву наедине с собой, чтобы она, слушая запахи и звуки пыточной, довела свой страх до состояния паники. У него забрали одежду, в которой были спрятаны ножи и лезвия, оставив исподнее и повязку на глазах. Ее надел ему один из серкетов, когда Азатхан сказал, что Арлинг слепой. Впрочем, даже лишившись ножей и лезвий, которыми были напичканы рукава и карманы его одежды, Регарди оставался учеником Школы Белого Петуха, а ученики имана умели развязывать любые узлы.

Убедившись, что Скользящие были заняты и не смотрели в его сторону, халруджи приступил к задуманному. И только тогда понял, что Азатхан имел в виду, когда велел «связать его, как следует». Регарди сидел на коленях, его руки были заведены за спину и стянуты с ногами в одной точке. Большие пальцы рук были перекрещены друг с другом и обвязаны той же веревкой, что туго обхватывала большие пальцы ног. Выпутаться из этого состояния с помощью техники подвижных суставов оказалось невозможно. Кость между первым и вторым суставом пальцев, к которой была привязана веревка, была гораздо уже, чем подушечка, которой заканчивался большой палец. Попытка расшевелить узел привели к тому, что он затянулся еще туже. Регарди удерживала всего одна веревка, но он многое бы отдал, чтобы променять ее на кандалы, которые висели на стене рядом.