Последний Исход - Вера Петрук

Тщательно обыскав комнату и не найдя в ней потайного хода, Регарди со злости сорвал тяжелую ткань, которой было закрыто одно из окон. Мощный поток света залил тесное пространство, ослепив Сейфуллаха и заставив Арлинга почувствовать себя беспомощным. Ночь ушла, уступив место могучему пустынному солнцу. Сколько часов или минут понадобится Веору и другим серкетам, чтобы понять, что с настоятелем что-то произошло? Сколько времени будет спать Бертран, он тоже не знал. В голове настойчиво звенела мысль, что настоятеля лучше убить, но пока Арлинг отгонял ее, заставляя себя подождать еще немного. Впрочем, чего он ждал, тоже не было понятно.

Оставив ругающегося Сейфуллаха бегать по комнатам, халруджи присел на край роскошной постели, сопротивляясь желанию растянуться на шелковых простынях. Танец Атреи постепенно отпускал его, но в голове еще кружились золотые капли воспоминаний. Он не пытался освободиться от них, зная, что они останутся в нем надолго. Солукрай никогда не уходил быстро.

Они что-то делали не так. Слишком надеялись, слишком спешили. Слишком верили. А если не было Солнечной Комнаты? Если Бертран солгал ему, увлекшись игрой в слова?

– Что там наверху?

Вопрос Аджухама отвлек от мрачной меланхолии и заставил думать по-настоящему.

– Наверное, крыша, – пожал плечами Арлинг. – По словам Веора, это последний этаж.

– Странно, – хмыкнул Сейфуллах, высовываясь из окна. – Если смотреть снаружи, то до крыши еще салей пять или больше. В этой комнате потолки не высокие. Значит, над ней есть что-то еще. Карниз начинается отсюда, но тянется выше, почти до крыши. Голову даю на отсечение, что там Солнечная Комната. Если это она, лаз должен быть на потолке. Или нам нужно поискать лестницу.

Окрыленный идеей, Аджухам бросился обыскивать покои настоятеля с новыми силами, а Регарди заставил себя подняться и подойти к окну. Танец Атреи забрал у него больше сил, чем он думал, и халруджи чувствовал себя, как после изнурительной драки, которая закончилась не его победой.

Выглянув из окна, Арлинг с наслаждением втянул пустынный ветер, который, казалось, впитал все запахи мира. Ветер звал его в дорогу, но он застрял в этой башне, прирос к ней, словно лишай, который обильно покрывал стены Пустоши. Вытянув руку, Регарди погладил шершавый бок крепости и, отломив кусочек нароста, скинул его вниз. Ветер легко подхватил его, унеся к солнцу. Сумеет ли он поймать халруджи, когда его голова закружится, а пальцы разомкнутся? Арлинг никогда не умел летать – даже во сне.

– Сейфуллах, – окликнул он Аджухама. – Я заберусь на крышу, посмотрю что там. Если нагрянут серкеты или очнется Бертран, попробуй убедить их, что тебя тоже заколдовали, и ты очнулся недавно. Но лучше убегай.

– Не учи меня, – огрызнулся Сейфуллах. – Ты ведь говорил, что у тебя кружится голова. Если упадешь, я даже останков не соберу. Высота такая, что тебя размажет по стенам. Да и ветер слишком сильный. Может, выйдем из комнаты и поищем дверь снаружи, из коридора?

Но теперь Арлинг был почти уверен, что ему нужно наверх. Все указывало на то, что стоило поверить ветру еще раз.

– Я быстро, – ответил он, поспешно собирая декоративные шнуры, которыми были скреплены занавеси на окнах. Они не могли заменить хороший канат, но, сплетенные вместе, должны были выдержать вес человека. Или двух.

Сейфуллах пробурчал, что упрямство всегда было его худшей чертой, но задерживать не стал.

– Поторопись. А то мне придется открывать дверь Веору.

Арлинг махнул ему и вылез из окна. Туманная башня была выше, и ветер у ее стен бил сильнее, но шесть салей до крыши Пустоши дались с трудом. Голос внутри шептал о том, что ему лучше обвязать себя веревкой из шнуров, а другой конец обмотать вокруг ножки кровати Бертрана, но Регарди повесил самодельный канат на пояс и предпочел не думать о нем, пока пальцы не зацепились за козырек крыши. Если бы в тот момент, пока он полз по стене, в комнату ворвались серкеты, веревка, уходящая в окно, указала бы, куда исчез мастер танца. А он не хотел давать Скользящим подсказки. Хотя, когда однажды пальцы сорвались, ему подумалось, что драка с серкетами была бы лучшим вариантом, чем полет в неизвестность. Переведя дыхание, Арлинг нащупал край крыши свободной рукой и втянул себя на вершину цитадели.

Регарди не был зрячим, но, оказавшись на самой высокой точки башни, почувствовал, что у него захватило дух. Сухая корка такыра осталась далеко внизу, а небо давило на голову мягким брюхом. Несмотря на то, что солнце еще сливалось с горизонтом, от крыши веяло таким жаром, что халруджи поспешил скорее оторвать ладони, чтобы не обжечь их. Площадка была небольшой и находилась на отдалении от основного массива крыши крепости, которая ощущалась вдали. Уже занеся ногу для шага, он вдруг передумал и, опустившись на колени, пошарил руками впереди себя. Интуиция не обманула. Вместо камня пальцы нащупали стекло, которое успело нагреться. Вся крыша карниза была плотно усеяна каменными ячейками, в которые древние мастера искусно вплавили стекло. На ощупь оно отличалось от стекол, обычно украшавших окна жилых домов. Здесь оно казалось толще и теплее. В полдень крыша должна была превращаться в настоящую жаровню.

Халруджи задумался, не зная, что делать со своим открытием, когда снизу послышался голос. И доносился он не из раскрытого окна покоев Бертрана. Приглушенный, звук мог исходить только из одного места – из комнаты со стеклянным потолком, на крыше которой стоял Регарди. Из Солнечной Комнаты. И халруджи знал этот голос.

Разбить одну из стеклянных ячеек оказалось не просто, но Арлинг забыл о том, что состоял из плоти и крови. Близость учителя придавала сил. Через несколько ударов сапогом, стекло поддалось, треснуло и, наконец, осыпалось вниз острым дождем. Регарди оставалось только надеяться, что имана не задело.

Ячейка была узкой, но Арлинг сумел протиснуться, оцарапав плечи и ладони об осколки стекла, застрявшего в раме. Уже прыгая вниз, он вспомнил, что забыл определить высоту комнаты. Пол оказался ближе, чем он думал, и столкновение с ним болезненно отдалось в ногах. Регарди было наплевать. Он уже почувствовал имана и бросился к нему, надеясь, что тот еще жив.

Тигр Санагор лежал в центре на возвышении, похожим на низкий стол. Халруджи заставил себя не спешить и быстро исследовал комнату в поисках ловушек. Помещение было небольшим, он пересек его в пять шагов и наткнулся на каменную стену, уже нагретую солнцем. Комната оправдывала свое название. Солнечные лучи беспрепятственно проникали сквозь стекло, заполняя ее ярким светом и нагревая воздух. Если когда-то она и служила местом для изучения небесных тел, то сейчас превратилась в жестокую пыточную. Арлинг не знал, сколько иман находился в ней, но был уверен, что долго человеку в такой комнате не протянуть. Каким бы сильным и выносливым он не был. С него уже ручьями стекал пот, хотя он пробыл в ней всего минуту.

– Учитель, – позвал он имана, опускаясь рядом. – Очнитесь, я знаю, что вы живы. Я слышал ваш голос.

Он слышал не только его голос, но и дыхание. Хриплое, тяжелое дыхание человека, уставшего бороться за жизнь. На имане оставались какие-то тряпки, раньше бывшие одеждой, а сейчас едва прикрывающие израненное тело. Осторожно касаясь учителя, Арлинг быстро исследовал его. Большинство ран оказались ожогами, многие участки кожи были вздуты и покрыты волдырями, но переломов или глубоких повреждений он не обнаружил.

– Тише, Лин, не кричи, нельзя будить пайриков, – неожиданно прошептал иман.

Арлинг улыбнулся, пряча за улыбкой желание расцеловать кучеяра в сухие, впалые щеки. Он нашел учителя. Пусть раненого, зато живого. Большего не требовалось.

– Здесь нет пайриков, это я пришел за вами, – от волнения голос Регарди сорвался. – Я, васс`хан.

Он хотел сжать руку учителя, но вдруг обнаружил, что не может не только приподнять ее, но даже сдвинуть с места. Она была твердой и так плотно прижималась к каменной поверхности стола, словно приросла к нему, став его частью.

– Разве кто-нибудь может быть лучше тебя самого? – пробормотал иман, и Регарди понял, что тот бредил. Что ж, лучше, чем смертельное молчание.

– На одного человека рождается десять демонов. Они следуют за ним повсюду, нападая в самые уязвимые периоды жизни. И вонзают острые клыки под кожу. Такие горячие, обжигающе ледяные. Можно отдернуть руку от источника боли раньше, чем испытать ее. Мышцы движутся быстрее боли. Если не превратятся в камень.

Арлинг прикусил губу до крови, стараясь справиться с приступом страха. Пугал не бред имана, а то, что он не мог сдвинуть его с места. Оставив в покое руку учителя, Регарди взялся за плечи, потом за голову, подергал ногу. Результат был тот же – иман словно приклеился к камню. Обнаженные участки кожи спины и конечностей настолько плотно прижимались к столу, что он не смог бы вставить между ними и лезвия. Там же, где тело учителя было прикрыто одеждой, к столешнице намертво прилипла ткань.