Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938 - Анжелика Балабанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жизнь русских отличалась от жизни других иностранных студентов своим аскетизмом и поглощенностью наукой и политикой. На самом деле политические дискуссии считались неизбежным дополнением к учебе и ее вдохновляющим началом. Пища и кров были вторичными соображениями, а внешний вид игнорировался совершенно. Даже те, кто мог позволить себе одеваться по моде и жить в комфорте, отвергали возможность жить лучше, чем народные массы, которым они намеревались служить. Девушки особенно акцентировали свое презрение к внешнему виду, одеваясь как можно проще, даже так, как им совершенно не шло, – так жаждали они отличаться от женщин из правящих классов, ведших паразитический образ жизни. Те, чей достаток был больше, помогали тем своим товарищам-студентам, у кого он был меньше или его не было вообще, а также оплачивали расходы на нелегальную литературу в тех группах, к которым они принадлежали. Преданные ученики различных политических беженцев, чье руководящее положение было завоевано ими опытом революционной борьбы и интеллектуальным превосходством, жили – духовно и интеллектуально – скорее в России, чем в Швейцарии.
На собраниях, проводившихся в то время различными студенческими группами, я впервые встретилась со многими русскими революционными вождями, включая меньшевиков Мартова и Аксельрода и большевиков Ленина и Зиновьева. В 1906 году на собрании, проводившемся швейцарскими социалистами в память о смерти Фердинанда Лассаля, я выступала с той же самой трибуны, что и Лев Троцкий, который в то время жил в Вене. Мартов был лидером-теоретиком меньшевиков и самым замечательным писателем и журналистом в их группе. Аксельрод, который вместе с Плехановым организовал первые революционные промышленные союзы в России, теперь посвящал свое время практической работе движения, а по ночам зарабатывал себе на жизнь, занимаясь производством некоего «масломолока», которое спустя несколько лет станет просто причудой.
Полагаю, все авторы испытывают искушение, когда пишут об известной личности, с которой они познакомились в период ее безвестности, сделать вид, что с первого же взгляда поняли, что перед ними человек с великой судьбой, и трудно не подкорректировать свое первое спонтанное суждение о таком человеке в свете его последующей славы. Если честно, я должна признаться, что не могу вспомнить, когда именно и где я впервые встретилась с Лениным, хотя думается, что это было на собрании в Берне. Я уже знала, кто он такой и какую позицию представляет, но он не произвел на меня никакого впечатления в то время. У Ленина не было никаких внешних черт, которые заставляли бы выделять его среди революционеров его времени. На самом деле из всех русских революционных вождей он внешне казался самым бесцветным. Его выступления в то время также не произвели на меня никакого впечатления ни своей манерой подачи, ни своим содержанием. Троцкий, с которым я познакомилась позднее, был гораздо более яркой фигурой и эффектным оратором, хотя некоторые его манеры и его самоуверенность вообще временами меня раздражали. Позднее, а особенно на конференциях в Циммервальде после 1914 года, когда у меня была возможность узнать и наблюдать его с более близкого расстояния, я поняла, насколько проницателен и остр был ум Ленина. Но хотя он и был мастером полемики – зачастую беспринципным, – он не был демагогом. Роль последнего хорошо исполнял Зиновьев. В Циммервальде, а позднее и в Советской России, подход Ленина к вопросам тактики, как и его подход к самой жизни, мне очень часто казался примитивным. С тех пор я часто задаю себе вопрос: правильно ли было мое впечатление? Был ли он в действительности примитивным в интеллектуальном и эмоциональном плане, или он так натренировал себя концентрировать внимание на одной проблеме или даже на одном аспекте проблемы, чтобы складывалось такое впечатление? Эта сосредоточенность и безжалостная целеустремленность были, несомненно, секретом его успеха или, если можно здесь использовать это слово, его гения.
Со дня своего основания в Минске в 1898 году социал-демократическая партия была партией русского марксизма, которая опиралась на растущее рабочее население центральных и крупных городов. В отличие от партии эсеров, имевшей опору, главным образом, в крестьянстве и чьи лидеры в основном были бунтарями-гуманистами, а не интеллектуалами, выходцами из высших слоев русского общества, социал-демократы присягнули терроризму и свою надежду на освобождение России возложили на растущее классовое сознание и массовую активность нового пролетариата.
Когда в 1907 году был созван пятый съезд РСДРП в Лондоне, меня избрали на него братским делегатом от русской организации студентов университета. Этот съезд должен был стать самым крупным и значительным форумом в истории партии и должен был включать делегацию от Бунда, федерации рабочих-евреев России, Польши и Литвы. Польская социал-демократическая партия также должна была быть представлена, и среди ее делегатов значилась Роза Люксембург, которая работала в обоих, польском и немецком, движениях.
Сначала было намечено провести съезд в Копенгагене, но в самый последний момент из-за противодействия царской власти в разрешении на проведение съезда там было отказано. Король Дании был братом вдовствующей царицы, вдовы Александра III. Делегаты из России были уже в пути в Данию, а так как они путешествовали нелегально, без багажа и по большей части без средств, то ситуация была серьезной. Русские съезды, в отличие от съездов, проводимых другими народами, часто длятся неделями, а размещение и кормежка более трехсот делегатов на протяжении этого времени, не говоря уж об их дорожных расходах, увеличенные сложностью перемещения съезда в Лондон, представляли собой огромную проблему. Она была неразрешима без дополнительной помощи от каких-нибудь более многочисленных партий. И в этот момент я получила телеграмму от организаторов съезда с указанием поехать в Берлин с целью поиска финансовой помощи у сильной немецкой социал-демократической партии.
Наконец я приехала в Лондон с чеком на солидную сумму, подписанным Паулем Зингером, казначеем немецкой партии, которой, я надеялась, будет достаточно, чтобы поддержать наиболее нуждающихся делегатов в течение нескольких недель. Многие делегаты из России уже приехали, и среди них была группа кавказцев, чья дикая внешность, которую подчеркивали их огромные шапки из овчины, произвела сенсацию на улицах Лондона. К своему негодованию, я обнаружила, что английские власти разместили делегатов из России в бывших казармах, где их держали под постоянным наблюдением.
Когда я пошла навестить их в эти казармы, я получила намек на то, каким будет тон съезда. Так как я никогда раньше не присутствовала на русском съезде, я не поняла, насколько серьезно мои соотечественники восприняли свое деление на фракции. Первая фраза, которой меня встретили, когда я, наконец, получила доступ в казармы, была не приветствие, а вопрос: «Вы от какой фракции?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});