Холодная война против России - Николай Леонов

Как только приходилось возвращаться в рабочий кабинет, проблемы липкими вампирами набрасывались на тебя и норовили превратить жизнь в тягостный кошмар. 26 сентября 1983 года я довольно неожиданно для себя получил новое назначение: стал заместителем начальника разведки. Мне было поручено руководить оперативной работой в Западном полушарии. После 11-летнего сидения в кресле начальника информационно-аналитического управления такое назначение выглядит, прямо скажем, нестандартным. Я во многом успел оторваться от технологии чисто оперативной работы, мое время и заботы были постоянно ориентированы на оценочную и аналитическую деятельность. Мне казалось, что я овладел в достаточной мере своей профессией и еще раз круто менять курс жизни в 55 лет рискованно. Но сработал уже упоминавшийся принцип: «Ничего не просить, ни от чего не отказываться». Я знал, что меня ждут очень большие трудности, связанные с работой по Соединенным Штатам Америки, но опять-таки успокаивал себя, приговаривая: «Если не я, то кто? Если не сейчас, то когда?» Мое отношение к США было известно. Глубокое уважение к их техническим и организационным достижениям, к их богатству не мешало мне видеть в них противника не только нашего социального строя, но и великого Российского государства.

Примиряло с новым уровнем ответственности твердое знание того, что на американском участке, на направлении «главного противника» работали самые хорошие кадры. Во всяком случае, еще на стадии предварительного отбора слушателей в разведывательный институт, носивший имя покойного Андропова, наиболее толковым предлагали изучать английский язык и США. Потом, когда слушатели уже заканчивали курс подготовки, руководители разведки могли еще раз «перелопатить» весь контингент и снова отобрать для работы по США тех выпускников, которые показали наибольшие успехи за годы учебы. Непосредственно работу по США вел первый отдел Первого главного управления. Одной нумерацией уже подчеркивалось значение этого подразделения. На работу туда зачислялись элитные кадры. Если работник первого отдела по каким-то причинам проштрафился или не состоялся как разведчик, то его без хлопот удавалось устроить на работу в другие оперативные отделы, а вот обратное движение по таким же причинам исключалось напрочь. Для прохождения службы в американском отделе приглашались время от времени наиболее толковые, хорошо зарекомендовавшие себя в других регионах разведчики. В армии такое подразделение непременно носило бы звание гвардейского.

Во главе отдела стоял опытный американист генерал-майор Дмитрий Иванович Якушкин, потомок древнего дворянского рода, представители которого числились среди активных деятелей декабристского движения. Он много лет работал в США, хорошо знал эту страну, связанных с ней специалистов в СССР. Одним словом, это был профессионал, работать с которым было интересно и приятно.

Первым делом мы — Якушкин и я — решили провести своего рода инвентаризацию всего нашего оперативного хозяйства, навести в нем чистоту и порядок. Надлежало критически посмотреть на наши собственные кадры, оценить уровень отдачи каждого сотрудника. Мы оба были достаточно хорошо осведомлены о попытках противника завербовать наших работников, склонить их к измене Родине, внедрить в сеть наших агентов свои «подставы». К этому времени американцы вели контрразведывательную работу против советских граждан и учреждений широким фронтом, не жалея ни сил, ни средств. Они выявляли уязвимые места в мировоззрении людей, в их личных качествах, трудные семейные ситуации — все, что могло оказаться полезным для вербовки.

Для этой работы они задействовали большие технические возможности. Например, в Нью-Йорке в долгие годы работы в представительстве при ООН Якова Малика мы решили построить свое собственное жилое здание, чтобы советским командированным жить было и удобнее, и дешевле. Малик долго искал подрядчика, пока наконец не нашел некоего Н. И. Резника, калифорнийского еврея, по упрощенной, удешевленной схеме выстроившего дом, на качество которого мне жаловались все жильцы в течение всех последующих лет. Но я заговорил об этом доме потому, что в нем американские «строители» установили громадное количество подслушивающей аппаратуры. Почитай, в каждой квартире был установлен «жучок», с помощью которого американцы денно и нощно прослушивали и записывали на пленки все семейные разговоры, какими бы они ни были. Дом охранялся после его заселения нашими дежурными, поэтому ясно, что «жучки» были установлены в ходе строительства и, наверное, не без ведома и участия генерального подрядчика.

Приходилось априори исходить из того, что все квартиры, которые советские сотрудники снимали в городе, тоже были оборудованы подслушивающей аппаратурой. В десятках автомашин в разное время приезжавшие из Москвы специалисты обнаруживали радиодатчики, способные фиксировать местоположение транспорта в любой момент, или миниатюрные радиопередающие устройства, обеспечивавшие противнику возможность слушать разговоры в салоне. Уберечься от этой «начинки» было практически невозможно, потому что все автомашины хранились в гаражах, доступных для спецслужб США, или ремонтировались в мастерских, подконтрольных тем же ФБР или ЦРУ. Обнаруженную технику мы либо пачками изымали и направляли в центр для изучения, либо оставляли на месте, делая вид, что мы ее не нашли, но разговоры, которые вели в таких автомашинах, были специально разработаны, чтобы противник получил выгодную нам дезинформацию.

Подслушивающую технику, которая изымалась в служебных помещениях наших представительств, неоднократно предъявляли представителям американской и аккредитованной в США иностранной прессы. Скандал выходил звучный, но очень непродолжительный. В демократических Соединенных Штатах никакое средство массовой информации не хочет ссориться со своими спецслужбами и подносит палец к губам по первому же сигналу с их стороны. Так и получается, что демонстрация свободы печати уютно сожительствует с трусливо поджатым хвостом в длинные промежутки между коротким тявканьем. Но уж когда на зуб той же прессы попадали темы, связанные с русскими подслушивающими устройствами, то тут вороний галдеж продолжался бесконечно долгими годами, хотя ничего материального, в виде изъятых приспособлений, американцы предъявить не могли. Так, например, было с новым зданием американского посольства в Москве.

Нет спору, в войне разведок и контрразведок не руководствуются особо деликатными правилами, но справедливости ради надо сказать, что американские спецслужбы были заражены настоящей паранойей подслушивания всего и вся, и тут нам тягаться с ними невозможно просто потому, что у них больше денег.

Подслушивание, вернее, его результаты не являются самоцелью. Они дают серьезный материал для оценки личности, ее жизненных установок, психологических особенностей. Подслушивать имеет смысл только тогда, когда планируется переход к вербовке интересующего спецслужбу человека. Путем подслушивания контрразведка пыталась выявить разведчиков из среды советских сотрудников. Во многих семьях внутренняя дисциплина и элементарная собранность были не на высоте, а во время праздничных застолий бдительность вообще покидала компанию. На каждого советского сотрудника заводилось свое досье, где накапливалась вся собранная на него информация. Когда эти данные подходили к так называемому критическому уровню, то есть давали основание для определенного вывода, что такой человек способен пойти на сотрудничество с американскими спецслужбами, тогда на сцене появлялся вербовщик со своим предложением об измене Родине. Конечно, такие резкие слова никогда не употреблялись. Говорили обычно комплименты, использовались психологические поглаживания, а потом разговор переходил к просьбе или об оказании несложных услуг, или о взаимовыгодной сделке. Но обязательно просьба формулировалась так, чтобы «у птички коготок увяз». А дальше все было делом техники.

Хотя резидентуры КГБ и отвечали за безопасность советских граждан и совзагранучреждений, но, честно говоря, достаточных сил и возможностей для организации надежной защиты их от проникновения спецслужб на территории США у нас не было. В период идеологического охлаждения общества, когда жизненные установки чиновничества явно сместились в пользу чисто материальных факторов, уязвимость советских людей стала очень высокой. Начали учащаться предательства. В их основе в подавляющем большинстве лежали не мотивы идеологического характера, а самые заземленные причины, которые в просторечье зовутся шкурными. Желание во что бы то ни стало продлить командировку, чтобы получать валютную зарплату, жить красиво, делало из людей трусов и потом даже подонков. Стоило вербовщикам намекнуть на то, что они предадут гласности какие-то компрометирующие материалы, как воля попавшего на крючок чиновника надламывалась. А сколько соблазнов окружало в обществе потребления хилого духом соотечественника! То в компании, «под газом», подставят разбитную молодицу (в Америке во всем свобода!), а потом сочинят невероятную историю, от которой волосы встанут дыбом, вроде того, что-де молодица-то, оказывается, связана с террористами или торговцами наркотиками.