Bambini di Praga 1947 - Богумил Грабал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эх, пережить бы мне такое хоть еще разок, — вздохнул управляющий. — Любовь, как взрыв! Все деньги за это готов отдать! Даже помереть в желтом доме согласен… А в кого же она влюбилась?
— В трамвайщика.
— В трамвайщика?
— В трамвайщика. Супруга пражского адвоката, женщина, которая свободно говорит на трех языках и имеет степень доктора за труд по эстетике, мать двоих детей влюбилась в парня, переводящего трамвайные стрелки. Мы позвали сюда ее мужа и деликатно сообщили ему об этом. И пан доктор, адвокат, сказал нам: «Я давно об этом знаю. Когда этот человек бросил мою жену, я пошел к нему и на коленях умолял ради моего семейного счастья продолжать прелюбодействовать с моей женой. Но он сказал, что не хочет, что моя жена ему разонравилась и что он уже соблазнил учительницу гимнастики», — рассказывал надзиратель, и все представители «Опоры в старости», держась одной рукой, еще больше наклонились вперед, пытаясь постичь эту недвижную женщину.
Ветки красного бука касались ее окна, и, когда повеял ветерок, дерево постучало в стекло, но пани Маша не услышала стука, и сигаретный пепел все осыпал и осыпал ее колени.
— Мужчины, когда влюбляются, писать чаще всего начинают, — сказал надзиратель. — Ой, снова чуть не слетел. А все потому, что я страдаю головокружениями. Это началось после того, как больной Глоуцал, который десять лет каждое утро застилал свою постель, надевал шапку и так и стоял весь день до вечера возле кровати, здорово меня провел. Идет как-то профессор со свитой своих учеников и рассказывает всякое разное о пациентах, и вот они вышли, а я иду самым последним, и тут этот Глоуцал со страшной силой отрывает от стены приделанный к ней столик и разбивает его о мою голову со словами: «А это тебе от архангела Гавриила!» Меня только через полгода выписали, чтобы дома долечивался. Так вот, потерялся у нас однажды пациент, ночь тогда тоже ветреная была, бурная… всюду мы его искали, и здесь, в парке, конечно, и вдруг слышим — удары какие-то с этого вот самого бука доносятся. Посветили мы фонариком и увидели, что как раз на этой ветке висит наш пациент, а рядом с ним, прямо как эта вот корзинка, висит на веревке чемодан, и чемодан этот качается от ветра и стучит о ствол. Сняли мы все это, открыли чемодан и обомлели. Чемодан был набит школьными тетрадками в линеечку, и на каждой такой линеечке написано было только «Люблю тебя, люблю тебя…», пять миллионов раз одни и те же два слова, как будто это писал мальчишка, которого учительница оставила после уроков… слова эти ползли из чемодана, как миллионы муравьев…
Со стороны главного здания кто-то приближался неверными шагами, и любопытный луч электрического фонарика освещал кроны деревьев, подобно киноаппарату, бросающему конус света в темный зрительный зал.
— Кто там? — позвал голос, когда фонарик осветил группу мужчин на ветках красного бука.
— Спокойно, Франц, это я, — ответил ослепленный надзиратель.
— Я Франтишек, а никакой не Франц! Что вы там, именем закона, делаете?
— У нас пикник, — объяснил управляющий.
— Именем закона слезайте вниз и приготовьте ваши документы! — приказал голос сторожа. — Не то я вас застрелю!
— Полезли, а то еще и вправду пальнет прямо с бедра, — сказал Блоудек и с легкостью стал спускаться с ветки на ветку.
Потом спустили корзинку, и Буцифал взялся было за рюмку, чтобы наполнить ее, но сторож навел на него револьвер:
— Руки вверх, стрелять буду! Что вы здесь делали?
— Ничего, — сказал управляющий. — Сидим себе на скамейке, пьем потихоньку и любуемся лунной ночью.
— Но вы что-то праздновали! — рявкнул сторож.
— Да нет же… мы природой наслаждались, — ответил управляющий. — Неужели вы никогда не гуляли ночью просто так, для удовольствия?
— Нет, — отрезал сторож и крикнул: — Я уверен, что вы отмечали чьи-то именины! Ваши документы!
И он принялся листать странички удостоверений, но ни одно имя и ни одна дата не совпадали с сегодняшним днем.
Тогда он вернул документы и погрустнел.
Но тут же его опять осенило:
— Значит, кто-то из вас выиграл в лотерею или получил наследство!
— Францик, на, выпей, — предложил надзиратель.
— Меня зовут Франтишек, — стоял на своем сторож.
— Нет ни выигрыша, ни наследства, — сказал управляющий — Вот, взгляните! Мы вот так вот сидим на скамейке, вот так вот пьем, болтаем и ждем, когда рассветет. Глотните из моей!
И он протянул сторожу свою рюмку. Тот поколебался, но все-таки взял ее, принюхался и спросил:
— А может, вы магазин какой обокрали?
Надзиратель наполнил свою рюмку и сел на землю.
— Понимаете, господа, Франтишек — честный человек. С той поры, как у нас случился скандал со взломщиком Эрни, он никому не верит.
— Начинайте-ка последнюю бутылку, — предложил управляющий.
Надзиратель обрадовался и рассказал:
— Эрни сидел в крепости в Терезине и так симулировал паранойю, что его перевели к нам. И уже через неделю Эрни стал любимцем всего сумасшедшего дома. Симпатичный, язык хорошо подвешен, вот только в один прекрасный день мы никак не могли его найти, но он сказал потом, что ночевал вон в той беседке. А назавтра приходят к нам полицейские и говорят: «Слушайте, у нас есть подозрение, что Эрни был замечен на Вацлавской площади. Смотрите за ним в оба!» И мы проверяли его каждый час. Но все равно однажды его кровать опять оказалась пустой. Мы сообщили об этом в полицию, а утром Эрни вернулся из сада, зевая, — мол, опять он уснул в беседке. Но тут явилась полиция и говорит: «Эрни этой ночью обчистил кассу в Брно!»
— Господа, — сказал сторож, — а вы, случаем, не медвежатники?
Управляющий извлек пробку и разлил спиртное по рюмкам.
— Говорю же, — сказал он, — что мы устроили ночной пикник Что хорошего сидеть в каком-нибудь ночном заведении? В дыму? Вы видите эту бугристую луну, видите капли росы на капустных листьях, слышите, как шепчутся под дуновением ветерка листочки на деревьях? Итак, явилась полиция и говорит: «Эрни этой ночью обчистил кассу в Брно!» А что было дальше?
Управляющий протянул рюмку сторожу, который хотя и начал пить маленькими глотками, но сам по-прежнему все ломал голову над тем, чем же занимается здесь эта компания.
Надзиратель привалился спиной к стволу красного бука, раскинул ноги и поигрывал со своей рюмкой.
— И они тут же пошли к Эрни. «Сегодня ночью вы вскрыли кассу в Брно!» А барышня врач засомневалась, но главный полицейский говорит: «Это был почерк Эрни. Эрни — это вам не какой-нибудь мельник, Эрни работает в перчатках, а мельниками называют взломщиков, которые крушат стены в кассе, так что пыль засыпает и их самих, и все вокруг…» И полицейские пошли делать обыск и вон в той беседке нашли светлое пальто, как раз такое, в каком его видели на Вацлаваке, — сказал надзиратель, и поднялся, и побрел к беседке, открыл застекленные двери и показал внутрь, — вот здесь нашли пальто… А потом они перекопали сад и вырыли завернутые в лайковую кожу ломики для взлома… хромированная сталь! А Эрни стоял вот здесь у дерева, и один детектив подскочил к нему и надел на него наручники, и его тут же увели. Через полгода он прислал нам открытку: «Поздравляю с Пасхой. Ваш Эрни.»
— Что же, он вот так просто дал надеть на себя наручники? — усомнился управляющий.
— Это легко делается, — сказал Буцифал.
— Ну, я бы им не дался! — воскликнул управляющий.
А надзиратель снова наполнил всем рюмки, перевернул бутылку горлышком вниз и сказал:
— Е morta.[4]
И все снова чокнулись.
И выпили.
— Нет, правда, на меня бы наручники так легко не надели, — заявил управляющий.
— Надели бы, — отозвался Буцифал, подскочил к пану управляющему и ловко надел на него наручники.
Было тихо, и лунный свет весь сосредоточился на этих железных браслетах — точно его пропустили через линзу.
— Вот вы и арестованы, — возвестил пан Буцифал.
— Так и Эрни тогда сказали, — медленно произнес управляющий.
— Верно, — согласился пан Буцифал. — Не сердитесь, пан управляющий, но вот мой значок, а вот ордер. За Виктором… за паном Виктором мы придем завтра. В его случае нет опасности, что он будет препятствовать следствию. Десять дней я работал с вами и предлагал людям счастливое будущее. Вы раскрыли мне технику своей работы. Большое вам спасибо от имени уголовной полиции. Конечно, пан управляющий, мне будет не хватать и вас, и лунных ночей…
— А как же Тонда? — спросил Виктор.
— Он представляет интерес только в качестве свидетеля, — объяснил сыщик.
— Но вы же обработали химика! — воскликнул Виктор.
— Обработал, чтобы запутать вас. В тот же день я вернул ему деньги по почте, — сказал сыщик.
Когда они шагали среди столетних буков и лунный свет раскрашивал их, словно зебр, известково-белыми полосками, детектив потянул управляющего за рукав.