Карьера доктора Фануса - Махмуд Теймур

P. S. Отправил письмо дяде, пусть любой ценой добивается моего перевода в Каир.

…Кому же открою я свое сердце, если не тебе!..

Городишко все-таки маленький и скучный. Наступили жаркие дни. Говорят, летом здесь ужасно. Я загорел и стал похож на местных жителей. А они как негры! Не удивительно, что здесь популярна белая одежда, так сказать, тяготение к антиподу, даже если это и подчеркивает собственные недостатки. А зубы у них белизны ослепительной…

Очень тоскую по тебе. Попробую вырваться в Каир.

P. S. Администрация решила перевести меня в другой город, но, увы, не в Каир. Послал дяде второе письмо, надо, чтобы он похлопотал за меня, у него ведь так много знакомых… Жди, я обязательно приеду! Во что бы то ни стало добьюсь отпуска — хоть на несколько дней.

…Это были чудесные дни, самая прекрасная неделя в моей жизни! Я до мелочей изучил твое милое лицо, и воспоминания о нем храню в своем сердце…

Ты просишь, чтобы я забрал тебя с собой! Зачем? Ведь здесь трудно найти человека, с которым можно было бы поговорить по душам. А как они говорят! Тараторят так, что невозможно ничего разобрать. Лица их хмуры, неприветливы. Я не удивился, когда какая-то туристка, пристально посмотрев на угрюмое лицо одного из них, достала фотоаппарат и увековечила эту физиономию. Дорогая, я люблю тебя и именно поэтому не хочу, чтобы ты приезжала в этот жалкий городишко.

Представляешь, как я был удивлен, когда узнал, что мне опять нашли новую должность. Знаешь, какую? Сопроводитель! Да, есть и такая. Сюда часто приезжают экскурсии: туристы хотят знать как можно больше о стройке, о людях, которые здесь работают, а я должен сопровождать их и объяснять все от и до. Если бы ты знала, что это такое! Напрасная трата сил и времени. Толмач… гид! Вот тебе и диплом с отличием! Изо дня в день я повторяю одно и то же: «Это сверлильная машина, а тут землечерпалка. Это — подъемный кран, а вон там — самосвал. А ту машину, что так поразила вас… рабочие прозвали „великаном“…»

Если приезжают иностранцы, я то же самое твержу по-английски. Это выше моих сил… Так будет и завтра, и послезавтра. Я поймал себя на том, что и засыпая бормочу: «…да, турбины здесь…» Тьфу, остается только нацепить медную бляху — и настоящий гид!

P. S. Умоляю тебя, свяжись с моим дядей и напомни ему еще раз о моей просьбе.

Будь добра, поговори с доктором насчет больничного листа, как в прошлый раз.

…Оказывается, здесь есть плавательный бассейн! Теперь я каждый день хожу туда, хотя плаваю неважно. Не беспокойся, там не глубоко. А позавчера случилось следующее. Я, как обычно, вел по строительству очередную экскурсию. И вдруг замечаю, как один рабочий упал — он потерял сознание. Я помог рабочим перенести его в тень. Вызвали скорую помощь. А пока я сам пытался привести его в сознание. И можешь себе представить — удалось! Я наклонился, пристально вглядываясь в его лицо. Впервые я так близко и внимательно смотрел на здешнего жителя. И вдруг меня охватило странное чувство: его черты напомнили мне кого-то, несомненно знакомого прежде. Тонкий благородный профиль, будто изваянный великим мастером… И я вспомнил! Ну конечно, он удивительно похож на фараона! Да, да! Хеопса или Рамзеса. И могуч, как Рамзес! Он улыбнулся мне с благодарностью. В его умных глазах светилась искренняя доброта. И я сказал ему, чтобы подбодрить: «Ну, вставай, Хеопс, все в порядке». Он засмеялся, засмеялись и его товарищи. Уходя, я слышал, как они повторяли: «Ну, вставай, Хеопс, все в порядке!»

На следующий день, то есть вчера, я снова увидел Сейида, так зовут этого рабочего. Тот работал как ни в чем не бывало. Признаться, я очень удивился. А он, завидя меня, стал во всеуслышание благодарить. Я спросил его: «Почему же ты не отдохнул, Хеопс?» Рабочие засмеялись, а один сказал: «Теперь и мы зовем его Хеопс, Сейид-Хеопс!»

В полдень, часа два тому назад, я проходил мимо рабочих — они в это время обедают. Среди них был и Сейид. Знаешь, я подсел к нему и с удовольствием поел хлеба. Он совсем не такой, как в Каире. Немного сластит, будто с сахаром. Мы разговорились. И я с удивлением обнаружил, что понимаю здешний говор, правда, говорят быстро, но привыкнуть все же можно.

Я рассказал им о Каире, о великолепии его зданий, о столичных развлечениях. Все слушали, затаив дыхание. А потом, что я уж никак не ожидал, они поделились со мной своими мечтами, — и это тронуло меня до глубины души. Просто и непосредственно они говорили о самом сокровенном.

Сейид-Хеопс мечтает, например, о собственном доме, пусть самом маленьком, куда он смог бы привести свою жену. В деревне его ждет девушка. Это ради нее трудится он здесь, не жалея себя! Он говорил, мечтательно вглядываясь вдаль. Там — его любимая. Там — деревня, она стала для него его кыблой[24]. Сейид простыми, безыскусственными словами описал мне невесту: стройная, черноволосая, ямочки на щеках. А главное — она добра и бесконечно нежна! Посмотри в зеркало — и ты увидишь портрет этой девушки. Я так и сказал Сейиду: «Ты написал портрет моей невесты. Если бы я начал рассказывать о ней, то не нашел бы слов более прекрасных, чем твои».

Я не могу забыть его лица, как оно преобразилось, когда заговорил он о своей любимой. Изумительно, вдохновенно! А как трогательно было его волнение! Голос его дрожал! О дорогая, какое великое это чувство, называемое любовью!

P. S. Представь себе, ее зовут Сельма, а имя моей любимой — Самия. Оба начинаются на одну букву — «С» и, кроме того, есть еще общие буквы — «м» и «а».

…Ты права, назвав мое предыдущее письмо к тебе — письмом о Сейиде-Хеопсе. Действительно, он стал моим настоящим другом. Теперь я провожу все вечера вместе с ним и его товарищами. Они любят поговорить, помечтать о будущем. «Наш „малыш“ подрастает, — говорят они, — он крепнет, становится юношей, а это злит американцев…» Ты спросишь, кто этот «малыш». «Тот, кто одолел Великий Нил и изменил его русло!» — ответят они тебе. Наш «сын»… наше «детище»! — так любовно называют они высотную плотину. Да, это и есть их детище.

А иногда кто-нибудь из них начинает петь, просто так, для себя. И сразу все замолкают, лица их светлеют… Одни сидят, опершись подбородком о колени, другие мечтательно закрывают глаза, иные смотрят куда-то вдаль — каждый думает о чем-то своем… о жене, о любимой, о земле, о детской колыбели… А певец все поет — без всякого аккомпанемента, конечно, — и в его надтреснутом голосе почему-то слышится грусть. Как-то запел и Сейид. Это была песня о разлуке с любимой и о желанной встрече… Милая, ведь я тоже тоскую о встрече с тобой, вверяя свою печаль этим письмам, которые летят к тебе. Ах, если бы и я умел петь! Я бы пел для тебя!..

Я спросил Сейида: «Кто научил тебя этой песне?» Он, улыбаясь, ответил, что мелодия пришла сама, а слова родились «из сердца». Мне всегда делается грустно от их пения, а вибрирующие голоса певцов пронзают мое сердце. Я не могу теперь слушать песен, которые поют по радио, — они кажутся мне пошлыми и фальшивыми.

Вот и снова получилось письмо о Сейиде, правда, на этот раз и о его товарищах. Но, дорогая, как же иначе! Это удивительные люди, и я невольно преклоняюсь перед их благородством, их добротой и сердечностью. Меня они называют довольно странно: «Набиль-сопроводитель». Видимо, так у них принято. Помнишь, я писал тебе, что одну машину они прозвали «великаном»; это так привилось, что я даже забыл ее настоящее название, а советские специалисты официально признали это наименование.

Прежде, если иностранные туристы спрашивали меня о каком-нибудь механизме, заграничный ли он, я всегда отвечал «да». Но теперь мой ответ будет другим… Знаешь, здешние люди, преобразующие все вокруг, могут изменить даже течение Нила… Только одно остается неизменным — моя любовь к тебе. Она стала еще крепче и глубже…

Сейид передает тебе привет. Ему очень понравилась твоя фотография, он увидел ее, когда был у меня в гостях… Кончаю письмо и хочу поделиться с тобой своей сокровенной мечтой… Вчера я думал о тебе, о нас, о нашем сыне… У нас обязательно будет сын! Чудесный, милый малыш… Давай назовем его Сейидом…

Мухаммед Исмат

Последняя капля

Перевод Л. Петровой

Старые стенные часы гулко пробили семь. Звук их напоминал звон церковного колокола. Беременная женщина проснулась и принялась будить мужа, который храпел рядом, как в предсмертной агонии. Сейид Амин Уфаша поднялся с головной болью. Он провел бессонную ночь. А все из-за письма, которое он получил вчера от «искреннего доброжелателя». Мол, присмотрите за своей дочерью Несмой Лутфи и запретите ей встречаться с неким Шемс-ад-Дином. «Джеймс Дин» — так прозвали его студенты — обычно преследовал девушек на своей машине, предлагая подвезти в часы «пик», когда весь транспорт переполнен.