Карьера доктора Фануса - Махмуд Теймур

И вот как-то вечером Рашид спросил:

— Почему папа не возвращается?

На этот раз вопрос был задан прямо и таким нетерпеливым тоном, что она сразу поняла: сын что-то знает… Впервые мать повысила голос:

— Не знаю! Я так же не знаю, как и ты! Тысячу раз тебе говорила, не знаю!..

Неожиданно мальчик сразу же прекратил свои расспросы и замолчал, замкнувшись в себе. Мать порывисто обняла его и крепко прижала к груди, словно желая заменить собой весь мир.

С этого дня Рашид больше не спрашивал об отце. Спокойного и тихого ребенка, каким его все знали, будто подменили. В него словно вселился дух разрушения. Сколько бы ни покупали ему новых игрушек, он немедленно ломал их. Если же под рукой не оказывалось ничего, что можно было сломать или разбить, он, казалось, обращал свой гнев против самого себя: рискуя сорваться, ходил по краю стены, окружавшей сад, или лазал по деревьям, выбирая самые ненадежные ветви. Игры на улице превратились теперь в постоянные драки, после которых он возвращался в разодранной одежде, перепачканный грязью и пылью. Тщетны были все попытки образумить мальчика.

— Я уверен, пришло время сообщить ему правду. — сказал ей брат однажды.

— Думаешь, он успокоится? — спросила она с раздражением, постоянно звучавшим теперь в ее голосе. — Думаешь, он поймет? Перестанет терзаться?

— Он может узнать правду от кого-нибудь другого. И тогда, боюсь, он перестанет нам доверять.

— О какой правде ты говоришь? — мать пристально посмотрела в лицо брату, словно видела его впервые.

— О гибели отца.

Он произнес это с некоторым замешательством. Потом добавил с недоумением:

— Почему ты спрашиваешь?

Она ничего не ответила, занятая своими мыслями, а брат с сочувствием смотрел на нее, не решаясь нарушить молчание.

В этот момент неожиданно вернулся Рашид.

— Мама! — позвал он.

Женщина тревожно посмотрела на него. Он был как-то необычно спокоен и, казалось, не замечал своего дяди, сидевшего рядом с ней.

— Папа прислал мне письмо!

— Что ты говоришь?! Где?! — воскликнула мать, охваченная смятением.

Дядя с беспокойством глядел на обоих.

— Папа просил, чтобы я никому не показывал.

— Где письмо? — снова повторила женщина.

— Безумная!.. — прервал ее брат. Потом, желая изменить тему разговора, взял племянника за руку и сказал ему:

— Сегодняшний вечер мы проведем вместе. Пойдем в парк и покатаемся на карусели!

— Папа не велел мне ходить в парк! — ответил мальчик, вырывая руку.

— Что ж он еще тебе сказал? — спросил дядя, пытаясь овладеть положением. — Я выполню все, что велел папа.

Мальчик удовлетворенно улыбнулся, чувствуя себя победителем.

Отныне вся жизнь семьи оказалась подчиненной приказам: «Папа сказал!», «Так хочет папа!» — Рашид диктовал свои желания, преисполненный спокойной уверенности в своих правах.

В конце концов родные обратились за советом к врачу. Тот заверил их, что для беспокойства нет оснований. Разве поведение мальчика переменилось с тех пор, как он стал говорить от имени отца?

— Нет, — ответил дядя, — Рашид по-прежнему резок, возбудим и ищет уединения.

Но мать возразила:

— Он стал во всем подражать отцу. А недавно пытался починить ограду сада, лестницу.

— А почему бы вам тоже не принять участие в игре? — предложил врач и пояснил свою мысль: — Почему бы и вам не получать письма от мужа? Тогда ваши просьбы к сыну превратились бы в приказы отца!

Так возникла легенда об отце. Матери эта игра не нравилась: слишком уж разным рисовался образ отца в ее представлении и в представлении сына. «Папа» мальчика был смел, решителен, настойчив, он преследовал врагов, сражался с бандитами, говорил на языке школы и улицы, а «папа» матери был спокоен, заботлив, предусмотрителен, напоминал об уроках, советовал вовремя ложиться спать и беречь костюм. Казалось, в доме поселились два разных человека. Долго так продолжаться не могло, со дня на день следовало ожидать взрыва.

Как-то вечером, когда мать и сын остались одни, он опять включил радио. Передавали последние известия.

— Папа хочет, чтобы ты ложился спать! — произнесла мать усталым голосом.

— Нет, он не хочет, чтобы я сейчас ложился!

В это время диктор читал сообщение о стычках с противником и о понесенных потерях.

— В последнем письме он велел передать тебе, чтобы ты ложился пораньше.

— А где это письмо? — спросил мальчик, продолжая слушать радио.

— Ты мне не веришь? — воскликнула мать в отчаянии. Вопрос сына застал ее врасплох, и она крепко обняла его, чтобы скрыть свою растерянность. И вдруг услышала, как сын сказал:

— Папа написал мне, что он умер на войне.

Ее руки, обнимавшие мальчика, задрожали… Она вдруг поняла, что до этого момента все еще не верила в гибель мужа…

Следующий день Рашид, как всегда, провел в школе и вернулся только к вечеру. Дома он переоделся, взял топор и пошел в сад чинить ограду. Впервые он не сказал при этом: «Так хочет папа». Мать издали наблюдала за работой сына, почти не испытывая страха, что тот может поранить себя.

У входной двери звякнул колокольчик, но она не бросилась со всех ног открывать, как бывало раньше. Рашид опередил ее и принял из рук почтальона письмо.

— Это тебя приглашают в школу на вечер, — пояснил он. — Мы поставили новую пьесу, и я в ней играю главную роль…

Она сидела среди зрителей, а ее сын и другие маленькие артисты выступали на сцене. Они говорили между собой на языке, близком и понятном сердцам их матерей.

Махмуд Дияб

Маленькая заминка

Перевод Л. Петровой

Серый костюм, галстук бордо в черную крапинку и новые ботинки, которые он надевал всего раза два. Воротничок накрахмален, а из кармана пиджака торчат края платочка в виде трех пирамид…

Вообще-то он мало интересовался своей одеждой, но сегодня уделил внешности особое внимание. «Такова жизнь», — подумал он, приводя себя в порядок. Он побрился, выдернул белый волосок, свесившийся над правым ухом, не желая, чтобы он занимал столь «привилегированное» положение. «Виски изрядно тронуты сединой, и с ней, пожалуй, бесполезно бороться… Такова жизнь», — вздохнул он, застегивая твердый, как картон, воротничок. Галстук выбирал долго, чтобы он непременно соответствовал цвету костюма и новым, темно-красным носкам.

— Да, такова жизнь, — повторил он. Ведь раньше ему и в голову бы не пришло столь ревностно заниматься своей внешностью.

Совсем собравшись было выйти, он остановился перед зеркалом, придирчиво осматривая себя… Хорошо бы посоветоваться с кем-либо, перед тем как отправиться в путь. Особенно насчет цветового сочетания. Но с кем? Была бы дома мать, уж она бы дала дельный совет. Правда, она не очень-то разбирается в этих вопросах, но все-таки женщина… А сейчас его интересует именно мнение женщины. Да, Фикри, сегодня тебе предстоит серьезное испытание! Только вот кто будет главным судьей? Сама девушка или ее мать? Наверняка придет еще сестра или кузина, а может, соберется целая толпа родственниц и подруг, и все они будут разглядывать тебя. Готов ли ты к этому? Держи себя в руках, не нервничай, главное — веселость и обходительность. Хорошо бы вспомнить какую-нибудь занятную историю на тот случай, если в разговоре вдруг возникнет неловкая пауза… Отца и братьев невесты, должно быть, не волнует его внешность, их гораздо больше заботит его происхождение, должность и оклад. Они, конечно, уже навели все нужные оправки… А как он одет — пусть об этом судят женщины…

У дверей он замешкался, похлопал себя по груди, провел рукой по волосам и закурил сигарету. Затем вернулся, медленно обошел квартиру, словно прощаясь с ней… Конечно, женитьба — дело серьезное. И он поживет здесь еще несколько месяцев, ведь предстоит множество хлопот, связанных с женитьбой, которых требует обычай. Он сделает все, как положено… Но уже сегодня он вернется домой совсем другим человеком… И этот «круг почета» — прощание не только с квартирой, а и с прежней жизнью, наполненной размышлениями в облаках табачного дыма…

Да, вот на этом уютном балконе он просиживал долгие вечера, каждые двадцать минут машинально доставая из пачки новую сигарету, закуривая и погружаясь в созерцание дыма, который то сгущался, то плыл колечками, то медленно рассеивался. Так он проводил свой досуг. Направо — маленькая комната. Письменный стол, плетеный бамбуковый стул, старое потертое кресло и полка с книгами. Налево — комната побольше, где стоит кровать, шкаф и столик, а на столике пепельница и приемник, который работает лишь после того, как хорошенько трахнешь по нему раза два. Правда, случается, что заговорит и с первого удара. А вообще-то он редко включает радио, бывает, по неделям до него не дотрагивается… В гостиной нет мебели. Только картина «Гибель Сарданапала»: в центре ее восточный деспот, а вокруг него кони и обнаженные женщины. Потерпев поражение, Сарданапал приказал убить всех невольниц и коней, которыми так гордился, и с невозмутимым видом восседал на троне, ожидая победоносного врага… Эту картинку он вырвал из одного французского журнала, купленного за два пиастра на рынке в Эзбекийи. Собственно говоря, из-за нее-то он и приобрел этот журнал…