Завещание веков - Анри Лёвенбрюк

— И что с того?

— Это весьма изящный способ отсечь весь прочий христианский мир, которому Конгрегация отказывает в праве иметь свою Церковь. Поверьте, Ватикан отнюдь не так склонен к экуменизму, как это стремится показать Иоанн Павел Второй во время грандиозных встреч с верующими, привлекающих повышенное внимание прессы и телевидения…

— И это все, чем занимается Конгрегация?

— Нет, она также осуждает все сочинения, которые считает не соответствующими католической доктрине… и порой даже отлучает от Церкви их авторов.

— Даже и сегодня?

— Конечно. Последнее отлучение от Церкви, если мне не изменяет память, состоялось в девяносто восьмом году. Речь шла об одном теологе-иезуите из Шри-Ланки. Ирония судьбы, ведь первыми инквизиторами были иезуиты…

— Да, мне все это внове, — признался я.

— Вы верующий?

— Как?

— Я спрашиваю вас, верите ли вы в Бога.

Я скорчил гримасу, выражавшую сомнение.

— Сам не знаю… Мои родители были католиками, и меня воспитывали соответствующим образом. Отец никогда не ходил в церковь, но мать верила истово…

— А вы сами?

— Откровенно говоря, не знаю. В какой-то момент мне стало неловко ходить с матерью в церковь. Потом она умерла. Я не задаю себе подобных вопросов, так удобнее.

— Вот как, удобнее!

— Думаю, таких людей очень много. А вы верующая?

— Нет, — сразу ответила она. — Я лютая атеистка.

— Лютая? А, понимаю. Можно быть атеистом мягким, а можно лютым…

— Скажем так, чем больше я изучаю религии, тем сильнее становится мое отвращение к ним.

— Вы испытываете отвращение к Богу или к религиям?

— Скорее к религиям, это правда…

— Заметьте, что для журналистки, которая занимается данной темой, это предпочтительнее. По крайней мере, у вас нет предубеждения ни к одной из них…

— Мне они ненавистны все…

— Ага. Следовательно, вы не можете быть объективной…

Она улыбнулась.

— Надеюсь, я не слишком шокировала вас этими историями о Церкви, — сказала она, и в тоне ее прозвучал вопрос.

— Ну что вы, в жизни мне доводилось встречаться с двумя-тремя совершенно необыкновенными священниками, но никогда у меня не было иллюзий относительно финансовой безупречности Ватикана.

Она пожала плечами. По ее глазам я понял, что она хочет сказать. Сегодняшние финансовые махинации Церкви мало что значили в сравнении с тем, что она могла делать в прежние времена… Я вспомнил, как несколько лет назад мой друг Шевалье сказал мне: «Нынешние секты — это Церкви будущего. Скоро сайентологи и прочая шушера того же толка прикупит себе почтенную репутацию, и толпа забудет их преступления, как были забыты преступления великих религий сегодняшнего дня. А ведь на их совести множество жизней…» На что его жена, которая в отличие от нас была верующей и соблюдала обряды, возразила, что Церковь и спасла множество жизней… Но сколько нужно спасти людей, чтобы искупить убийства других?

— Послушайте, — вновь заговорила Софи, — пока мы точно установили одно. Если члены «Акта Фидеи» состоят в «Опус Деи» и в Конгрегации, значит, мы имеем дело с людьми верующими… и очень активными.

— Да, ребята серьезные, без глупостей…

— Что касается Конгрегации, это и в самом деле организация серьезная. Ну и «Опус Деи», как я вам уже говорила, шутить не любит…

— Короче говоря, вы хотите убедить меня, что в Риме есть некий тип, который либо является потомком инквизиторов, либо принадлежит к святой супермафии. И у него имеется номер моего мобильника? На помощь!

Софи подняла брови.

— Все это и в самом деле не слишком утешительно. Но ведь не доказано, что позвонивший вам тип действительно состоит в «Акта Фидеи»? Его имени в документах нет.

— Нет его имени? А что нам известно о его настоящем имени? В разговоре со мной он, конечно, назвался чужим именем…

— Да. Но пусть даже он член «Акта Фидеи»… разве это доказывает, что он и действует в качестве такового?

— В общем, мы не знаем ничего, — констатировал я.

— В общем, — поправила она меня, — мы знаем, что имеется некая связь между тайной вашего отца, «Бильдербергом» и возможным членом «Акта Фидеи».

— Немного…

— Это только начало.

Я вздохнул:

— Нам остается надеяться, что сегодня вечером мы найдем в подвале больше зацепок.

— Именно так, — подтвердила Софи, поднимаясь с места, — поэтому давайте-ка подготовим наш комплект образцового взломщика.

Я машинально двинулся следом за ней, но думал лишь о малоутешительных открытиях, к которым привела нас тайна моего отца. Я спрашивал себя, не лучше ли просто передать все это в руки жандармерии. Наверное, я бы так и сделал, если бы не Софи…

Пять

Когда мы осознали всю безрассудность нашей экспедиции, отступать было уже поздно. С нашими рюкзаками и карманными фонариками мы смешно выглядели на одной из самых узких улиц городка, однако нам настолько не терпелось получить больше сведений о моем отце, что мы старались не думать об этом.

Было около двух часов ночи, когда мы подошли к садовой решетке. Машину мы оставили за три улицы от дома и выждали, пока не погасли все окна по соседству. Мы надеялись, что обитатели Горда будут спать достаточно глубоким сном и не услышат таких жалких грабителей, какими были мы оба. Профессия Софии, наверное, лучше подготовила ее к подобного рода приключениям, но у меня это был всего-навсего второй взлом — с учетом вылазки в дом священника! Впрочем, у меня сохранились дубликаты ключей, что сильно облегчило нашу задачу.

На небе почти не было звезд, и стояла такая темень, что я с большим трудом нашел замочную скважину. Софи сделала мне знак поторопиться. К дому приближалась машина. Я кое-как вставил ключ и открыл ворота как раз вовремя — в тот момент, когда нас могли бы осветить фары. Я закрыл ворота за Софи, и мы оба пригнулись в ожидании, пока машина проедет. На какое-то мгновение мне показалось, что машина остановится у дома, но она проехала мимо и вскоре исчезла за поворотом. Я вздохнул с облегчением, и мы медленно двинулись к входной двери, стараясь ступать беззвучно по мощенной булыжником дорожке.

— Мы и вправду сошли с ума, — шепнул я, склонившись к Софи.

Она жестом велела мне замолчать и подтолкнула меня к двери. Я сорвал полицейскую печать, обыкновенную клейкую ленту, повернул ключ в замке, и мы наконец вошли в дом.

— Нужно наклонять фонарики к полу, чтобы снаружи не увидели света, — тихо сказала Софи.

— Слушаюсь, шеф.

Дом был все еще раскален от пожара, и в нем очень сильно пахло гарью.

Я направился к двери, ведущей к лестнице в подвал. В это мгновение в кармане у меня зазвонил мобильник. Мы с Софи одновременно вздрогнули.

— Черт! — вскрикнул я, пытаясь как можно скорее вытащить мобильник из кармана.

Я узнал номер Шевалье и нажал на кнопку, закрыв глаза.

— Алло?

Это и в самом деле был Франсуа. Странное дело, мне вдруг захотелось присесть на корточки, словно это могло меня защитить…

— Да, Франсуа? Я не могу говорить громче, — выдохнул я в трубку. — Ты меня слышишь?

— Да, да, — заверил он.

Софи, видимо, совершенно успокоилась. Она жестом предложила мне потушить фонарик и присела рядом со мной.

— Ты знаешь, который час? — продолжал я.

— Да, прости, но я подумал, что с этими твоими историями ты вряд ли ляжешь очень рано. И потом, если бы ты лег, конечно, отключил бы мобильник… Вообще-то я хотел оставить тебе сообщение… Я тебе не помешал?

— Ну, в общем, нет, не то чтобы очень… У тебя есть новости?

Я услышал, как он вздохнул, и нахмурился.

— Что такое? — спросил я, стараясь не повышать голос.

— Скажем так, я наткнулся на очень странное совпадение в связи с «Бильдербергом».

— А именно? — поторопил его я.

— Похоже, совсем недавно среди его членов произошло нечто вроде раскола… Почти две недели назад. Очень крупный раскол. И одна из двух фракций смылась, прихватив кассу. Скандал вышел чудовищный. И мне дали понять, что я совсем не вовремя влез со своими вопросами. Но и это не все. Эти типы шутить не любят. Не знаю, куда ты сунул нос, но там воняет!

— Я полагал, что эти люди просто устраивали совещания…

— Я тоже так думал. Может быть, они и сами так думали. Но некоторые из них, похоже, слетели с тормозов. Не знаю, до какой степени и по какой причине. Я знаю только, что мой… информатор употребил слова «очень опасно» и попросил меня забыть об этом. Ты же понимаешь, что это лишь подстрекнуло мое любопытство, но вместе с тем я хочу предостеречь тебя, Дамьен…

— Понимаю…

— Ничего ты не понимаешь! Я не шучу! Если человек, которому я звонил, сказал «очень опасно», это именно и означает очень опасно.

— О'кей, о'кей, я все понял. Как бы там ни было, я уже изрядно вляпался…