Три поцелуя (ЛП) - Тейлор Лэйни

— Что ты несешь? — в отчаяние выкрикнула Эсме. Вот так впервые смятение вырвалось наружу, совершенно не свойственное ее спокойной тихой натуре, и потому саму ее ошеломило. — Ты не знала как это делать? Жить?

— Да! Не знала! Мне пришлось всему учиться, после твоего рождения, Эсме. Как перейти улицу, включить кран и зажечь спичку? Как завязать шнурки на ботинках? Как пользоваться деньгами? — Она глубоко, неровно вздохнула, явно в чем‑то сомневаясь, все же решилась сказать: — И я научилась смотреть на людей не боясь, что они войдут через глаза в мое тело, надев его на себя как костюм, заткнув мое сознание в тени моей души! — Ее голос дрогнул, она была на грани истерики. Эсме смотрела на нее во все глаза, сбитая с толку только что услышанным. Она знала: что бы ни произошло и не происходит сейчас, их маленькая милая жизнь, которую она всегда знала, подходит к концу. Начиналось что‑то новое.

— Мама, о чем ты говоришь? — спросила она, уже ласковее. Она сидела на коленях, ее распущенные волосы рассыпались по полу вокруг нее и в лучах рассвета, очень напоминали кровь. В своей белой ночной рубашке она выглядела очень юной и очень хрупкой, Мэб протянула руку и сжала пальцы дочери.

— Эсме, ты не видела ничего… — начала было она нервно, но голос сорвался, она сглотнула и предприняла еще одну попытку: — Ты случайно не видела или может быть слышала… волков?

И Эсме сразу вспомнила волчью песню, непонятно откуда взявшуюся, предшествующую рассвету, и вызвавшая чувство эйфории, которое не отпускало. Даже воспоминания о той песне звучали в ней крещендо в завершении симфонии и вынуждали учащенно биться сердце. Ее глаза округлились, она кивнула.

— Сегодня утром, — сказала она. — Это меня и разбудило.

Веки Мэб затрепетали, словно она вот‑вот потеряет сознание. Она оперлась одной рукой на пол для устойчивости, тяжело дыша.

— Нет, о нет, — запричитала она. — Они нашли нас. — Она неожиданно поднялась, подошла к окну и оглядела улицу, а потом задернула шторы.

— Кто нашел нас, мама? — спросила Эсме.

Мэб развернулась к ней.

— Дорогая, я не хотела, чтобы их уродства отравили твой разум. Вот почему я никогда не рассказывала о них, о моей прежней жизни…

— Ты имеешь в виду людей, которые тебя вырастили?

— Они не люди, — резко ответила Мэб. — Они за милю могут услышать течение крови в твоих венах. Они могут учуять запах цвета твоих волос в темноте. Они охотники, Эсме, и они никогда не стареют, они никогда не умирают, и они не могут любить. Они пусты, и они порочны, как и я… Я украла тебя у них! — Руки женщины легли на ее худой живот. Они сжали его, будто вспомнили то время, когда он был круглый и наполненный жизнью. Ее голос понизился до шепота. — Четырнадцать лет назад я сбежала от них с тобой. Ты была сокровищем внутри меня. Раньше я так боялась, что они найдут нас, но я… И я уже почти поверила, что мы в безопасности.

— Думаешь… думаешь, что они нашли нас?

— У Друджи много лиц, но охотники — это всегда волки. А их глаза… их глаза всегда голубые. Бледно, бледно голубые, как у тебя.

Ошеломленная всем, что она слышала, Эсме отняла ладонь от глаза. Мэб съежилась при виде него.

— Друджи даевас! — прошипела она. — Эсме, прикрой его! Я не могу смотреть на это! Он такой же как и у нее.

— У кого?

— Неважно. Нам нужно уезжать. Но сначала принеси ножницы.

— Зачем? — спросила Эсме дрожащим голосом, она рефлекторно, защищая глаз, прикрыла его ладонью.

— Просто принеси мне их, дорогая. — Вся, дрожа, Эсме сделала так, как ей велели.

Через десять минут они спустились по пожарной лестнице и оставили свой маленький милый мирок в прошлом. Эсме надела повязку на глаз, наспех вырезанную из бархатного покрывала. Обе несли по скрипичному футляру, заполненных такими предметами первой необходимости, как ночные сорочки и паспорта. Солонка полная бриллиантов также была при них. Они оставили свои книги‑сказки, платья и скрипки, и огненные косы, которые остались висеть на люстре. Со стороны они казались просто музыкантами, спешившими на репетицию, размахивая футлярами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Эсме не могла перестать дотрагиваться до головы. Она чувствовала себя такой легкой без своих волос, словно могла парить в небе, но Мэб схватила дочь за руку и крепко ее сжала и Эсме поняла, что мать никогда не позволит ей уплыть по небу. 

Глава вторая

Клыки и любовь

Вой охотников с рассветом затих, потому Михай, ослабил бдительность, и уже не столь пристально наблюдал за окнами Эсме. Он окоченел от долгого сидения ночь напролет на вершине церковного шпиля. Такую работу лучше бы выполнять в обличье ворона, но он больше не обращался — даже в волка, однако, его тело жаждало трансформаций. Он жил постоянно в человеческой цитре, комфортно ему было от этого или нет. Вот кто он теперь. Да, были свои ограничения, но были в этом и свои преимущества. Он был уверен, что волки Тэджбела, сейчас шныряют по округе в поисках темных мест, чтобы мирно пережить дневные часы.

Он мрачно улыбнулся. Прошлым вечером они услышали его запах и с лаем оббежали церковь. Но они не смогли залезть на стены и добраться до него, в их‑то обличье, да и в любом случае они пришли не за ним, а за Эсме. Несмотря на это, он знал, что они были бы счастливы оторвать ему голову за то, что он сделал четырнадцать лет назад. Табу Друджа на убийства своих не распространялся на изгнанников, и уж точно не распространялся на предателей.

Он увидел маленькую фигуру Эсме, спешащую мимо окна, и подумал о том, чтобы подкрасться прямо через улицу к пожарной лестнице. Но колебался. Столько лет прошло, и вот наконец время настало. У него в животе порхали бабочки! Как не посмеяться над собой — охотник Друджа нервничал, и не потому, что волки, наконец, нашли его, а из‑за этой мелкой девчонки!

Он должен был увести ее до наступления ночи, до того, как волки снова выйдут на улицы. Только‑только наступил рассвет. У него было время. Он решил сначала выпить чашку чая и успокоить нервы.

Посчитав, что церковный двор внизу пуст, он спустился вниз по башне головой вниз, как ящерица, но из арки вышли несколько монахинь и ахнули при виде него. Они перекрестились и в страхе отпрянули — все, кроме одной. Старая карга со стальным взглядом подошла прямо к нему, когда он спрыгнул на землю.

— Дьявол Друдж! — сплюнула она. — Покинь это святое место! — И она вынула щепотку пепла из мешочка и швырнула пепел ему в лицо.

Михай от удивления закашлялся. Очень странно было видеть городскую монахиню, вооруженную против Друджа. Горожане почти никогда не узнавали в нем их вид и не знали, как защищаться. Он подумал, что она, должно быть, когда‑то жила в горах, где‑то далеко на юге и востоке, где жизнь человека может зависеть от головешек и мешочка пепла. Он стряхнул с ресниц пепел, вежливо поклонился ей и пошел дальше. А она словно приросла к месту и просто смотрела ему вслед. Она была в смятении, и он знал причину этому. Пепел жалил, но должен был сжечь его, без сомнения, как кислота. Когда‑то так оно и было бы, с ним случилось бы то, что с любым другим Друджем. Когда‑то Михай был таким, как они, но не сейчас.

Девушка в чайной покраснела, когда увидела его, и он понял, что она за ним уже давно наблюдает.

— Доброе утро, цветочек, — произнес он тихо, улыбнувшись ровно настолько, чтобы она смогла разглядеть его острые клыки. В игривом свете лавки он выглядел смертельно опасным. Благодаря клыкам, телосложению, длинным черным волосам и глазам, бледными, как у Сибирской хаски, в обрамлении угольных ресниц, и темным бровям, Михая трудно было не заметить, и не думать о нем после.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— И тебе утро доброе, — поздоровалась девушка, краснея от ярко‑синих волос до шеи и ниже до самого декольте блузки. Проследив взглядом за ее румянцем, Михай смог увидеть небольшой чернильный шип татуировки, торчащего из ложбинки меж ее грудей. Это мог быть кончик звезды.

— Слыхал волков? — спросила она его.