Смута - Ник Перумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Товарищи солдаты и матросы! Пробил час нашего освобождения! Долой кровавый царский режим, долой прогнившее самодержавие! Долой и презренную клику министров-капиталистов, которые ничем не лучше!.. Да здравствует социалистическая революция!.. Не будет жадных и глупых буржуев, обирающих простой народ! Не будет толстосумов-купцов, кулаков-мироедов, жирных попов, торгующих опиумом для народа!.. Наши цели просты и ясны каждому:
Землю — крестьянам!
Фабрики и заводы — рабочим!
Всю власть — советам! Страну — трудовому народу!..»
Простые слова, и знакомые. Но били они прямо в цель… как и там, в другом семнадцатом…
«Почему нас зовут большевиками? Потому что мы — за большинство народа и потому, что большинство народа за нас!.. Никто не даст крестьянину земли, никто не даст рабочему завод — кроме нас!.. Мы одни решительно порываем со старым миром, миром зла, крови и несправедливостей, где бедному человеку доставались одни кости!.. мы одни говорим — землю делить, по справедливости, по числу едоков! Мироедов-кулаков — вон из наших сёл! Кулачье — раскулачить! Дома их, скотину, инвентарь — беднейшему трудовому крестьянству!.. Братья-бедняки, поднимайтесь, создавайте комитеты деревенской бедноты — комбеды, берите власть, гоните кровопийц из деревень в шею!..»
Что делать? Пока ещё поезда продолжают движение, рвутся на юг; но, само собой, телеграф им не обогнать. Скоро, совсем скоро захватившие власть в Петербурге отдадут соответствующие приказы; тот же Гучков, к примеру. Ни мужества, ни решительности ему не занимать; какие-то полки могут и выполнить приказ «законного правительства из состава депутатов Государственной Думы». И тогда останется только пробиваться с боем, но, опять же — куда?
Как в той реальности, уходить на Дон, на Кубань, надеясь на казаков, на богатые села Тавриды и Новороссии? На рабочих Юзовки и Донбасса, хорошо зарабатывавших, имевших собственные дома, никак не похожих на «пролетариев», которым «нечего терять, кроме их цепей»?..
Но там это не кончилось ничем хорошим. Казаки «устали от войны» и не хотели уходить далеко с родного Дону; в селах Причерноморья, где, как говорится, «оглоблю воткни — телега вырастет» хватало тех, кому глаза жёг достаток соседа; и офицеры, дававшие присягу Государю, предпочитали сперва отсиживаться по квартирам, а потом покорно отправиться на службу к большевикам — кто из страха, кто за паёк, а кто и из надежды скакнуть в первые из последних.
Но у них не было Императора. Быть может, Его воззвания сумеют пробудить общество? Привлечь всех верных к Его знамени? Ведь тогда и там смута случилась на третий год тяжёлой войны, где врага только-только удалось остановить и лишь кое-где оттолкнуть назад. Вот интересно было б рассказать Алексею Алексеевичу[6] о прорыве, названном его именем…
Может, здесь и сейчас всё окажется по-иному? Не выбито кадровое офицерство; цел гвардейский корпус, хоть и изрядно рассеян; и немцы не занимают полстраны, как по тому «похабному Брестскому миру», одну лишь столицу да железные дороги к ней от Риги и Ревеля.
Так отчего же он, полковник Аристов, в такой меланхолии? Ничего ещё не проиграно; напротив, они одержали победу, вырвались из обречённой столицы, спасли Государя — да иному офицеру этого б на всю жизнь хватило!..
Или оттого ты мрачен, любезный друг Константин Сергеевич, что рядом нет с тобой некоей прекрасной дамы, с которой ты так и не набрался храбрости объясниться?
Оттого, что она — неведомо где? Что ваш последний разговор… был совсем не таким, как тебе хотелось бы?
Нет, сказал себе он. Об этом я сейчас думать не буду. Приказываю себе не думать и запрещаю думать. Нам надо просто выжить, просто прорваться…
Две Мишени зло стукнул кулаком по броне. Да нет же, нет! «Просто выжить» не получится! Как не получилось у героев Ледового похода в той реальности. Почему там победили их нынешние противники? Не только лишь потому, что были чудовищно, непредставимо жестоки. Жестоки, как жестока может быть только машины, холодная и бесчувственная. Это, конечно, сыграло свою роль — Константин Сергеевич думал о тех заложниках из офицерских семей, коими обеспечивались верность и усердие «военспецов», как он успел вычитать в библиотеки профессора Онуфриева. Но — не только, отнюдь не только.
Их идея, признавался он себе, проста и привлекательна. Долой старый мир, всё отнимем и поделим, по справедливости, кто не работает, то не ест. Верно — почему буржую нужна квартира в десять комнат, а рабочий зачастую ютится угловым жильцом?..
Тут, конечно, можно было вдаться в долгие рассуждения, что по углам приходилось жить самым бедным и молодым, не умеющим многого молодым рабочим, что, спустя полгода-год на столичных заводах они уже снимали кто комнату, а кто и целую квартиру, пусть даже и простую — но дело-то было в том, что большевики предложили доступное и понятное. Не какую-то учёную заумь, нет. И в этой простоте крылась страшная, убийственная сила.
Всё отобрать и поделить. По-честному, по справедливости. А где она, справедливость?
— Ваше высокоблагородие, господин полковник, разрешите обратиться?
Так, это что такое? Кадет Петр Ниткин, собственной персоной!
— Обращайтесь, кадет. И можно без высокоблагородий.
— Солонов, Федор… Федя… как он, Константин Сергеевич?
Переживает за друга, понятно.
— Рана тяжёлая, Петя, не скрою. Но Федора прооперировали. И ты знаешь, кто ассистировал? Сама великая княжна Татьяна Николаевна!
Петя Ниткин округлил глаза.
— Да-да. Внучка Государя. Не гнушается. Семнадцать лет всего, а уже сестра милосердия. Когда только успела научиться! Так что, Петр, будем уповать на Господа и на чудеса современной медицины. Тот самый пенициллин, например.
— При пулевом ранении в живот он не поможет, — Ниткин опустил голову.
— Частично может помочь. Предотвратить сепсис, насколько я понимаю. Но — не бойтесь, кадет Ниткин. Не к лицу это александровцу!
— Я не боюсь, Константин Сергеевич, — очень серьёзно сказал Петр. — Я просто тоже думал… как сделать так, чтобы не вышло — как там…
Вот только с кадетом Ниткиным и мог полковник Аристов поговорить об их самой великой тайне.
— Я тоже думал, Петя. Или мы предложим что-то своё, иное, лучше, чем у большевиков…
— А вы тоже считаете, Константин Сергеевич, что они и у нас власть возьмут? Ну, как там?
— Возьмут, — с мрачной убеждённостью сказал Две Мишени.
— А как же немцы?
— Немцев мало. Если поднять весь Питер, все рабочие окраины, да все
