Почта доктора Дулиттла - Хью Лофтинг

Только об одном мы не подумали: откуда собаки берут вещи, чтобы расплатиться с нами за кости. К концу первой недели нашей торговли в городе появилось много людей, которые бродили по улицам и смотрели под ноги, словно что-то потеряли. А однажды толпа собралась у свалки и принялась разглядывать нас с Бродли.

И тут, как на грех, появился бульдог. Он нес в зубах золотые часы на цепочке и потребовал за них две мозговые кости да еще кость от окорока в придачу.

Пока Бродли торговался с бульдогом, в толпе появился хозяин часов. Вы и представить себе не можете, что тут началось! Оказалось, что собаки стащили все вещи у своих хозяев и обменяли их на кости в нашей лавке. За нами долго гнались, но не поймали. Вернуться к торговле костями мы уже не могли.

Жаль, что люди так и не узнали, что всю нашу выручку получал нищий. Может быть, тогда они стали бы добрее и помогли бы ему деньгами.

Пришлось нищему снова вернуться к своим рисункам. Я-то думал, что хуже рисовать уже нельзя, а оказалось, что можно, потому что наш друг с каждым днем рисовал все ужаснее, и в конце концов покупателей у него совсем не стало.

В один прекрасный день я вышел прогуляться за город и встретил там легавую. Чистая и сытая, она прошло мимо меня с высоко задранным носом. Я не удержался и окликнул ее:

— Чего нос дерешь?

— Я не какая-нибудь бродячая шавка, — ответила она. — У меня есть хозяин.

— Подумаешь, — фыркнул я. — Я вот сам себе хозяин.

— Мой хозяин — художник, — сказала она. — Ему даже заказали написать портрет самой королевы. — И легавая подняла нос еще выше.

— Так ведь портрет заказали хозяину, а не тебе, — рассмеялся я. — Как хоть его зовут?

— Бродячие псы все равно ничего не смыслят в живописи, — ответила легавая. — Но так уж и быть, я назову его имя. Его зовут Джордж Морленд.

— Джордж Морленд?! — воскликнул я. — Неужели он поселился где-то поблизости?

— Да, — ответила легавая. — Мы остановились в гостинице «У короля Георга». Мой хозяин решил написать здесь несколько пейзажей. На следующей неделе мы возвращаемся в Лондон, чтобы начать портрет королевы.

Бог с ней, с легавой-зазнайкой. В живописи я кое-что смыслил, наверняка даже больше нее, и был знаком с самим Джорджем Морлендом. Мне нравились его картины; особенно сцены охоты и деревенские пейзажи. Он часто изображал на картинах лошадей в конюшне, свиней у корыта, кур на заборе и собак у конуры.

Легавая пошла своей дорогой, а я нырнул в кусты и потихоньку следовал за ней по пятам. Она привела меня на холм. Выглянув из зарослей, я увидел Джорджа Морленда. Знаменитый художник сидел перед холстом и рисовал. Но вот он отложил кисть в сторону и тихонько проворчал:

— В любом пейзаже должно быть какое-нибудь животное. Картина удалась, но чего-то в ней не хватает. А что, если нарисовать собаку? Попробовать, что ли, заставить мою легавую полежать пять минут спокойно? Эй, Спотти! Ко мне! Ну иди сюда, глупышка.

Легавая подбежала к хозяину. Морленд оставил мольберт и кисти, отвел собаку под дерево, уложил на землю и строго приказал:

— Сиди смирно, Спотти, не шевелись.

Но глупая зазнайка не понимала, чего от нее хотят: сначала принялась ловить мух зубами, потом чесать себя за ухом, а в конце концов умчалась в погоню за прошмыгнувшей мимо кошкой.

— Эй, ты куда?! — вскричал Морленд и в ярости швырнул вдогонку легавой кисть.

И тогда меня осенило. Я вышел из-за кустов, подошел к художнику и завилял хвостом. Я и в самом деле имел право гордиться знакомством с ним, потому что великий Морленд сразу же узнал меня.

— Неужели это ты, О’Скалли? Ну здравствуй, здравствуй! Как ты кстати! Иди сюда.

Он собрал кисти, которыми бросался в легавую, и заговорил со мной. Вы же знаете, как люди говорят с собаками, — они не надеются, что их поймут, но все же говорят. Но я-то понимал каждое слово!

— Иди сюда, О’Скалли. Ляг вот тут, под деревом. Можешь даже вздремнуть, если хочешь. Но ради Бога, если только у вас, собак, есть Бог, не шевелись минут десять.

Я улегся там, где он меня просил, и сделал вид, что уснул. Теперь все, кто заходит в Лондонскую картинную галерею, видят пейзаж Джорджа Морленда. Он называется «Вечер на крестьянском подворье». Тысячи людей смотрят на него, но никто не знает, что спящая под деревом собака — это я, О’Скалли, собственной персоной. Только доктор Дулиттл знает об этом, потому что я показал ему картину, когда мы приехали в Лондон.

Морленд закончил картину и стал собирать кисти и краски, намереваясь уйти. Но я ему помог, а он мне еще нет! Языка зверей он не понимал, поэтому я выбежал на дорогу и принялся лаять, словно звал его за собой.

— Что случилось, О’Скалли? Неужели что-то горит?

А я лаял и метался по дороге, ведущей к городу, оглядывался назад и проверял, идет ли он за мной.

— Какая муха укусила этого пса? — недоумевал художник. — Реки поблизости нет, значит, никто утонуть не мог. Ладно уж, ладно, я иду за тобой, дай только собрать кисти.

Я повел Морленда на главную улицу города, где сидел нищий и рисовал свои картинки. Когда Морленд увидел его мазню, он сразу же понял, в чем дело.

— Господи! — воскликнул он. — Какой ужас! Неудивительно, что так разволновался, О’Скалли. У меня у самого мороз по коже.

Одноногий нищий как раз рисовал новую картину. Он хотел изобразить кошку, лакающую молоко из блюдца.

— Что это?! — воскликнул Морленд. — Ни одна кошка не выгибает так спину, если это не двугорбая кошка. Сейчас я покажу вам; как это должно выглядеть.

Я верно рассчитал. Знаменитый Морленд был добрым человеком, поэтому он взял из рук нищего карандаши и бумагу и нарисовал кошку и блюдце с молоком. Кошка была как живая, я даже с трудом сдержался, чтобы не залаять на нее.

— Боже, если бы я умел так рисовать! — вздохнул нищий.

— Да, я рисую легко, — подтвердил Морленд. — Но знаете ли вы, сколько пота мне стоило научиться так рисовать? Скажите лучше, как много вы зарабатываете на рисунках?

— Почти ничего, — ответил нищий. — Сегодня за весь день я выручил всего два пенса. Наверное; я рисую ужасно, поэтому никто ничего у меня не покупает.

Я взглянул в лицо Морленду. Мне было интересно, что же он ответит нищему. Ну конечно же я не зря привел великого художника!

— Послушайте, что я вам скажу, — медленно произнес Морленд. — Мы сейчас сотрем все то, что вы нарисовали, А я сам нарисую новые картинки. Это даже занятно, я еще никогда не рисовал на улицах на продажу.

Возбужденный, словно школьник перед экзаменом, Морленд взялся за работу. Он рисовал, рисовал и рисовал. Вокруг собралась толпа зрителей. Они зачарованно смотрели, как из-под карандаша появлялись кошки, собаки, коровы, лошади, птицы.

— Кто это? — спрашивали друг друга люди. — Кто этот художник, который рисует для нищего?

Толпа росла, и вдруг кто-то узнал великого художника.

— Это Морленд, это сам Морленд! — шепотом передавали люди друг другу.

Городок был небольшой, но в нем была даже художественная лавка, где продавали картины. Ее хозяин слыл знатоком и любителем живописи. Кто-то побежал к нему и сообщил, что сам Джордж Морленд рисует на улице картины для одноногого нищего.

Хозяин художественной лавки, мэр города и жители с кошельком потуже помчались посмотреть на известного художника.

— Продайте нам ваши картины, — стали упрашивать его.

— Эти картины не мои, — ответил Морленд, — они принадлежат вот этому господину, И он указал на одноногого нищего.

Нищий хотел было продать картины по шесть пенсов за штуку, но Морленд успел шепнуть ему на ухо:

— Двадцать фунтов, и ни пенни меньше! Ручаюсь, они выложат денежки!

И в самом деле, в пять минут картины раскупили. В тот вечер я чувствовал, что мне есть чем гордиться. Теперь хозяин моего друга получил столько денег, что мог до конца жизни ни о чем не беспокоиться.

Глава 7. Рассказ Бу-Бу

Теперь только сова Бу-Бу и двуглавый тяни-толкай еще не рассказали свои истории. Следующим вечером, в пятницу, доктор Дулиттл сказал:

— Ну, кто сегодня порадует нас рассказом?

— Я! — сказала сова.

— Нет, я! — сказал тяни-толкай.

— Не спорьте, я помирю вас, — предложил доктор. — Давайте бросим монетку. Если она упадет «орлом», рассказывает сова, а если «решкой» — тяни-толкай.

— А почему если «орлом», то сова? — спросил поросенок.

— Потому что она тоже птица и в родстве с орлами, — отшутился доктор.

Бросили монетку, и выиграла Бу-Бу.

— Я расскажу вам, — начала сова, — как однажды меня приняли за фею. Представляете, я — фея! — И маленькая кругленькая сова расхохоталась.

— Дело было в октябре. Уже смеркалось, и я вылетела на охоту. Дул холодный осенний ветер. Все мелкие зверушки сновали взад вперед по лесу, копошились среди опавших желтых листьев и делали запасы на зиму. В такое время лучше всего охотиться на лесных мышей. Они так заняты сбором пропитания, что ловить их — одно удовольствие.