Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот во всём он такой! – в сердцах выпалила Клава. – Не стоится ему никогда на месте, вечно лезет на рожон. И захочешь не заметить, не получится этого сделать. Да за что мне такое горе?! – С новой силой накатило на Клаву чувство рассерженности и невыносимости вот такого бытия неизвестности, виновником которого, а скорей зачинщиком, однозначно был Тёзка. И никто другой.
И Клава быстро сокращает расстояние до этого ботинка, затем с долей остервенения его хватает и начинает трясти его в руке. А затем раскрыв дверь, ведущую в кладовку, забрасывает туда этот провинившийся ботинок. – Там тебе самое место! – орёт вслед улетевшему ботинку Клава. После чего она возвращается в гостиную и начинает там искать, на чём ещё можно выпустить пар.
И первым, кто попадается в прицел её мстительного взгляда, это любимое кресло Тёзки, в котором он любил демонстрировать некоторую независимость своего мнения от общесемейного, и иногда бывало так расслабится, что позволяет себе критические замечания в её адрес.
– Как ни посмотрю на тебя со всех сторон, дорогая, то не вижу ни одной причины отказывать себе в удовольствии ещё раз на тебя посмотреть. – И сразу и не поймёшь, что под всем этим подразумевал Тёзка, скрывая свои истинные намерения под своей загадочной улыбкой. Но Клава никогда не оставляла без ответа любой его выпад в свою сторону. И она тоже загадочно улыбается и спрашивает его. – Так вы во мне что-то такое искали, что не соответствовало бы вашим представлениям о совершенстве. Так, что ли? – с долей перчинки в голосе спрашивает Клава.
– Ничуть не бывало. Я лишь хотел подчеркнуть в вас этот настрой на стремление к совершенству. – И вот спрашивается, где и в каких местах так себя оправдывать поднаторел Тёзка. Хотя Клава догадывается – там, где много свободных женских ушек, готовых всякую глупость в свой адрес слушать, и если ты им угодишь, то и быть послушными.
– Ну и ловкач же ты. – Придавливая собой Тёзку на кресле, Клава никогда не отводила от него своего внимательного взгляда, от которого ничего не пройдёт мимо и даже самое ничтожное сомнение в глазах Тёзки будет уловлено, и на его счёт немедленно последуют выводы. – Значит я толстая. А вернее отъевшаяся. И можешь даже не оправдываться, я всё по твоим глазам видела.
– На, получай! – поставив кресло лицом к стенке, Клава победно резюмирует такой свой ответ Тёзке. Чего, конечно, недостаточно, чтобы пропорционально ответить ему за то всё, что он сделал и сейчас своим отсутствием делает в отношении душевного и сердечного спокойствия Клавы. И Клаве до нестерпения сейчас хочется посмотреть в глаза этому негодяю, который так её уже замучил. И она бросается в сторону комода, на котором стоят их совместные фотографии в специальных рамочках. Здесь она хватает самую ей нравящуюся рамочку с фотографией, и, конечно, её не устраивает смотреть на такого счастливого и улыбчивого Тёзку через стекло рамки. Оно хоть и немного, а всё равно искажает фотографию.
И Клава, немного сумбурно и дёргано раскрывает рамку, сразу же отброшенную в сторону, и вынимает оттуда их совместную фотографию. После чего она чуть ли не упирается в неё взглядом, и…Берёт и разрывает на части фотографию по только ею виденному расколу между ними. – Видеть тебя, подлец, больше нет моих сил! – разъярённо, от сердца выплёскивает из себя всё это Клава и, разорвав вначале эту фото связь между собой и Тёзкой, затем берётся за самого него. И здесь ему нет никакой пощады. На самые мелкие кусочки рвётся та часть фотографии, где он запечатлён.
Когда же с этим делом вроде как разобрались, Клава со вздохом усталости падает на своё кресло и, вытянув ноги, начинает остывать. После же того, как она слегка успокаивается, несмотря на присутствие других рамок с фотографиями на комоде, с которых на неё смотрит такая счастливая пара, – и кажется он в меня в тот момент на самом деле был влюблён, от себя добавила Клава, – и уже с более рациональной позиции подходит к рассмотрению Тёзки и всего того, что он тут натворил.
Где к ней неожиданно вдруг пришло иное понимание случившегося с ней, а уж затем с Тёзкой (тут причинно-следственная связь не всегда работает в такой, всем известной последовательности, и эмоции всегда вносят свои коррективы в эту логическую цепочку: вначале были чувства, а затем всё остальное, вот как-то так). И Клаве со всей неожиданностью вдруг решилось, что за этим поступком Тёзки стояла его преднамеренность.
Это она только в самом начале, действуя на нервах и руководствуясь эмоциями, по другому и не могла подумать, посчитав, что системная безалаберность и безответственность возведённая в квадрат Тёзки, стало той самой причиной, которая в итоге и привела её в этот ступор мыслей. Тогда как она только сейчас, наконец-то, всё до поняла и додумалась, что на самом деле произошло с Тёзкой.
– Его исчезновение стало следствием его преднамеренных действий, связанных…Нет, его кто-то на это надоумил. Сам он по личной инициативе, без того, чтобы кто-то его так в мою сторону настроил, перенастроив в свою, никогда бы не решился и себе не позволил так сделать. Он хоть и негодяй, но он не способен на подлость. Если…– Клава, явно находясь в расстройстве чувств и растерянности, не смогла точно определить свою позицию по отношению к Тёзке, бросаясь в свои противоречия, то в одну, то в другую крайность.
И, видимо, в один из моментов, озлобление в ней пересилило всё остальное, и она, обратившись в недалёкое по времени памятливое прошлое, начала в негативном ключе видеть то, что ранее у неё нисколько не вызывало вопросов, и даже ей всегда нравилось вспоминать.
– Так вот он почему в последнее время так себя без спорно, и вызывающе только одни хорошие и радостные эмоции вёл, во всём со мной так мило соглашаясь. – Клава от таких своих, умопомрачающих такие светлые воспоминания, прямо страдает и с болью за сердце хватается. И хотя она на всех этих новых выводах сама же настаивает, рассерженно по-иному интерпретируя все эти прошлые события, всё же она до конца во всё это не верит и не может себя убедить в том, что всё так было
