Газета Завтра 845 (4 2010) - Газета Завтра

     Боясь потерять зрителя, они обрушивают на моторику бедного зрителя номера цирковых программ, сдобренных пиротехникой и очумелой музыкой, не чураясь при этом обильно удобрять классические произведения навозом сексуальных экзерсисов и табуированной лексикой, причём ничем не мотивированной. А так, для эпатажа. Добиваясь, как им кажется, тем самым "исторической правды жизни".

     Но Сократ не признавал кулинарию искусством, называл такое дело "сноровкой и угодничеством" (в "Горгии" Платона), которое выдает себя за искусство врачевания, и прикидывается, что знает лучшие для тела кушанья. "Так что если их спор (врача и повара) стали бы решать дети, или столь же безрассудные взрослые, то врач умер бы с голоду. Вот что я называю угодничеством, и считаю его безобразным, потому что оно устремлено к приятному, а не к высшему благу".

     Высшее благо. Для кого-то это — истина, или справедливость (как у большевиков, например). Но если вы стоите за красоту, за прекрасное — то я вас обнимаю. Если эстетика для вас выше, чем этика, тогда Платон вам дороже, а истина — подруга.

     Метод Сторчака — это нечто вербо-психо-физическое, которое предполагает, что драматическое действие происходит в трех плоскостях: в плоскости слова, чувства и в плоскости мизансцены. Главное, чтобы зрителю было понятно, зачем их заманили к барышне Мельпомене, что им хотел донести автор, что есть красота. Это, как у классика: "Желаю смотреть понятный театр". И свое кредо Сторчак в полном объёме доносит до зрителя. Равнодушных в зале нет.

     Реквизит спектакля минимизирован: дверь-окно, стол-два стула, шкаф, набитый игрушками, ножницы и куча нарезанных газет. И, как временной маячок, ноутбук. Всем этим умело пользуются мужчина и женщина в исполнении великолепных актеров Олега Дуленина, Анны Ходюш, Олега Толкунова и Дарьи Дементьевой.

     В этой постановке от последнего звонка, манящего в полутемный зал, до финального смеха невидимых миру детей, актеры без дураков предлагают зрителям испить чисто российский коктейль из маниловщины и алых парусов.

     Еще до начала действа исполнители исподволь завлекают зрителя в свою игру, позволяя им тем самым активно включиться в животворный процесс сотворения чуда. Представить себя в роли костюмеров, готовящих актеру к выходу на сцену; осточертевших от засаленных поз любовников; многодетных и безденежных супругов, перебивающихся с молочного напитка на заплесневелый сухарь ООО "Степан Плюшкин"; родственных душ Лени Голубкова, на которых внезапно обрушился дождь из долларовых купюр; и наконец, сладкой парочкой, решившей примерить еще не порченные автоматными очередями шкурки Бонни и Клайда российского разлива.

     Уважая зрителя, Сторчак считает, что в создании какой-либо иллюзии театр не может конкурировать с возможностями компьютерных эффектов фильмов Стивена Спилберга. Но зато ни в каком видео нельзя устроить так, чтобы рассказываемая история учитывала поправку от зрителя. Если театр допускает такую поправку, если он дает возможность зрителю более или менее активно вмешиваться в происходящее и быть сотворцом образа, тогда и только тогда театр пользуется таким своим преимуществом, которое дает ему право считаться наизначительнейшим из искусств.

      В общем, всё срослось. Драматург придумал эффектные начало и конец истории, переложив ими основное действо, как мороженное в детстве вафельными кружками, а режиссер, слывущий в своем цеху скандалистом, сумел с помощью актеров четко вписаться в авторскую задумку.

     Моцарт никогда не исполнял свои произведения одинаково, и все дошедшие до нас партитуры были лишь результатом необходимости оставить хоть в общих чертах представление о его импровизациях. "Играть строго по нотам вошло в правило лишь с середины XVIII века, импровизировать с этого момента стало означать неуважение к публике, — утверждает Сторчак. — И это ограничение стало одной из многих основ тоталитарного общества, в котором художнику априори было отказано в вольнодумстве".

     В итоге детский смех, доносящийся в открытое окно вместе с зимним ветром, пахнущим новогодней елкой, дает надежду, что рано и поздно, лучше, конечно, пораньше, но сами понимаете, не все так просто, а кто говорил, что будет легко, все будет хорошо… И небо будет в алмазах….

     Если бы знать, если бы знать…

      Очередное представление "Другого человека" случится 4 февраля в Доме-музее Высоцкого (Нижнетаганский тупик 3).

1

Евгений Нефёдов __ «И РОССИЯ... НЕ ЗАБУДЕТ ЕГО»

Не знаю, будет ли в свое время МХТ имени Чехова отмечать юбилей Горького, но МХАТ имени Горького отметил юбилей Чехова с блеском. Да-да, уже отметил, сделав это намного раньше других, 17 января, в день рождения Антона Павловича по старому стилю, как подобает истинным мхатовцам, чей театр и сам по себе появился в "доновостилевскую" эпоху. Да и в последние двадцать лет коллектив Татьяны Дорониной, как бы трудно ему это ни давалось, не поддался массированным нападкам сторонников "новых порядков", не стал "перестроечным" и "реформаторским", а с достоинством сохранял свою верность традиции русского национального театра — и победно ее отстоял.

     И потом — в конкретной ли дате дело? Президентский указ о широком праздновании 150-летия А.П. Чехова, вышедший еще в 2006-м году, не регламентировал дней и недель: проведение юбилейных мероприятий предусматривалось как долгосрочное всероссийское торжество, и уж конечно, не только на театральных площадках. Да и без всякого повеления свыше об этой заметной, прекрасной дате вряд ли забыли в писательских организациях и литстудиях, в издательствах и журналах, в вузах и школах, библиотеках и клубах — там, где последние, разумеется, как-то сегодня еще сохранились… А разве сразу две премьеры по Чехову в том же МХАТе на Тверском: "Три сестры" и "Я верую, верую!", плюс уже идущий с аншлагом "Вишневый сад", а ещё "Весь ваш, Антоша Чехонте" — это лишь на один, юбилейный, сезон? Чехов с нами всегда, а мы — всегда с Чеховым.

     Эту простую истину и сделала лейтмотивом своей вдохновенной "вступительной речи" на юбилейном празднестве художественный руководитель театра, народная артистка СССР Татьяна Васильевна Доронина. Она говорила — а переполненный зал внимал ее слову о русском гении и благодарно дарил овации им обоим. Приливы аплодисментов слегка колыхали реликтовый занавес, отчего крылья чеховской чайки на нем совершали плавные взмахи, словно и не устали за целый век, и не устанут еще долго-долго…

     Неустанны были и те, кто готовил для зрителей этот праздник. В первом отделении шел пронзительный, очищающий душу финал "Трех сестер", во втором — фантастически актуальный фрагмент "Вишневого сада", в третьем — представление публике и ведущих актеров труппы, и её юного пополнения из Ярославского театрального училища, с награждением всех юбилейным фирменным знаком. Это была увеличенная копия чудом сохранившегося миниатюрного значка в честь 10-летия (!) театра — с портретами Константина Станиславского, Владимира Немировича-Данченко и Антона Чехова. А еще одно отделение, органично вплетенное в канву уже перечисленных, состояло из чтения чеховской переписки — с друзьями, коллегами, с женщинами, оставившими след в судьбе великого писателя и человека. И если отрывки из писем Лики Мизимовой или Ольги Книппер несли в себе только долю новых штрихов в дополнение к их хрестоматийным именам и портретам, то строки посланий Лидии Авиловой, русской писательницы, горячо любившей своего учителя и друга, равно как и обращенные к ней сердечные чеховские слова, стали для части публики настоящим открытием и сюрпризом, достойным этого волшебного праздника!

     Цитат приводить не стану — книги Авиловой о Чехове, когда-то почти не издававшиеся, теперь уже, слава Богу, не редкость, их можно найти и прочесть, а скоро выйдет и фильм, посвященный "петербургской" любви писателя — может быть, самой счастливой и самой последней…

     Спасибо МХАТу имени Горького за чудный чеховский вечер. Но были еще день и утро, когда на Новодевичьем кладбище Москвы побывали старейшие, самые почитаемые ветераны театра — народные артисты России М.В. Юрьева, К.К. Градополов, Ю.В. Горобец и Г.Н.Кочкожаров — чтобы возложить венок на могилу Антона Павловича Чехова. Ну, а вечером огромный портрет юбиляра украшал сцену, и цветы к нему несли тоже. От имени Чехова их с полным правом приняли те, кто работал на этой сцене и не только на ней, и чьи имена перечислить здесь попросту невозможно — то была вся большая и дружная семья любимого народом театра. Кто-то играл, кто-то готовил эту программу, кто-то её оформлял, кто-то трудился над изданием в честь юбилея великолепных календаря и альбома, разыскивал редкие письма, кто-то всем этим руководил… Честь и хвала им всем. И не в последнюю очередь — еще одному русскому классику, А.М. Горькому — за такие слова о том, кого он знал и всегда любил и ценил: