Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая - Ярослав Гашек

— Очень любопытно, что вы будете делать через полчасика, господин капрал.

— Через полчаса мое место в теплушке, — мечтательно повторил Швейк.

Уничтоженный и сбитый с панталыку, капрал обратился к нему:

— Если это не играет для вас большой роли… мне кажется, что здесь гораздо удобнее, чем в телячьем вагоне. Я думаю…

Его прервал обер-фелъдкурат, крикнувший спросонья:

— Побольше соуса!

— Спи, спи, — ласково сказал Швейк, подкладывая ему под голову свалившийся с лавки конец шинели. — Пусть тебе и дальше снится жратва.

Вольноопределяющийся спел:

Спи, моя детка, спи,Глазки закрой свои,Бог с тобой будет спать,Люлечку ангел качать.Спи, моя детка, спи…

Несчастный капрал уже ни на что не реагировал. Он тупо глядел в окно и дал полную свободу дезорганизации в арестантском купе. Конвойные играли у перегородки в «мясо»[54], и каждый поочередно подставлял свою заднюю часть под добросовестные и увесистые затрещины остальных солдат. Когда капрал обернулся — прямо на него вызывающе уставилась солдатская задница. Капрал вздохнул и повернулся опять к окну.

Вольноопределяющийся на минуту задумался и затем обратился к угнетенному капралу:

— Читали вы когда-нибудь журнал «Мир животных»?

— Как же, — ответил капрал — явно довольный, что разговор принял другое направление. — У нас в деревне трактирщик себе выписывал. Большой был любитель санских коз, а они у него все дохли, так он письменно спрашивал у редакции совета.

— Дорогой друг, — сказал вольноопределяющийся, — история, которую я вам сейчас изложу, со всею очевидностью вам докажет, что человеку свойственно ошибаться. Господа! Уверен, что вы перестанете там играть в «мясо», ибо то, что я вам сейчас расскажу, покажется вам очень интересным, хотя бы уже потому, что многих специальных терминов вы не поймете. Я расскажу вам повесть о «Мире животных», что поможет вам забыть сегодняшние неприятности и невзгоды воины.

Каким образом я стад в свое время редактором «Мира животных», этого весьма интересного журнала, — это долгое время было неразрешимой загадкой для меня самого. Потом я пришел к тому убеждению, что мог пуститься на такую штуку только в состоянии полной невменяемости. Так далеко завели меня дружеские чувства к одному моему старому приятелю — Гаеку. Гаек редактировал добросовестно этот журнал, пока не влюбился в дочку издателя его, Фукса. Фукс прогнал Гаека в три счета со службы и велел ему подыскать для журнала какого-нибудь порядочного редактора.

Как видите, тогда были довольно странные условия найма и увольнения.

Когда мой друг Гаек представил меня издателю, тот очень ласково меня принял и осведомился, имею ли я какое-нибудь понятие о животных. Моим ответом он остался очень доволен. Я высказался в том смысле, что всегда очень уважал животных и видел в них только ступень перехода к человеку и что, с точки зрения покровительства животным, я особенно прислушивался к их нуждам и стремлениям. Каждое животное стремится только к одному, а именно: быть перед съедением по возможности безболезненно зарезанным. Например, карп с самого своего рождения сохраняет укоренившееся представление, что очень некрасиво со стороны кухарки, когда она вспарывает ему брюхо заживо. С другой стороны, возьмем обычай рубить петухам головы. Общество покровительства животным борется, как только может, за то, чтобы птицу не резали неопытной рукой. Скрюченные позы жареных гольцов как нельзя лучше свидетельствуют о том, что, умирая, они протестуют против того, чтобы их жарили заживо на маргарине. Что касается индюков…

Тут издатель меня прервал и спросил, знаком ли я с разведением собак, с кролиководством, птицеводством, пчеловодством, вообще с жизнью животных во всем ее многообразии, сумею ли я вырезывать из других журналов картинки для воспроизведения, переводить из иностранных журналов специальные статьи о животных, умею ли я пользоваться Бремом и смогу ли я писать передовицы из жизни животных применительно к католическому календарю, к переменам погоды, к скачкам, дрессировке полицейских собак, национальным и церковным праздникам, короче, обладаю ли я журналистическим кругозором и способностью обрисовать момент в короткой, но содержательной передовице.

Я заявил, что план правильного ведения такого рода журнала, как «Мир животных», мною уже давно обдуман и разработан и что все намеченные отделы и рубрики я вполне смогу взять на себя, так как обладаю всеми необходимыми данными и знаниями в упомянутых областях. Моим стремлением будет поднять журнал на небывалую высоту, реорганизовав его как в смысле формы, так и содержания. Далее я сказал, что намерен завести новые рубрики, например: «Страничка скотского юмора», «Животные о животных» (применяясь, конечно, к политическому моменту), и преподносить читателям сюрприз за сюрпризом из области новинок и редкостей из животного царства. Рубрика «Звериная хроника» будет чередоваться с «Новыми решениями проблемы домашних животных» и «Движением среди скота».

Издатель прервал меня опять и сказал, что этого вполне достаточно, и что если мне удастся выполнить хотя бы половину этого, то он мне подарит парочку карликовых виандоток[55], которые получили первый приз на последней берлинской выставке домашней птицы и владелец которых был удостоен золотой медалью за отличное спаривание.

Могу сказать, старался я по мере сил и возможности и свою правительственную программу выполнял, насколько только моих способностей хватало; более того: я даже пришел к открытию, что в своих статьях превзошел самого себя.

В своем стремлении преподнести читателю что-нибудь новое и неожиданное я сам выдумывал животных. Я исходил из того принципа, что, например, слон, тигр, лев, обезьяна, крот, лошадь, свинья и т. д. давным-давно каждому из читателей «Мира животных» известны и что необходимо расшевелить читателя чем-нибудь новым, какими-нибудь открытиями. В виде пробы я пустил «серноватистого кита». Этот новый вид кита был величиной с треску и был снабжен пузырем, наполненным муравьиной кислотой и особенного устройства клоакой, из которой серноватистый кит выпускал со взрывом особую кислоту, которая одурманивающе действовала на мелкую рыбешку, пожираемую этим китом. Позднее один английский ученый, не помню, какую я ему придумал тогда фамилию, назвал эту кислоту «китовой кислотой». Китовый жир был всем известен, но новая китовая кислота возбудила интерес, и несколько читателей запросило редакцию, какою фирмой вырабатывается эта кислота в чистом виде.

Смею вас уверить, что читатели «Мира животных» вообще очень любопытны.

Вслед за серноватистым китом я открыл целый ряд других диковинных зверей. Назову хотя бы «благуна продувного» — млекопитающее из породы кенгуру, «быка едомого» — прототип нашей коровы, и «сепиового наливняка», которого я причислил к семейству пасюков. С каждым днем у меня прибавлялись все новые и новые животные. Я сам был поражен своими успехами в этой области. Мне никогда раньше и в голову не приходило, что возникнет необходимость значительно дополнить фауну. Никогда бы не думал, что у Брема в его «Жизни животных» могло быть столько пропущено. Знал ли Брем и его последователи о моем нетопыре с острова Исландия, о так называемом «нетопыре заморском», или о моей домашней кошке с вершины горы Килиманджаро под названием «пачуха раздражительная»? Разве кто-нибудь из зоологов имел до тех пор хоть малейшее представление о «блохе инженера Куна», которую я нашел в янтаре и которая была совершенно слепа, так как жила на доисторическом кроте, который также был слеп, потому что его прабабушка спаривалась, как я писал в статье, со слепым «пещерным мацаратом» из Постоенской пещеры, которая в ту эпоху простиралась до самого теперешнего Балтийского моря.

По этому, незначительному, в сущности, поводу возникла крупная полемика между газетами «Время»[56] и «Чех»[57]. «Чех», цитируя в фельетоне мою статью о новооткрытой блохе, сделал заключение: «Что бог ни делает, все к лучшему». «Время», естественно, чисто реалистически подошло к вопросу и разбило мою блоху по всем пунктам, прихватив кстати и преподобного «Чеха». С той поры, повидимому, моя счастливая звезда изобретателя, естествоиспытателя, открывшего целый ряд новых творений, закатилась. Подписчики «Мира животных» начали высказывать недовольство. Поводом к недовольству послужили мои мелкие заметки о пчеловодстве и птицеводстве. В этих заметках я развил несколько новых своих собственных теорий, которые буквально вызвали панику в научных животноводческих кругах, так как, после нескольких моих весьма простых советов читателям, известного пчеловода Пазоурека хватил удар, а на Шумаве и в Подкроконошье[58] все пчеловодство пришло в упадок. Домашнюю птицу постиг мор — словом, все и везде дохло. Подписчики присылали угрожающие письма. Подписка на журнал прекратилась.