Чужое сердце - Джоди Пиколт

– Если рай и существует, то там, наверное, всюду растут одуванчики. – Если честно, я считаю, что рай набит парнями с внешностью Вентворта Миллера из фильма «Побег», но на данном этапе я решил сосредоточиться на пейзажной части.

– Рай – это не место.

– Я и не говорил, что его можно найти на карте…

– Если бы он был на небе, птицы первыми попали бы туда. Если бы он был под водой, людей опередили бы рыбы.

– Тогда где же он? – спросил я.

– Внутри тебя самого, – сказал Шэй. – И снаружи тоже.

Если он не ел свинцовую краску, то, должно быть, раздобыл где-то самогон, а мне ничего не сказал.

– Если это рай, то я, пожалуй, откажусь.

– Нельзя его ждать – он уже здесь.

– Ну, наверное, только тебе при аресте выдали розовые очки. Шэй на какое-то время замолчал.

– Люсиус, – заговорил он наконец, – почему Крэш пошел к Джоуи, а не ко мне?

Этого я не знал. Крэш был осужден за умышленное убийство; я нисколько не сомневался, что при возможности он убил бы снова. Формально, Джоуи и Шэй оба нарушили его кодекс справедливости: оба причинили вред детям. Возможно, Крэшу показалось, что Джоуи убить будет легче. Возможно, Шэй заслужил хоть каплю уважения за сотворение чудес. Возможно, ему просто повезло.

Возможно, Крэш даже счел Шэя особенным.

– Он ничем не отличается от Джоуи… – сказал Шэй.

– Такое маленькое предположение, да? Не дай бог Крэш тебя услышит.

– …а мы все ничем не отличаемся от Крэша, – продолжил он. – Ты ведь не знаешь, что толкнуло Крэша на преступление, точно так же, как не знал, что заставит тебя убить Адама, – пока не убил его.

У меня перехватило дыхание. В тюрьме никто не обсуждал преступления других, даже если в глубине души ты считал человека виновным. Но я действительно убил Адама. Моя рука держала пистолет, его кровь оросила мою одежду. На суде выяснялось не случившееся, а причины случившегося.

– Ничего страшного нет в том, если ты чего-то не знаешь, – сказал Шэй. – Все мы люди, это свойственно нам.

Что бы там ни говорил мистер Сосед-Философ, кое-что я знал наверняка. Я знал, что я любил и любовь эта была взаимной. Что человек способен обрести надежду, наблюдая, как растет сорняк. Что суть жизни человека – не в том, где он в конечном итоге оказался, а во множестве деталей, приведших его туда.

Что все мы совершаем ошибки.

Устав от его загадок, я закрыл глаза и, как ни странно, увидел лишь одуванчики. Их словно нарисовали на полях моего воображения, сотню тысяч маленьких солнц. И я вспомнил, что людям свойственно не только не знать определенных вещей – им также свойственно верить. А вера – это единственное оружие в нашем арсенале, способное побороть сомнение.

Джун

Говорят, что Бог не подвергнет тебя испытанию, которое ты не смог бы вынести. Но в таком случае встает вопрос поважнее: а зачем Бог вообще заставляет тебя страдать?

– Без комментариев, – сказала я и с такой силой швырнула трубку на рычаг, что Клэр, слушавшая плеер на диване, подскочила от испуга. Я потянулась рукой под стол и выдернула шнур из гнезда, чтобы больше не слышать звонков. Телефон разрывался все утро. Перед моим домом разбили лагерь. «Как вы относитесь к тому, что люди митингуют у здания тюрьмы, требуя освободить человека, который убил вашу дочь и мужа?» «Как вы считаете, желание Шэя Борна стать донором – это попытка возместить нанесенный ущерб?»

Считала я следующее: Шэй Борн не сможет сделать ничего, чтобы вернуть мне Элизабет и Курта. Я не понаслышке знала, как умело он врет и к чему это может привести. Это всего лишь трюк, призванный разжалобить обывателей. Ведь кому, в принципе, было жалко того полицейского и ту девочку десять лет спустя? Мне.

Некоторые люди говорят, что смертная казнь несправедлива, потому что приговор приводят в исполнение нескоро. Что это бесчеловечно, когда осужденный ждет смерти одиннадцать лет и даже дольше. Что Элизабет и Курт, по крайней мере, умерли быстро.

Позвольте объяснить вам, в чем заключается основная ошибка подобных рассуждений. Эти люди исходят из того, что жертв было всего две: Элизабет и Курт. Они не учитывают меня, они не учитывают Клэр. Клянусь, что за эти одиннадцать лет не было и дня, чтобы я не думала о потерях, понесенных от руки Шэя Борна. Я ждала его смерти столько же, сколько и он сам.

Из гостиной донеслись какие-то звуки, и я поняла, что Клэр включила телевизор. На экране выплыла зернистая фотография Шэя Борна – тот же снимок, что печатали в газетах, хотя Клэр их не видела; я сразу же выбрасывала все экземпляры. Волосы у Борна теперь были коротко подстрижены, вокруг губ образовались скобки морщин, из уголков глаз расходились лучики, но в остальном он ничуть не изменился.

– Это он, так ведь? – спросила Клэр.

Подпись под фотографией гласила: «Бог или псих?»

– Да. – Я подошла к телевизору, умышленно заслоняя экран, и выключила его из сети.

Клэр подняла глаза.

– Я помню его, – сказала она.

Я тяжело вздохнула.

– Солнышко, ты тогда еще не родилась.

Она развернула вязаный шерстяной платок, лежавший на диване, и укрыла им плечи, как будто ей внезапно стало холодно.

– Я помню его, – повторила Клэр.

Майкл

Нужно было жить в дремучем лесу, чтобы не слышать пересудов о Шэе Борне, но в его мессианское предназначение я поверил бы последним. Насколько мне известно, у Бога всего один Сын, и я знаю его имя. Что же касается его трюков… Ну, я однажды видел, как под чарами Дэвида Блэйна на Пятой авеню в Нью-Йорке исчез слон. Это ведь тоже нельзя считать чудом. Передо мной стояла простая задача: убедить Борна отречься от ложной веры и принять Иисуса Христа как Спасителя своего до исполнения приговора. Единственно затем, чтобы он очутился в Царствии Небесном.

И если мне удастся по ходу дела помочь ему пожертвовать сердце, так тому и быть.

Через два дня после инцидента на ярусе I я подъехал на мотоцикле к зданию тюрьмы и припарковался у обочины. В голове вертелся отрывок из Евангелия от Матфея, в котором Иисус обращался к апостолам: «…ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня. Был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне».[13] Апостолы – прямо скажем, не самая смышленая компания – не поняли Его. Они не помнили, чтобы Иисус был наг, болен или сидел в темнице. И Иисус сказал им: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне».[14] Мне опять выдали бронежилет и очки. Дверь на ярус I отворилась, и меня повели по коридору к камере Шэя Борна.

На самом деле разницы с простой исповедальней практически не ощущалось. Те же дырки, просверленные в металлической двери, как в швейцарском сыре, чтобы я хоть краем глаза мог видеть Шэя. Мы были ровесниками, но он как будто постарел на целую жизнь. Но, пускай и с сединой на висках, он все равно остался тощим и узловатым. Я замер в нерешительности, ожидая, когда глаза его расширятся от ужаса узнавания. Я ожидал, когда он забарабанит в дверь и начнет требовать, чтобы человека, запустившего механизм его казни, увели прочь.

Но одеяния священника творят удивительные вещи: облачившись в них, человек перестает быть человеком. Он становится – одновременно – чем-то большим и меньшим. Мне шепотом доверяли сокровенные тайны, но передо мной же женщины задирали юбки, чтобы поправить колготки. Священник, как и врач, должен быть невозмутимым наблюдателем, должен быть подобен мухе на стене. Спросите у десяти моих знакомых, как я выгляжу, и восьмеро не смогут даже вспомнить, какого цвета у меня глаза. Просто они видят лишь мой воротник-стойку.

Шэй подошел к двери и расплылся в улыбке.

– Вы все же пришли.

Я сглотнул, превозмогая неловкость.

– Шэй, меня зовут отец Майкл.

Он прислонил ладони к двери. Мне вспомнился снимок, лежавший среди прочих улик. На нем эти пальцы были черными от крови маленькой девочки. За последние одиннадцать лет я сильно изменился, но изменился ли Шэй Борн? Раскаялся ли он? Возмужал ли? Хотелось ли ему исправить ошибки прошлого, как хотелось того мне?

– Эй, отче! – крикнул какой-то мужчина. Как я впоследствии узнал, его звали Кэллоуэй Рис. – У вас не осталось просвирок? Очень уж жрать охота.

Я проигнорировал его и сосредоточился на Шэе.

– Значит… Я так понимаю, вы католик?

– Меня крестила приемная мать, – сказал Шэй. – Тысячу лет назад. – Он поднял взгляд на меня. – Можно было бы отвести вас в конференц-зал. Туда обычно приводят адвокатов.

– Начальник тюрьмы сказал, что нам придется беседовать здесь, прямо в камере.