Человек-огонь - Павел Кочегин

Рабочие отряды Красной Гвардии под командованием Василия Константиновича Блюхера гнали дутовцев все дальше и дальше на юг от Троицка. Эхо боев затихало. Над степью вставало безоблачное небо. Наступила весна, первая советская весна для хлебопашца.

Однако то тут, то там вспыхивали кулацкие мятежи, да и белоказачьи банды не давали покоя. Троицкий Военный Комиссариат спешно создал Экспедиционный отряд для борьбы с бандитизмом и контрреволюцией. Командовать им поручили Томину.

Ранним апрельским утром отряд выступил в поход.

Вместе с мужем из Троицка выехала Анна Ивановна. У развилки дорог Николай Дмитриевич простился с женой.

Анна Ивановна проводила мужа печальным взглядом, тяжело вздохнула и погрузилась в невеселые думы. «Сколько же раз можно провожать любимого в неизвестность, сколько же раз может болеть сердце? Говорят, что привыкают к разлуке. Нет, неправда это. Новые проводы, новые расставанья — сердце болит еще сильнее. Оно не болело так, когда провожала мужа первый раз на войну, в июле четырнадцатого года.

Много ли годов прошло? Кажется, повидаться не успели, и вот снова разлука. И снова — под пули, навстречу смерти!..»

Выполнив задание, Экспедиционный отряд вернулся в Троицк и был расформирован.

Многие не поняли обстановки. Решили, раз контрреволюция в их крае разбита, то можно и по домам: жена ждет, земля тянет, зовет.

Вместе с председателем укома партии Абрамовым, председателем исполкома Световым и другими товарищами Томину пришлось не один раз выступать в ротах 17-го Сибирского полка, объясняя красноармейцам, что рано еще разъезжаться по домам.

Часть была не только сохранена, но и пополнена новыми бойцами. Она получила другое наименование — 17-й Уральский стрелковый полк.

А тем временем военная обстановка в крае снова осложнилась.

Отряды Блюхера, разбив в апреле основные части дутовцев, не сумели захватить главаря: Дутов бежал в Тургайскую степь, и весеннее половодье помешало преследовать его. Теперь атаман вновь выполз.

Двадцать пятого — двадцать шестого мая восстал белочешский корпус в Сызрани, Златоусте, Челябинске. Стало ясно, что внутренняя и внешняя контрреволюция действуют по единому, заранее разработанному плану.

Томин, Каретов, Тарасов, как только узнали о восстании белочехов, сразу же явились в уездный комитет партии и предложили организовать красные казачьи части.

— Напрасно вы, товарищи, паникуете, — устало и с недовольством заговорил Абрамов. — Все это временное явление и…

— Советам конец, если белочехи ударят с севера, а дутовцы — с юга, — подхватил в тон ему Томин. — Вы все еще не верите казакам, а без кавалерии нам не обойтись.

Для обсуждения столь важного вопроса созвали Чрезвычайный уездный съезд Советов.

— Мне непонятно, почему товарищ Абрамов и некоторые другие против организации кавалерийских частей из казаков, — начал свое выступление Томин. Он весь внутренне собрался, словно сжатая пружина. — Эту политику еще кое-как можно было понять в период первой обороны Троицка: тогда вы не верили казакам и боялись, что они повторят девятьсот пятый год. За это время трудовое казачество, хватившее фронта, доказало, что оно за Советскую власть! Вот в газете один молодой казак сказал вроде бы за всех нас.

Томин зачитал:

«Армия нам необходима, это защита от наших врагов. Если придет враг, буду биться с ним до смерти, если Дутов попадется, ему несдобровать, если даже отец пойдет против Советской власти, я его убью».

Так думает и говорит трудовое казачество. Оно нынче ума набралось — большевики и Ленин ему многое растолковали. Так-то, времена другие и казаки стали другими.

Споры были жаркими, и наконец съезд большинством голосов решил сформировать кавалерийский полк из казаков-фронтовиков, а для этого направить в станицы агитаторов.

С восходом солнца агитаторы в разных направлениях выехали из Троицка.

Станица Соколовская вытянулась ровными, словно шеренги солдат на смотру, улицами.

В ясный теплый полдень Томин ехал по улице, ведущей к центру. По щиколотку утопая в песке, Киргиз шел медленно, устало.

На площади, перед станичным. Советом, многолюдье.

«С чего бы это сход? Неужели дутовские агитаторы опередили?» — подумал Николай Дмитриевич.

К станичному Совету Томин подъехал никем не замеченный. Привязал коня и подошел к крыльцу, которое служило трибуной.

За столом, накрытым красной скатертью, стоял председатель станичного Совета Федор Гладков. Низкорослый, с широкими покатыми плечами, он уверенно вел сход. Молоденький казачок, секретарь Совета, низко опустив голову, так, что его рыжие волосы касались бумаги, строчил протокол.

Сход решал вопрос о переделе сенокосных угодий. Казачья беднота и иногородние требовали разделить покос по едокам. Зажиточные казаки отстаивали прежние порядки, при которых иногородние и женщины-казачки земли вообще, а значит и покосов, не имели.

— Царя-батюшку провоевали, Расею немцам продали, над верой христовой надругались, а теперь на чужое добро заритесь? — сыпал добротно одетый дядя с окладистой бородой; черные волосы кустятся у самых глаз. В станице его прозвали «Мохнатый Пес».

— Земля ничейная и по Декрету Советской власти на нее равное право имеют все, — раздался голос из толпы.

— Не перебивайте гражданина Гибина, — потребовал Гладков. — Пусть выбрешется до конца.

— Брешет твой кобель, — огрызнулся Гибин.

— Мы его брехню давно слышим, надоело, — недовольно откликнулись казаки.

— А ты, Федор, взялся за дело, так веди сход, как положено. Декрет о земле у тебя есть, вот и действуй, как там написано.

А Гибин продолжал:

— Понаслухались смутьяна Томина и как энти самые птицы твердите: Советы, Советы… Часуют ваши Советы, не сегодня-завтра отходную им пропоем, — распалился он и топнул подкованным сапогом. — А из Томина вашего саморучно кишки выпущу и на плетень развешаю сорокам на корм. И вот вам, а не земля! — Гибин выставил кукиш.

Гладков не стерпел, стукнул по столу и крикнул:

— Бреши, да знай меру!

Народ взбудоражился. Большинство требовали прогнать выступавшего с крыльца, богатеи поносили большевиков, поддерживали Гибина.

— Разрешите пару слов, — и Томин в один миг оказался на крыльце.

— Томин! Кольша!.. Николай Дмитриевич! — смешались воедино удивленные, радостные и злобные возгласы людей.

— Николай Дмитриевич! Как это тебя занесло к нам? — спросил обрадованный Гладков.

— Сейчас узнаешь, — спешно пожимая руку Гладкова, ответил Томин.

— Слово имеет председатель казачьей секции Троицкого Совета рабочих, крестьянских, казачьих и мусульманских депутатов товарищ Томин! — объявил Гладков.

Томин обвел всех пристальным взглядом.

Две враждебные группы стояли перед ним. Слева фронтовики, казачья голытьба, иногородние крестьяне, которых казаки называли «мужланами», справа — богатеи в казачьей форме, при крестах и медалях.

— Товарищи! Вот вы кричите на гражданина Гибина за то, что он накаркивает беду на Советскую власть, а ведь он прав. Вы спорите здесь о покосах, а тем временем буржуи наступают Советской власти на горло. В Челябинске, Кургане, Златоусте, Уфе, Самаре, в Омске Советская власть свергнута белочехами. Как змея ползает по нашей земле атаман Дутов. Ежели сумеем мы отстоять свою власть, — и пашни, и покосы будут наши, и все мы будем свободными. Не сумеем — то все пойдет по-старому, и по-прежнему из нас будут тянуть жилы кулак Гибин и такие же кровососы, как он.

— Голодранец! Ты што-о, большевистский холуй, поносишь честного человека?! — завопил Гибин, хватаясь за рукоять бебута[3].

— В клинки его! — рявкнуло сразу несколько голосов, и сторонники Гибина прихлынули к крыльцу.

Фронтовики и беднота поднажали сбоку, оттеснили станичников. И началось! Каждый хотел перекричать других, пустить в ход кулаки и оружие.

— Кончай базар! — гаркнул Гладков и так хватил кулаком по столу, что граненый стакан, подскочив, упал на пол и разлетелся вдребезги. — Народ притих, а Федор продолжал: — Очумели, что ли, черти полосатые? А вас, гражданин Гибин, за угрозы оружием можем привлечь к ответственности.

— Заткнуть ему, Мохнатому Псу, брехалку! — выкрикнул кто-то из фронтовиков.

— В холодную его, обдиралу, — поддержали другие.

— Нашумелись? — спросил Томин. — Теперь давайте спокойно о деле поговорим. Так вот, чтобы гражданин Гибин и ему подобные не верховодили, надо с оружием в руках защищать родную власть, свои права. Вы помните, о чем мы с вами договаривались зимой?

— Помним! — отозвались однополчане.

— Раз так, то пришло время точить клинки и седлать коней. Вчера Чрезвычайный съезд Советов Троицкого уезда принял решение о создании кавалерийского полка. Кто хочет вступить в полк красных казаков, стройтесь в две шеренги! Кто думает отсидеться в такую годину в кустах — может идти до дому!