Декабрец! Второй сезон - Автор, пиши еще!

на нее свой вес и упала бы, не подхвати ее сильные руки.

– Ясно все с тобой! Верхом поедем. На руках не донесу, а на спине ― хоть до луны и обратно.

Езда на спине парня была абсолютно лишена романтики. Зато добрались быстро и без костылей.

Подойдя к дому, Коля поставил свою драгоценную ношу на крылечко, развернул лицом к себе.

– После всего, что между нами было, ты, как честная девушка, просто обязана выйти за меня замуж.

– А как же Ира? ― глядя в его глаза, прошептала Лера.

– А что Ира? Эта коварная обольстительница сделала тебе предложение первой? ― шутливо разозлился парень.

– Н-н-нет, ― Лера начала заикаться от неожиданности. ― Но вы же пара. Она сама мне сказала, что ты предложил ей встречаться, признался в любви…

Слезы наполнили глаза и пролились на колючий свитер, Лера зашмыгала носом.

– Так, интересненько! Ну, пойдем побеседуем с твоей Ирой.

– Только давай утром, пусть сейчас спят.

– Послушай, с тех пор как я тебя впервые увидел, я ни о ком другом даже думать не могу, а ты: «Ирка, Ирка»!

Поднимаясь по лестнице, Лера задела больной ногой ступеньку.

– Ой!

– Что с тобой?

– Влюблена!

– В кого?

– В тебя!

Их морозный поцелуй осветила бесстыжая луна.

Через много-много лет Коля и Лера отметили в январе серебряную свадьбу.

Прятки

Автор: Анна Горева

Редактор: Анастасия Мурашка

― Сегодня опять не прибиралась? ― Николай Николаевич смахнул пыль с комода старческой рукой. ― Обленилась совсем. Пол грязный, постельное белье не поменяла, часы криво висят.

Ходики ему сочувствовали и поддакивали: «Так-так, так-так». Николай Николаевич стал искать, что еще в комнате неладно. Подвинул шкатулку на середину комода, разгладил дрожащими руками кружевную вязаную салфетку, поправил плюшевую скатерть с белой бахромой. Нахмурил седые, клочковатые брови.

– Какой была, такой и осталась! ― недовольный голос поскрипывал и посвистывал. ― Говорил мне отец, что надо жениться на хозяйственной и глупой. Тогда в доме будет порядок и чистота. Все накормлены, напоены, одеты, обуты. И довольны. А я как дурак художницу в дом привел. «Ах, какой пейзаж», «Ах, какой закат». Везде рисуночки, краски, кисти. Все время выставки, заказы, встречи. Богема! Тьфу! Соблазнился красивыми глазками да косой до пояса. Как ты мне говорила? «Николаша, у меня выставка. Сам пропылесось и детей в школу отведи».

Он поправил сбитую на кресле накидку и сел.

– Сегодня пришлось со слесарями ругаться, они, видите ли, все окна в подвале заколотили фанерой! ― он возмущенно развел руками. ― А там кошки. Что им, с голоду подыхать? Непорядок! ― Николай Николаевич погрозил пальцем невидимым слесарям. ― А потом в сберкассу ходил. Там очередь знаешь какая? Я немолодой уже! Устал я! ― он погладил колени. ― Пришел голодный как волк, ― Николай Николаевич с укором посмотрел на жену. ― Теперь сам себе буду борщ варить? Зачем женился?

Лилия Борисовна с улыбкой, сложив руки на коленях, смотрела на мужа. Ее теплый, любящий взгляд умиротворил его.

– Сережа! Ирочка! ― Николай Николаевич захлопал в ладоши. ― Играем в прятки. Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват! Лиля, где мои лекарства? Шесть, семь, восемь, девять, ― старик, шаркая ногами, пошел на кухню.

За стеной, у соседей, громко играла музыка. Била басами и сбивала немолодое сердце с ритма. Николай Николаевич вывалил таблетки из корзинки на стол.

– Лиля! Когда уже приберешься в аптечке? Я не нахожу таблетки для сердца, ― он покопался в лекарствах. ― Всю голову пробьют этим шумом. Бум-бум. Что это за музыка? Бум-бум. Десять, одиннадцать, двенадцать. Я ставлю чайник.

У соседей что-то задвигалось, кто-то затопал. Из вентиляции доносились невнятные, возбужденные голоса.

Пока грелся чайник, Николай Николаевич смотрел в темное окно, за которым в вечернем вальсе кружили белые, крупные хлопья снега.

Поддавшись легкости их танца, он, бывший офицер, вспоминал свою службу на севере. Бесконечные метели, полярную ночь, каменистую тундру и завывания ветра в печной трубе. Николай Николаевич плакал.

Свист чайника выдернул его из бередивших душу воспоминаний.

Музыка грохотала уже с двух сторон. Бумц-бумц! Бумц-бумц! Как будто в его нездоровые мозги вбивали гвозди. Николай Николаевич схватился за голову. Потом за свистящий чайник. Горячий! Чайник грохнулся обратно на плиту и плеснул кипятком на руку.

– Да сколько можно? Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять, ― он зажал руку между колен. ― Лиля, дай полотенце! Сорок, сорок один. Где? Сорок два. Нашел, ― он прихватил чайник полотенцем и поставил на стол. Этим же полотенцем обвязал голову так, чтобы закрыть уши. ― Опять «Николаша, пойди разберись?» И пойду!

Николай Николаевич решительно направился к двери. «Сорок пять, сорок шесть».

Звонок. Соседская дверь открылась и в подъезд выпорхнула нарядная, хрупкая женщина.

– Николай Никола…

– Да сколько можно? Светлана! Где старший? Пятьдесят два, пятьдесят три.

Светлана растерянно взглянула на старика:

– Я старшая.

– А Андрей? ― Николай Николаевич заглянул в квартиру через плечо женщины. За накрытым столом скучали два наряженных мальчика четырех и семи лет.

– Опять забыли, Николай Николаевич? Он уже два года как свинтил от нас. ― Светлана ткнула пальцем в полотенце на голове старика. ― А что у вас случилось?

– Светлана, ― Николай Николаевич погрозил обожженным пальцем, ― отставить разговорчики! Раз ты старшая, ты и будешь отвечать за этот балаган. Пятьдесят пять, пятьдесят шесть. Я в милицию на вас рапорт напишу! Можно музыку тише слушать? Почему соседи страдать должны? Пятьдесят семь, пятьдесят восемь.

– В каком смысле страдать? Праздник же!

– И дети твои вечно носятся как мамонты! ― не унимался Николай Николаевич.

– Ага! ― Светлана встала руки в боки. ― Мало того, что Деда Мороза не заказать ― цены заоблачные, так еще и музыку не включай. Хорошенькое дело! Может, еще детей спать положить? В Новый-то год. Дядя Коля, не перегибайте. С наступающим вас! ― дверь захлопнулась.

***

– Лиля, ты слышала?

Войдя в квартиру, он на цыпочках подошел к жене и, сняв полотенце, зашептал:

– Сегодня Новый год! А Сережа с Ирочкой не знают. Подарки-то мы не приготовили, ― и громко захлопал в ладоши, ― все спрятались? Шестьдесят один, шестьдесят два. Я ищу, никого не нахожу!

Его глаза заговорщически блестели. Лилия Борисовна одобрительно улыбалась.

Николай Николаевич влез на табуретку и углубился в недра антресолей.

– Шестьдесят пять, шестьдесят шесть.

На пол полетел пыльный офицерский тулуп, шапка-ушанка со звездой, варежки из овчины, валенки, ремень. От скатерти была отстрижена белая бахрома. На синей наволочке белой краской прямо из тюбика Николай Николаевич нарисовал снежинку.

– Семьдесят, семьдесят один.

Медленно, но уверенно Николай Николаевич облачился в форму своей молодости. Посмотрелся в зеркало. Тулуп великоват.

– Лилек, я скоро буду. Не скучай. Семьдесят три, семьдесят четыре.

Лилия Борисовна с доброй улыбкой посмотрела вслед потрепанному временем старичку.

***

Через полчаса Николай Николаевич стоял у соседской двери и жал на кнопку звонка. Светлана распахнула дверь и на секунду опешила. На пороге был бравый офицер в тулупе и портупее. На лице от уха до уха кудрявилась белая бахрома. Он бы сошел