Жесть - Александр Щёголев

Он вытащил из кармана штанов горсть таблеток — без упаковок. Вместе с рукой вытащилась засаленная подкладка, полная свалявшейся трухи.

— Если станет совсем невмоготу — пейте сразу по две. Можно по три.

— Спасибо, призрак, — сказал человек. — А вам бы я пить не советовал. Я про алкоголь.

— А если пьянство входит в условия задачи?

— Тогда это ужасно…

Он шагнул во двор. Он вдохнул полной грудью ночной воздух и постоял так, наслаждаясь.

Вдруг и вправду сон? — тревожно подумал он…

…Когда беглец одолел последние метры, отделяющее его от нового Круга Ада, когда скрипнула створка ворот, но ничто не дрогнуло в окружающем мире, когда темная фигура канула в приоткрывшуюся щель, — Вечный удовлетворенно произнес:

— Что и требовалось доказать.

Часть 2. Хроника лечения

Среда, раннее утро. ЛЮБОВЬ, КАК НАВЯЗЧИВОЕ СОСТОЯНИЕ

Она не слышала, как кто-то вошел в квартиру. Не слышала стук сброшенных туфель, не почувствовала чужого присутствия в комнате. Спала крепким сном грешницы.

Александр босиком подкрался к постели. Коробку с пирожными и букет лилий положил на тумбочку. Присел на корточки и просунул руку под одеяло… Спящая женщина отозвалась на ласку: тело, такое знакомое и такое желанное, дрогнуло, потянулось навстречу мужской руке… блаженное напряжение нарастало; прошло несколько секунд, наполненных обманчивой тишиной… и вдруг пружина распрямилась.

Молниеносным ударом в голову Марина опрокинула Александра на пол. Тут же, развивая успех, прыгнула на него и перешла на добивание, — тот с хохотом пытался защищаться, однако пропустил несколько хороших оплеух… и на том битва закончилась.

Марина торопливо вернулась в постель и села, завернувшись в одеяло. Александр хотел было подсесть к ней, увидел выражение ее лица — и одумался.

Он быстро справился с вожделением.

— Было так мило видеть тебя голой, — подмигнул он ей. — Такое зрелище… м-м-м!.. незабываемо. Спасибо.

Оказывается, она спала раздетой и под одеялом, — как нормальные люди. Когда сняла одежду? Наверное, машинально, во сне, и благополучно заспала этот факт.

— Что ты здесь делаешь?

— Хорошо ещё — я, — сказал Александр. — Ты бы хоть на ночь дверь закрывала.

— Дай сигареты… под тумбочкой… и зажигалку…

— Курни, курни. Здорово ты мне врезала, малыш, это обнадеживает. Я рад видеть тебя такой боевой.

— Который час?

— Самое время для великих дел. И вообще, если ты прикрываешься одеялом, значит, не совсем еще опустилась.

Александр сыто хохотнул. Марина выпустила в его сторону славную струю дыма.

— Чего приперся, спрашиваю?

— После твоего сумасшедшего звонка я полночи тебе звонил. А потом полночи не спал. Что за моча тебе вчера в голову ударила?

Она курила, с интересом разглядывая комнату — словно впервые видела. Наконец ответила:

— Да уж, моча… со льдом, в запотевших бокалах… смешать, но не взбалтывать… (Он ждал продолжения, уже не улыбаясь.) Копаюсь в дерьме, выискиваю куски повонючее, — сказала она, стряхивая пепел себе на ладонь. — Знаешь, Сашка, мне все осточертело. А больше всего — виртуальная жизнь, которую кто-то за меня нарисовал.

Его лицо вытянулось

— Как ты меня назвала?

— Я тебя что, как-то назвала? Извини, случайно вырвалось.

— Не, нормалёк. Я ж на самом деле Сашка. Похоже, что-то у нас с тобой меняется, только не пойму пока, к худшему или к лучшему…

— К худшему, Сашка, к худшему. Во-первых, ты зря приехал, я все равно не стану изучать под микроскопом этого урода из психиатрички. Развлекать других уродов, обученных грамоте… увольте, господин шеф-редактор. Это во-вторых. Увольняюсь я.

— Подожди, подожди, не руби, — засуетился Александр. — Я, вот, пирожные купил. Там буше, твои любимые…

— А за цветы спасибо, — сказала Марина искренне. — Позволь один вопрос. Ты знаком с главврачом Кащенки, господином Коновым?

— С чего ты взяла?

— Я все думаю, кто мог ему рассказать о моих страхах? О том, что я сижу на антидепрессантах?

— Так вот в чем дело, — с облегчением сказал Александр. — А я испугался, что ты заболела… какое-нибудь очередное дикое обострение…

— Предатель ты, дружок сердешный.

— Истеричка.

— Не истеричка. Мой диагноз — навязчивые состояния. Неуч ты.

Александр вновь повеселел.

— Куда нам до вас, интеллигентов. Значит, это из-за Конова у тебя взбрык?

…А в самом деле, почему я не хочу брать это интервью, спросила себя Марина. Не из-за того же, что маньяков вдруг запрезирала… а также читателей… всегда их презирала, и тех, и других! Так в чем загвоздка?

Не хочу ехать в Кащенку, поняла она. Не могу. Боюсь встречаться с Федором Сергеевичем… мало того, боюсь самой себе в этом признаться…

И что теперь?

— Так ты знаком с ним или нет? — напомнила она.

— Ну, знаком, есес-сно. Шапочно, через третьи руки. Как бы иначе тебя к серийнику пустили?

— Значит, про меня у вас разговор все-таки был… смелая я, значит, у вас, ироничная…

— А что, не такая?

— Такая, такая. Буше, говоришь… — она принюхалась. Комната вся пропахла лилиями. — Слушай, незваный гость, отвернулся бы. Даме одеться надо.

— Я пока тебе кофейку сварю, — с готовностью откликнулся Александр.

Он ушел на кухню и загремел там посудой, что-то фальшиво напевая.

— …При чем здесь твой Конов? — отмахнулась Марина. — Причина совсем не в нем.

— А в чем? Просвети.

— Может, голова моя не туда вставлена… Не понимаю, что со мной… Все эти люди, про которых я пишу, я ведь не знаю их… они плоские для меня, как картинки…

Сидели на полу, сложив ноги по-турецки. Кофейник — на подносе, чашки — в руках. Пирожные — на салфетках. Умел Александр сделать красиво.

— … Понимаешь, люди — всего лишь персонажи статей, — говорила Марина. — И если персонаж становится покойником… как вчера, например… к этому легко относишься, поскольку он придуман. Но если его придумала я, почему же он погиб? Не я же захотела этого? Или как раз — я?

— Марусь, это тараканы у тебя! Тараканы!

— У всех у нас тараканы. Я допускаю, даже у тебя в башке они есть… Мы как будто мёртвыми душами торгуем! Противно всё это… и страшно.

— По-моему, ты драматизируешь.

— Что именно?

— Да всё! Ковыряешься в своих угрызениях совести, как ребенок в болячке.

— Угрызения совести? Если бы, Сашок! Это скорее мистический ужас. Как будто Голем ожил… и требует меня ответить за то, что я его оживила…

— Ага, теперь «Сашок»… — Александр скорчил рожу. — Ты что-то перепутала, милая моя. Мистический ужас и Голем — это хороший товар, который ушлые дяди втюхивают легковерным идиотам. Маги Светлые, маги Темные… У нас с тобой другая специализация.

— Интервью из сумасшедших домов, а также размышления убийц о ценности человеческой жизни.

— Точно так! — он засмеялся…

Ох, как Марину раздражала манера Александра громко и беспричинно смеяться. И вообще, отвратительна была его жизнерадостность. Потому что все это напоказ, демонстративно. Всегда на месте оставался его колючий, застывающий взгляд, если вдруг он слышал нечто важное для себя. В таких случаях он делал вид, что услышанная информация для него не интересна, но потом обязательно возвращается к теме.

Как, например, сейчас.

Гость поставил чашку и сунул первый попавшийся диск в проигрыватель. Это оказался «Наутилус».

— Потанцуем? — он взял Марину за локоть. — Мощный медляк.

— Отстань.

— Не настаиваю, — сказал Александр легкомысленно, однако руку не убрал. — Скажите мне, принцесса, вы меня окончательно бросили? Решительно и бесповоротно?

— Да.

Искра сожаления вспыхнула в его глазах и погасла.

— Почему?

Марина подняла брови. Такие вещи что, надо объяснять? Может, ему еще и правду врезать? О том, что он — из категории сытых котов, которые прежде всего думают о себе любимом. О том, что женщины для него — не цель, а средство; а волочиться удобнее всего за теми, кто рядом — для простоты дела. О том, что весь он целиком — лишь набор дорогих аксессуаров: часы, ручки, галстуки («омега», «паркер», «версачи»)… стрижка в «Астории», обновляемая каждую неделю… журнал «Босс» с модными новинками сезона… туалетная вода «Лакоста»…

— Слушай, зачем я тебе? — спросила Марина. — Ты ж привык к удобствам. Я — одно сплошное неудобство. Экстравагантная стерва, отягощенная тяжелым неврозом.

— Я тебя люблю, — ответил он хрипло. — Хочу жить с тобой вместе.

Ёпст! Глядишь, замуж позовет — и что тогда?

— Сашка… — сказала она почти нежно.