Реанимация чувств - Ирина Степановская

– А у вас всегда первым делом самолеты, – вздохнула Таня. Колготки наэлектризовались, и подол платья противно прилипал. Решив, что ничего уже, видно, с ними не сделать без антистатика, она снова вздохнула и надела на платье халат. – Ну, а девушки… А девушки у вас всегда потом, импотенты несчастные!

При этих словах в тихой палате кто-то противно загоготал. Татьяна как ужаленная подскочила, обернулась и увидела, что больной-кавказец, отделенный от происходящего ширмой, подглядывает за ней через щель и делает неприличные знаки.

– Иди ко мне! – противным голосом заскулил он.

– Ах ты, козел! – сказала ему уже от дверей Татьяна. – Как за бабами подглядывать, так и про раны забыл, и про перевязку. А полчаса назад стонал тут, корчился от боли: «Ах, не могу терпеть, ах, сделайте укол!» Наркоман несчастный!

– Пошла ты… – отчетливо произнес кавказец и отвернулся.

– Сволочь! – сказала Татьяна и громко хлопнула дверью палаты.

В коридоре у лифта Валентина Николаевна помогала маленькому Ашоту с каталкой преодолеть препятствие в виде невысокого порожка.

– Господи, хоть бы снес кто по пьяни этот дурацкий порожек! – ругалась она. – Сто раз говорила и лифтерам, и мастерам. Невозможно же в одиночку тяжелую каталку сюда затащить. Из-за этого и санитары у нас ни черта не держатся. Нет, всем по фигу! Говорят, если уберем порожек, здесь будет такая щель, что в нее будет проваливаться колесо! Как будто нельзя эту щель вровень с полом забить какой-нибудь доской! – Они с Ашотом поднатужились и подняли с каждой стороны по колесу. Каталка подалась.

– Ну, слава богу, заехали! Я каждый раз боюсь, что меня заклинит после этой каторжной работы!

– А вы хотите, чтобы здесь санитары за триста рублей работали? – улыбнулся Ашот. – Нет, это уж наше врачебное счастье за бесплатно каталки толкать!

– Самая подлость, что врачам санитарскую ставку доплачивать не могут! Только медсестрам. И только с условием, что обязательно надо мыть полы!

– Да бог с ними, с этими тремястами рублями, не обеднеем, – сказал Ашот. И Валентина Николаевна отметила, как этот нерусский мальчик правильно обошелся со сложным русским числительным. Она не гарантировала, что сама в такой ситуации сказала бы верно. Тина вошла в лифт, чтобы помочь потом выкатить каталку.

– Как у тебя первая операция прошла? Ты в гинекологии был? – спросила она, когда Ашот уже готовился нажать на кнопку.

– Нормально. Но было две операции. Одна плановая ампутация матки, а потом трубная беременность с разрывом срочно по «Скорой». Так что мне ставьте две галочки. Кстати, что у нас в больнице с кровью? Там тоже не было крови третьей группы. Потом, правда, нашли. А то, представьте, тоска. Молодая женщина, двое детей. Из брюшной полости литра полтора крови откачали. На «Скорой» ехали полтора часа. Говорят, из-за каких-то начальников дорогу перекрыли, даже «Скорую» не пропускали.

– В гинекологии крови не было? Ну вот, наверное, нашу и взяли. Там в процедурной Маринкина подружка работает. Маринка сегодня получит по шее.

– А без крови могли бы ту женщину потерять!

– Да, в нашей работе не знаешь где хуже, где лучше! А если мы своего больного потеряем?

– А что с ним случилось-то? Я же с этими операциями ничего не знаю!

– Вот ты нам после операции и расскажешь, что с ним случилось. Мы с Валерием Павловичем думаем, что или язва прободная, или диффузное кровотечение из пищевода.

Они приехали в хирургию.

– Ну, давай, толкай!

Каталка, к счастью, выкатилась без сучка без задоринки. Ашот и Тина почти бежали по коридору к операционным. На секунду Ашот обернулся.

– Там без меня много не пейте по случаю дня рождения!

– Я и забыла. Не будем. Ни пуха!

– Начальство к черту не посылают! Пока! – Он открыл дверь в операционную ногой и вместе с каталкой скрылся из глаз.

«Вернется один или с больным, неизвестно, – подумала Тина. – Да разве же все предугадаешь? Откуда они могли знать про это кровотечение? Сам господь бог про это не знал. Хоть бы все обошлось!»

Она вернулась в отделение и пошла по палатам. Сначала зашла к Нике. Там дежурила Мышка.

– Ну что?

– Температура поднялась. Тридцать девять.

– Как мы все и думали, началась пневмония, – констатировала Тина и стала слушать легкие. Потом взяла в руки лист назначений. – Антибиотики все есть?

– Есть. – На Мышку тоже было жалко смотреть. Она еще не приучилась спокойно относиться к неизбежному. Маленькое личико посерело от волнений и усталости и от бессонной ночи.

– Много у тебя будет еще таких больных, – сказала ей Тина. – Довольствуйся тем, что мы делаем все, что можем. Больше сделать для нее просто нельзя.

– Я понимаю, – ответила Мышка. Ника лежала перед ними беспомощным биологическим объектом, ничего не чувствуя, ничего не осознавая. Сознание опять покинуло ее, и это было, наверное, к лучшему. Хриплое, тяжелое дыхание мехами клокотало в тонкой груди, и было удивительно, как такое хрупкое тело может производить такие громкие и грубые звуки.

– Мать ее утром приходила, – продолжала Тина. – Хочет забрать ее в «Склиф».

– Мать? – удивилась Мышка. – Она выписалась из больницы, что ли?

– Откуда? Из больницы? – не поняла Тина.

– Так когда мы с Аркадием Петровичем девочку принимали, мы спросили у фельдшера «Скорой», где родители. «Скорая» же ее из дома забирала. А фельдшер сказала, что девочка дома была одна, так как ее мать находится в больнице в тяжелом состоянии, якобы с больным сердцем, и девочка, кстати, все повторяла, что если мать узнает, что случилось, то у нее сердце не выдержит!

– Так мать действительно находится в больнице?

– Я точно не знаю. Фельдшер сказала, что у квартиры был такой вид, будто там были гости, везде накурено, море пустых бутылок. Но дома девочка была одна. Это фельдшер очень четко сказала, я запомнила. Еще она сказала, что, видимо, все испугались и убежали. Ладно, что еще кто-то сообразил «Скорую» вызвать и дверь открыть, потому что сама бы девочка не смогла. Она просто обезумела от боли, шока, не знаю, еще от чего. Кричала что-то невнятное…

– Знаешь что, – сказала Валентина Николаевна задумчиво, – предупреди всех. Если вдруг меня в отделении почему-либо не будет, девочку никуда никому не отдавать. До тех пор пока не появится настоящая мать. Или лицо, которое предъявит какие-нибудь официальные документы. Паспорт, например. А лучше дождаться следователя. Пусть он все выяснит, кто мать, кто не мать. А наше дело лечить.

– Хорошо, я всем передам, – просто сказала Мышка.

– Приходила утром одна женщина, она показалась мне странной, – продолжала Валентина Николаевна. – Обычно матери так себя не ведут…