Две Веры Блаженной Екатерины - Алёна Митрохина

на серый мелкий песок легкие частицы немедленно слетели с руки, но полетели почему-то не вниз, в воду, как положено по всем физическим законам, а взмыли вверх, в небо — как положено по законам высшим, нематериальным. Они рассеивались в воздухе, пропадая без следа, и Катерина бросала, пока все не закончилось. Она убрала опустевший цилиндр обратно в рюкзак и побрела на берег. Странно, но она ничего не чувствовала, ни о чем не думала, ей хотелось только одного — сидеть на песке и смотреть на море.

Старый садовник, сразу же понявший, что за ритуал выполняла красивая светловолосая туристка, печально улыбнулся и, отложив ножницы, направился на кухню выпить первую на сегодня чашечку обжигающего целительного кофе, выпить не спеша, вспоминая любимую жену, так же обретшую вечный покой в вечных водах неумирающего моря.

Спустившись с пирса, Катерина села на чуть теплый утренний песок и уставилась на море. Только что спокойное, море вдруг взволновалось, с шумом накатывая на пустой берег и почти доставая до Катерининых ног, хотя Катя находилась далеко от кромки воды. Это был, конечно, не шторм, но добродушия и радости уже не ощущалось. Синяя прозрачная вода, а ближе к горизонту — темно-бирюзовая, загребала, как широким крылом, песок с берега, а потом возвращала обратно. «Ш-ш-ш-шух — ш-ш-ш-шух, — говорило море Екатерине, — ш-ш-ш-шух — ш-ш-ш-шух!».

Катерина достала телефон и только тут поняла, что так и не включила его со вчерашнего дня. Осветившийся экран выдал миллион сообщений от Дария (сплошь вопросительные знаки — от волнения) и два миллиона от Люськи (сплошь восклицания — от негодования). Но Катерина их читать не стала, а, собравшись с духом, открыла те два письма, из клиники и от врача, в которых, по ее мнению, не могло быть её спасения, но совершенно точно был её приговор.

Читала Катерина медленно, по слову, разбирая по слогам, как будто за ночь разучилась понимать печатную речь. Письмо от врача перечитала дважды, а может быть и трижды, не сразу уловив смысл.

Катерина запустила руки в песок и перебирала его, пытаясь осознать содержимое послания. Иногда в песке попадались мелкие камешки или плоские половинки овальных раковин. Тогда она поднимала руку и, размахнувшись, пыталась забросить их в море, но ни камешки, ни ракушки до воды не долетали, а падали недалеко от Кати, а некоторые — на Катины ноги, и оставались там, взблескивая под лучами солнца, бесхитростными украшениями.

Она снова открыла письмо и тут же закрыла. Она, конечно, все поняла. И сразу же поверила. Теперь оставалось — принять. А чтобы принять, Катерине требовалось только одно — ПЕРЕЛЕЖАТЬ.

Катерина легла и вытянулась, как когда-то учила тетя — поясница прижата к песку, и он, еще непрогретый, приятно холодил, руки вытянуты вдоль тела, подбородок чуть вниз, глаза закрыты, короткий вдох — очень длинный выдох…и вот Катерина почувствовала, как ее затягивает куда-то, а потом она взрывается на тысячи частиц, и улетает высоко, за небо, в бесконечность, куда только что улетела ее Вера.

Вдруг Катерина почувствовала, что кто-то достаточно болезненно тычет в ее живот чем-то твердым. Она инстинктивно закрылась руками и распахнула глаза.

И тут же увидела устремленный на нее внимательный детский взгляд. Мальчишка («Года три-четыре, не больше», — подумалось Екатерине) с интересом смотрел прямо в Катеринины глаза и сопел. Потом он помахал перед ее лицом пластмассовой лопаткой ярко-желтого цвета, и снова уставился, не мигая. Его глаза были огромными и очень голубыми, нос-курнос, приоткрытый рот, два крупных белых передних зуба, загорелые щеки, россыпь веснушек по всему лицу и выгоревшие на солнце, спутанные вихры.

… неожиданно Екатерине вспомнился другой любопытный малыш. Несколько лет назад они с мужем отдыхали на побережье Южно-Китайского моря. Катерина нигде больше не видела таких приливов и отливов: море то уходило так далеко, что воды совсем не было видно, то возвращалось так близко, что вода плескалась почти на крыльце их бунгало. Возвращаясь, море приносило с собой много всего и однажды выбросило огромную медузу. Медуза издалека походила на большой полиэтиленовый пакет и возмущенная Екатерина («вот что за люди, бросают в море всякую гадость!») устремилась к берегу, чтобы подобрать мусор, пока его снова не унесло отливом. Рядом с ней туда же спешил мальчишка, китайчонок, из местных. Они переглянулись и зачем-то побежали наперегонки, каждый стараясь успеть к валяющемуся на берегу предмету первым. Китайчонок опередил, и когда Катерина оказалась на месте, то увидела, что мальчишка тычет в «пакет»-медузу длинной палкой, но «пакет» не шевелился и признаков жизни не подавал. Впрочем, одного взгляда было достаточно, чтобы понять — медуза мертва. И все-таки Екатерина бестолково пыталась ее оживить, поливала морской водой из ладоней, сложенных ковшиком, пыталась оттащить на глубину, жестами прося китайчонка ей помочь. Но тот сосредоточенно исследовал медузу и ничего не отвечал.

Ее сегодняшний мальчишка был также сосредоточен, и Катерина, почувствовала себя той медузой. Поэтому нисколько не удивилась, когда ребенок вдруг неуверенно спросил:

— Ты живая?

— Живая, — кивнула Катерина.

— Точно? — недоверчиво уточнил мальчишка.

— Точно! — подтвердила Катерина и улыбнулась.

Мальчишка подпрыгнул, поднял лопатку вверх, и с победным воплем так резко рванул с места, что из-под его пяток вылетел песок и посыпался Екатерине в глаза.

— Мама! — орал мальчишка. — Мам! Она живая! Живая! Она сама мне сказала!

Катерина осторожно повернула голову в сторону убегающего ребенка и увидела, как ему навстречу торопится мама — молодая женщина в развевающемся сарафане. Она села перед сыном на колени и что-то говорила ему, но тот не слушал и лишь прыгал вокруг нее, крича во весь голос «Живая! Живая!».

И Катерина расхохоталась.

Она хохотала как сумасшедшая. Смеялась и рыдала, размазывая песок и слезы по щекам. Смеялась и икала, как жалкий пьянчужка. Хохотала и не могла остановиться. Живот и щеки уже болели от смеха, слез и икоты. Наконец она села, сделала огромный вдох соленого вкусного морского воздуха, заполнив легкие так, что зазвенело в голове, и, глядя вслед уже далеко ушедших мальчика и его мамы — ярко-желтая точка пластмассовой лопатки и зеленый парус легкого сарафана, обращаясь к ним, закричала на весь, начавший заполняться отдыхающими, пляж:

— Я живая!!!

И море, словно собравшись с силами, высокой победной волной окатило Катерину с головы до ног, как окунают грудных младенцев в купель со святой водой при обряде Крещения.

Год спустя

Екатерина сидела на любимом кожаном диване с ноутбуком на коленях — наводила порядок в своей электронной почте. В письмах за прошлый год нашла два из клиники