Диваны, которые нас никогда не бросят - Александр Карпачев

Карпачев Александр

Диваны, которые нас никогда не бросят

Александр Карпачев

Диваны, которые нас никогда не бросят

"Александр Владимирович Карпачев родился в 1969 году в селе Залесово Алтайского края. Школу окончил в городе Усть-Кут Иркутской области. Учился в мединституте. Работал электромонтером, лаборантом в городской СЭС. После окончания факультета журналистики Иркутского университета работал в городских газетах, в газете "Аргументы и факты в Восточной Сибири".

Первую подборку рассказов опубликовал в 1993 году в иркутском альманахе "Свой голос". Печатался в сборниках произведений иркутских и омских писателей, в красноярском альманахе "День и ночь", журнале "Сибирские огни". В 2000 году в Иркутске вышла книга, включающая роман "Продленное время" и повесть "Борхес и Я".

Есть вещи, которые сопровождают нас с момента рождения до глубокой старости, и даже некоторым из них суждено пережить нас. Вещи живучи, впрочем, их жизнь целиком зависит от людей. Прирученные вещи нашего мира - вещи, сделанные человеческими руками, вещи, которых касаются наши руки.

Я вообще считаю, что человека сделали вещи, сначала была сделана вещь, а уж потом она превратила обезьяну (если верить Дарвину, которому я не верю) в человека. Да-да, именно вещи сделали человека человеком, а не труд, как в свое время утверждал классик и основоположник... Не хочу давать определения. Есть ведь большая разница между трудом и вещью, и дело не в том, что труд процесс, а вещь - его результат...

Впрочем, я не об этом, я отвлекся, ушел в сторону. Я хочу рассказать всего лишь об одной вещи. О той вещи, которая вырастила меня, на которой вырос я. Я хочу рассказать о потерянном рае, и этот разговор ненов, потому что рай потерян давно и от него остались лишь одни воспоминания. Я хочу вспомнить о своем диване.

Он относится к товарам, если выражаться казенным языком, широкого потребления. И главное в словосочетании "товары широкого потребления" слово "широкого".

Вещи для масс, одинаково безликие, сделанные без особой фантазии, к тому же еще и не очень прочные, это вам не мебель времен Людовика ХVI: устарело, перестало вписываться в интерьер, в конце концов сломалось - выбросил, купил что-нибудь новое, и никакого сожаления. Это все, понятно, не барокко, не рококо, не модерн, не ампир, полное отсутствие стиля и индивидуальности. Каковы люди, таковы и вещи, что уж поделать.

Но я смотрю на диван, который стоит в спальне, и никак не могу понять, почему он выжил. По всем раскладам такого не должно было произойти. Уж он-то действительно не был создан для долгой жизни. Ведь он мой ровесник, а диваны так долго не живут, то есть живут, но не такие. Диванов подобной конструкции не выпускают, наверно, лет двадцать. По крайней мере чего-нибудь приблизительно похожего на свой диван я ни у кого не видел. У меня была довольно долгое время убежденность, что он собран в единственном числе и специально для меня. Я очень гордился своим диваном.

Диван вынес пять переездов, а пять переездов приравниваются к одному пожару, - и ничего, практически цел, никаких утрат. Не продавлен, не порвалась обивка, не вылезли пружины. Я не к тому, что в далеких, теперь уже действительно далеких шестидесятых делали мебель на века, - нет. О веках тогда уже никто не думал. Я это к тому, что сделан диван был просто по-человечески, вот поэтому и не сломался. Явно эта модель стояла на какой-нибудь из мебельных фабрик на потоке. Явно диван был недорог, точно знаю, у моих родителей на диван получше тогда денег не имелось.

Откуда им взяться - большим деньгам в маленькой деревне. Мать воспитатель детского сада, отец - следователь. Деревня - три тысячи душ и чуть больше тел. Да-да, именно так, потому что я верю, не в каждом теле обитает душа, как не в каждом доме горит свет, как не в каждом доме топится печь, как не в каждом доме живет семья.

В деревне не было особого разнообразия ни тел, ни душ, ни диванов. Наверно, завезли таких диванов штук двадцать на всех про всех, чтобы было куда пристроить излишек тел, не обретших души. А может, и не двадцать было диванов, а всего штук пять. Я плохо знаю историю своего дивана. Да и откуда возьмутся эти знания: меня тогда и не было еще, диван старше меня на полгода. Он в самом деле был специально куплен для меня, так сказать, на вырост, на будущее. Родители поступили весьма рационально и экономно, не купив детской кроватки, которая необходима лишь на короткое время. А может, им пообещали кровать напрокат, вот они смело и замахнулись на диван... Не знаю, не знаю...

Не очень и сложно выспросить все подробности появления дивана, восстановить его родословную. Правда, нескольких вещей все равно не узнать, например, не удастся установить фабрику, на которой он был сделан. У дивана на брюхе имелась бумажка, где были написаны и дата его рождения, и город, и родитель, то есть фабрика, и даже название модели, номер, всякие там ГОСТы и ТУ, но эту бумажку я отодрал в трехлетнем возрасте. Она мне не давала покоя, когда я забирался под диван... Это золотое время, когда я мог под него залезть и очутиться в темноте, пахнущей пылью, где ты, где? Ах, какая уютная темнота была под ним, она укрывала с головой, как пуховое одеяло, она пробиралась во все закутки твоего тела, и поэтому она не была страшной, она была домашней, мирной, она заполняла тебя целиком, и ты чувствовал себя защищенным от всего на свете. Я готов был провести всю жизнь под этим диваном.

Залазил под него как можно осторожней, чтобы не привлекать внимания матери, иначе она очень быстро выволокла бы меня на свет божий, потому что после девяти месяцев моего прятанья она хотела, чтобы ее сын был всегда в поле ее видимости, она не желала делить меня с темнотой. Лежал под диваном, как мышка, и тихонько отдирал ногтем большого пальца бумажку. Она сидела очень прочно на каком-то матером клею, мне потребовалось несколько месяцев упорного труда, чтобы ее откарябать. Вот так вот и были уничтожены метрики дивана.

А вот узнать цену и дату покупки с точностью до месяца реально. Отец вполне может вспомнить, но я не хочу спрашивать, я боюсь определенности, она меня страшит, особенно в тех событиях, которые произошли до меня, без меня. Что мне скажет эта цена, что мне скажет название весеннего или летнего месяца покупки. Еще до рождения мне готовилось маленькое место в этом пространстве и в этом времени. Мне купили это место, выторговали его у будущего. Место на диване с обивкой горчичного цвета... да-да-да, именно это мое место и никого другого.

Не верите, что это было мое место? Хорошо, у меня есть масса доказательств. У меня есть фотографии: я с голой задницей лежу на этом самом диване. На этой черно-белой, выцветшей, слабоконтрастной фотографии я занимаю на диване очень мало места, и раскладывать его не требуется, ну еще бы, мне на снимке, может, и года нет. Диван еще долго не понадобится раскладывать для меня.

А еще, еще, если вы не верите, что это именно мой диван, мое место, подойдите, поднимите плед, который сейчас его покрывает, и вы увидите там слабые пятна разводов: это я писался, родители не успевали уследить - и вот итог. Но это именно мои отметины, мои. Вот вам два доказательства, если двух недостаточно, то у меня есть и третье: загляните, загляните под диван, убедитесь, что там нет бумажки с датой его изготовления. Вот то-то, я не врал, когда говорил, что отодрал бумажку.

Мой диван раскладывался довольно просто, но время раскладывать пришло не сразу. Мне хватало его и неразложенного. А раскладывался он удивительно просто: боковины опускались, брались две подушки со спинки, клались на них - и на диване вполне мог уместиться человек среднего роста. Сейчас диван утратил эту способность. Боковины и сегодня можно опустить, но от частого раскладывания вырвались с мясом шурупы, удерживающие их в горизонтальном положении, и теперь они висят, как уши спаниеля, и лежать на диване, вытянувшись в полный рост, увы, невозможно.

Но не в этом дело, как спальное место сейчас диван не нужен. В квартире достаточно кроватей, есть даже кресла-кровати в количестве двух штук, есть и нормальный, относительно нестарый диван. Сейчас мой диван используется как склад ненужных спальных принадлежностей: на нем лежат две подушки и одно ватное одеяло. Это теперь их владения. Я же от своего дивана очень далеко.

Когда во младенчестве я ползал по нему, то его пространство казалось мне бесконечным, но вот пережил, перерос, а диван остался прежним, я даже не смогу сейчас вытянуть на нем ноги. Провел я на диване десять лет своей жизни, а может, и больше, но дело не в сроке. Это мое место... Ах, зачем я вырос, я теперь под диван даже не могу залезть, не могу поскрести ногтем оставшийся уголок бумажки с расплывшейся печатью ОТК.

Я вырос и лишился целого мира, маленького, крохотного, но понятного, я потерял все ориентиры, все координаты, я заблудился. Хочу назад, хочу обратно на свой диван. Ведь правда, ты же меня не бросишь, не оставишь одного, позволишь свернуться на тебе калачиком, позволишь залезть под тебя. Зря я тогда слушался родителей и вылазил. Сейчас бы меня никто не заставил вылезти. Я давно сам себе хозяин, только вот нет теперь диванов, под которые я мог бы залезть.