НА ИСХОДЕ НОЧИ - Алексей КАЛУГИН

В цех сортировки шмульца Мет Ут-Харт вернулась и проработала там без малого три больших цикла, пока не была переведена в цех прессовки и сублимации. Человек – поразительное существо, способное привыкнуть почти ко всему. Ну разве что только жить под водой пока еще не научился. Мейт привыкла и к удушающей вони в цехе, и к постоянной грязи под ногами, и к ощущению гадливости, когда приходилось брать в руки и тщательно ощупывать теплый аморфный комочек шмульца. Единственное, что Мейт не смогла побороть, так это чувство тошноты, возникавшее всякий раз, когда, зайдя в магазин, она видела полки, заваленные продукцией «Ген-модифицированных белков Ше-Матао». Пакетики из блестящей фольги с изображениями счастливо улыбающихся красоток – «Сублимированный гуляш», «Котлетный фарш», «Универсальный суповой набор», «Завтрак менеджера», «Шашлык по-тайнорски» – знали бы покупатели, из чего все это сделано!

– Так сколько же?

– Три средних цикла, – с показным безразличием Мейт пожала плечами. – Ну, может быть, чуть больше – четыре.

– А потом?

– А что потом? – Мейт смотрела не на собеседника, а на стоявшую перед ним полупустую бутылку. – В магазине при заводе продукты «ГБ Ше-Матао» продаются за полцены.

– Что и требовалось доказать, – улыбнулся ка-митар.

– И что же это доказывает? – не поняла Мейт.

– Человек – такая тварь, что ко всему привыкает. Не так ли?

Мейт скроила презрительную гримасу – тоже мне, новость.

Ка-митар подался вперед, навалился грудью на стол, руками обхватил бутылку и вполголоса, как будто опасался, что их могут подслушивать, произнес:

– Сначала мы привыкаем есть то, что мало похоже на пищу. Потом привыкаем не замечать призраков Ночи. – Ше-Рамшо наклонил голову к плечу, при этом взгляд его по-прежнему следил за цветом глаз Мейт. – Так проще жить, верно?

– Как? – Вопрос слетел с губ Ут-Харт, подобно сухому листу с дерева, – с шелестом, который скорее угадывается, чем слышен.

Ка-митар резко подался назад. Бутылка, что он зажал в ладонях, скользнула по столу и замерла на самом краю.

– Не замечая, что происходит вокруг. – Держа бутылку меж ладоней, Ше-Рамшо поднес ее к губам и сделал глоток. – Почему у тебя дома нет схороников?

– Потому что я не верю в призраков Ночи, – ответила Мейт.

– Потому что ты не хочешь их замечать. – Ка-митар залпом допил остававшееся в бутылке бальке и со стуком припечатал донышко бутылки к столу. – Смотри, сестра. – Ше-Рамшо вытащил из-за пазухи горсть небольших амулетиков, нанизанных на грубую серую нитку, и высыпал их на стол. – Смотри, это «Глаз Ночи», – он показал Мейт шарик из черного непрозрачного стекла. – Это, – Ири поднял со стола изогнутый кусочек темно-коричневого пластика, – «Корень Зла». А вот еще, – в пальцах у святоши оказался совершенно непонятный предмет, похожий на растрепанный, с торчащими во все стороны концами спутанных ниток клубок шерсти, – «Звезда Нерожденных». «Небесная Стрела» – металлический штырь, похожий на гвоздь без шляпки. – Все эти схороники сделаны руками воспитанников приюта при шахане, в каждый из них они вложили частицу своей души.

– Не-а. – Мейт плавно качнула головой из стороны в сторону. – Ничего я у тебя не куплю. Достаточно того, что ты воспользовался моим сортиром, а теперь пьешь мое бальке.

Ка-митар усмехнулся и кинул связку с амулетами на стол.

– За бальке я могу заплатить.

– Не о том речь.

– Тогда о чем же?

– Ты ведь и сам в это не веришь. – Мейт подцепила ногтем нитку с нанизанными на нее схорониками, чуть приподняла и отпустила.

Упав на стол, тихо звякнула «Небесная Стрела».

– Я верю в призраков Ночи.

– Серьезно? – милая, полная скепсиса улыбка.

– Я верю в призраков Ночи и в то, что схороники помогают с ними бороться.

Мейт вытянула руку и постучала пальцами по столу.

– Становится скучно.

– Ты просто не хочешь меня слушать, – с укоризной произнес ка-митар.

– Не хочу, – не стала отрицать Мейт.

– Потому что боишься.

– Нет.

– Ты не страдаешь никтофобией?

Мейт в недоумении уставилась на Ше-Рамшо – подобные вопросы не принято задавать даже близким людям.

– Ты еще спроси, не мочусь ли я в постель.

– Ты не мочишься в постель?

– Придурок! – слово вылетело изо рта точно плевок.

Ше-Рамшо улыбнулся и утерся ладонью.

– Я – ка-митар, – сказал он. – Ты забыла об этом?

– Одно другому не мешает, – буркнула Мейт.

– Хочешь, я уйду?

Пауза, короткая, как вдох, и – выдох:

– Нет.

– Тогда возьми. – Святоша отцепил от связки один амулетик и протянул его Мейт.

– Нет…

– Это подарок. – Девушка все равно не торопилась взять схороник, и Ше-Рамшо, улыбнувшись, положил его перед ней на стол. – Это «Свет Завтрашнего Дня». Когда я сам был воспитанником, мне больше всего нравилось делать именно этот схороник.

Мейт взяла двумя пальцами похожий на каплю кусочек прозрачного пластика, внутри которого горела золотистая искорка.

– Хочешь знать, как его делают? – спросил ка-митар.

– Мне все равно.

Мейт поднесла схороник к глазам. Ей хотелось заглянуть в самую глубину золотистой искорки, казавшейся живой и теплой.

– Тогда я расскажу тебе о призраках Ночи, – прозвучало это отнюдь не как предложение, как строгий учительский наказ: сиди и слушай!

– Давай, – безразлично дернула плечом девушка. – Это ведь твоя работа.

– Нет, – качнул головой святоша. – Моя работа – цитатники да схороники продавать. А то, что я хочу тебе рассказать, – это только мое.

– Тогда зачем?

Ка-митар улыбнулся.

– Жаль мне тебя, сестра.

Мейт хохотнула – принужденно, бессмысленно – и бросила схороник, что дал ей ка-митар, в бутылку с недопитым бальке.

Ше-Рамшо словно и не заметил, что она сделала. Или же ему и в самом деле было безразлично?

– Ты не видела Дня, потому что родилась Ночью.

– И что с того? – с вызовом вскинула подбородок Мейт.

Ше-Рамшо поднял руку – жест одновременно успокаивающий и приказывающий помолчать, просто помолчать и послушать.

– Я не намного старше и не собираюсь учить тебя жить. Я всего лишь хочу поделиться с тобой своими наблюдениями.

– Почему именно со мной?

Мейт задала вопрос не потому, что ей требовался ответ, – сама того не понимая, она искала основания для недоверия. Еще лучше – повод для подозрений. Почти все ее поступки были неосознанными, импульсивными. Так же безотчетно она верила не логике, а интуиции. Даже странно, что при таком отношении к жизни Мейт Ут-Харт все еще оставалась живой.

– Потому что ты впустила меня в свой дом, – ответил ка-митар. – И согласилась выслушать меня.

– Разве?

– Да, – улыбнулся Ше-Рамшо. – Поверь, если бы ты не хотела узнать, что я собираюсь тебе сказать, ты давно выставила бы меня за дверь.

Мейт подалась назад.

– Наверное, мне так и следует поступить.

– Нет, – качнул головой Ше-Рамшо. – Ты этого не сделаешь.

– Почему?

– Ты понимаешь, что я тебе нужен.

Мейт откинула голову назад и рассмеялась – натянуто и очень ненатурально, это был даже не смех как таковой, а демонстрация определенного душевного состояния, желание приблизиться к нему через внешнее проявление.

– Беда – ортодокс назвал бы это проклятием – тех, кто родился Ночью, заключается в том, что в большинстве своем они не боятся тьмы. – Заметив недоверчивый прищур Мейт, Ше-Рамшо сделал уточнение: – Боятся, конечно, но не так, как те, кто родился Днем. Родившиеся Днем обладают способностью видеть или каким-то иным образом распознавать прячущихся во тьме призраков Ночи.

– Бред!

– Нет.

– Что же тогда?

– Стремление выжить.

Мейт задумалась.

Раз, два, три – медленно считал про себя ка-митар.

– Не понимаю, – тряхнула головой девушка.

На этот раз она ничего не отрицала с ходу. Она действительно хотела понять.

– Как ни странно, большинство людей полагают, что призраки Ночи – это жуткие потусторонние существа, прячущиеся во тьме.

– Разве это не так?

– Будь так, призраков мог бы видеть каждый.

– Ты их видишь?

– Нет.

Мейт показалось, что в ответе Ше-Рамшо, в движении его головы, едва заметно качнувшейся из стороны в сторону, было скрыто разочарование. Или обида?

– Но ты веришь в их существование.

– Потому что я видел тех, кто встречался с призраками Ночи. Я был совсем рядом, чувствовал их дыхание…

Фраза оборвалась на взлете. Челюсти говорившего сомкнулись, губы плотно сжались. Ше-Рамшо прикрыл глаза, как будто вдруг почувствовал боль – не мучительную, скорее привычную, которую просто надо переждать.

Ка-митар сделал глубокий вдох.

– Несколько дней назад неподалеку от площади Согласия был убит са-турат, старший инспектор секторного управления. Я случайно оказался рядом. Когда я услышал крик, мне показалось, что кровь застыла у меня в жилах. В этом крике не было почти ничего человеческого, так мог кричать дикий зверь, испытывающий невыносимые страдания в преддверии смерти. Придя в себя, я бросился в проулок, откуда раздался крик, и первым оказался возле несчастного. Он был в агонии и не мог ничего сказать. Но взгляд его… Он смотрел так, будто видел морду демона смерти, выглядывающую из-за моего плеча.