Одиночество вдвоем - Файона Гибсон

Бен открыл глаза и при виде свешивавшегося с вешалки подола водянистого цвета широко зевнул. Я издала какой-то квакающий звук.

— С тобой все в порядке? — спросила Элайза.

Синди сильно тряхнула кремовое платье, словно пытаясь стряхнуть с него всякую кожную шелуху, которую я могла на нем оставить.

— Не знаю. Просто чувствую себя глупо. — Мои губы вдруг затряслись, слезы перемешались с соплями. В этом магазине, где колготки стоили больше, чем мой розовый кардиган, я чувствовала себя размазанной по асфальту.

— О, дорогая, — произнесла она, прижав меня к груди. Ее расшитый блестками воротник оцарапал мне лицо. Она обняла меня своими худыми руками.

— Ей можно присесть? — спросила Элайза, как будто я производила впечатление пожилой леди, которой стало плохо.

— О, бедняжка, — сказала Синди, заметив мое мокрое лицо. Она отвела меня в тускло освещенное служебное помещение. Я погрузилась в коричневое кожаное кресло.

На меня уставились две пары женских глаз.

— У тебя что, депрессия? — спросила Элайза.

— Нет, дело не в этом.

— У многих женщин происходит такое. Они сходят с ума и все время плачут. Бросают детей…

— Я вовсе не собираюсь этого делать…

Она права, хотя именно у матерей особенно расшатаны нервы. Мою мать никак нельзя было назвать нормальной. Во время родительских собраний в средней школе я беспокойно сидела дома, молясь, чтобы она не вздумала вдруг пригласить сына учителя французского языка поиграть со мной.

Работая в журнале «Лаки», я брала интервью у женщины, которая через восемь недель после рождения ребенка встречалась со школьником, так как на нее производило очень сильное впечатление то, как он на скейтборде совершал прыжки на 360 градусов. Он засмотрелся на коляску и залюбовался ее ребенком. Три недели спустя она околачивалась вокруг школы в лиловых бриджах с вышивкой и в атласном топе без лямок. Она сказала мне: «Меня не волнует, что об этом подумают люди. Я люблю его, а он любит меня. Единственная проблема: когда приходят его друзья, они выпивают все наше спиртное».

Эта женщина не исключение. Матери готовы в любой момент завести знакомство на стороне. Они десятки лет невозмутимо долдонят детям, чтобы те доедали свои рыбные палочки и спрашивали: «Можно мне выйти из-за стола?», а потом в один прекрасный день они уходят навсегда, не оставив записки или не вымыв сковородку.

— Ты дрожишь, — сказала Элайза.

— У меня в голове заклинило. Ничего не могу решить. Даже такие мелочи, как сходить мне сейчас в туалет или немного потерпеть. Ничего не могу с собой поделать.

— Может быть, тебе у кого-нибудь проконсультироваться?

Я подумала об Эшли и о его «лошадиных таблетках».

— Отчего это у тебя? — спросила Элайза. — Я думала, ты справляешься. Мне казалось, что ты приятно проводишь время.

Я рассказала ей, как после унижения, испытанного в общей раздевалке бассейна, я решила успокоить себя горячими напитками. Порции различных сортов кофе были разлиты в хромированные стаканы с ручкой и в пластиковые склеенные чашки. Одни стаканы были с хлопьями из белого шоколада, другие без шоколада, в некоторых плавал имбирный порошок или ванильная бурда. Я уставилась на доску с меню, раздумывая, будет ли имбирный порошок плавать на поверхности или пойдет ко дну, как намокшее печенье. Названия в меню с замысловатыми изображениями дымящихся чашек были написаны мелом.

— Кофе можно? — спросила я кротко.

— Какой кофе? — спросила девушка с наретушированным лицом.

— Не знаю.

— Ну вы можете решить? Мы заняты.

Я вышла из кафе, так ничего и не заказав.

— Ты не позвонила мне, потому что не могла выбрать кофе? — округлила глаза Элайза.

— Нет, из-за Рональда. Помнишь Рональда, того «туриста»? Представляешь, он назвал меня Нэнси.

Синди подала мне фарфоровую чашку с пакетиком лечебного травяного чая красноватого цвета.

— Тебе нужно встряхнуться, чтобы ты снова почувствовала себя женщиной, — произнесла Элайза.

Синди держала Бена на руках. Он разглядывал ее, часто мигая, его мать была взвинчена как никогда. Элайза сорвала узкое черное платье с вешалки.

— Примерь это. Ребенку хорошо со мной.

Я посмотрела на нее: тонкая и ухоженная с довольным младенцем на руках. Мать и ребенок с журнальной обложки, с которой она сошла в магазин с Беном.

Я сорвала верхнюю одежду и натянула платье, ничего от этого не ожидая: вытянутая черная труба с жалкими полосками. Однако я ошибалась. Платье изящно ниспадало красивыми складками, создавая иллюзию, что я никогда не имела отношения к родильной палате.

— Туфли, — приказала Элайза.

Синди появилась снова с плетеными сандалиями, как лакрица.

— Куда я буду ходить во всем этом?

— Куда угодно. Все это пригодится, когда ты снова вернешься на работу. Люди ходят сейчас на работу в чем угодно, — ответила Элайза.

Мне кажется, что тысяча лет прошло с тех пор, как я последний раз была в офисе, но я все еще была приверженцем удобной повседневной обуви и огромного лязгающего компьютера.

Офисы издательства «Лаки» имели такой унылый бежевый цвет, что я была благодарна за эти излишне триумфально-трагедийные интервью и всегда с удовольствием отправлялась домой к интервьюированным женщинам. Даже город Лутон мог бы поднять настроение в солнечный день.

— Мы снова с прежней Ниной, — разглагольствовала Элайза.

Я посмотрела на свое отражение и постаралась распрямить плечи. Влажные от слез глаза и новый наряд возымели действие и придали вид, который, возможно, был не вполне богинеподобный, но улучшение по сравнению с прежней женщиной, которая налетела на тонированную стеклянную дверь, было очевидным.

К половине одиннадцатого Джонатан так и не вернулся после сверхурочной пьянки со своими коллегами и не сообщил по телефону, когда его ждать. Я всячески сдерживалась, чтобы не позвонить ему на сотовый. Почему он должен всегда сидеть дома? Ему требуется перерыв. Каждому требуется. Даже Бет изредка отлучается, чтобы выпить утром кофе со своими друзьями, посетовать на состояние парков восточной части Лондона и «вразумить» матерей, которые дают своим детям газированные напитки. Мы с Джонатаном могли бы сходить куда-нибудь. Я бы надела новое платье, и он бы весь вечер с удивлением глазел бы на меня. Однако до сих пор он не проявлял особого рвения высовывать нос после наступления темноты — до этого вечера, разумеется. Сейчас он, по-видимому, беззаботно шатается из одного бара в другой с группой сопровождения, состоящей из коллег женского пола.