Одиночество вдвоем - Файона Гибсон

— Джонатан, я ложусь спать.

Он сказал что-то еще, но его слова потонули в жалобном писке, словно кто-то растянул аккордеон.

Моя дочь втянулась в привычный режим кормления, сна и созерцания скученных серых крыш через балконное окно. Она спокойно смотрела, когда Бен важно, неумело подходил и возвышался над ней. Я назвала ее Джейн. Коротко и просто так же, как она выскользнула из меня. Бет сказала, что она маленькая — даже меньше, чем Бен был в этом возрасте, впрочем, любой оказался бы миниатюрным рядом с Мод, которая топала по моей кухне в ужасных ботинках.

Элайза сказала, что она похожа на меня. У нее были мой большой нос и темные, обыкновенные волосы. Но меня интересовало другое, понимала ли Элайза, что она сделала. Она решила оставить свой журнал, чтобы полностью переключиться исключительно на обслуживание фотографа.

— Гектор хочет, чтобы я стала его музой вдохновения, — сказала она, а когда я спросила ее, что муза на самом деле делает, она объяснила: «Я буду стимулировать его визуально. Мы хотим все создавать вместе».

Я сказала, чтобы она была осмотрительна, посмотрела на меня и Джонатана и на то, что случилось, когда мы непосредственно занялись «творчеством», но она витала в облаках и ответила, что у нее нет желания работать с еще одной фотомоделью, которая летала в Марокко и теперь жаловалась, что скучает по своему другу.

Элайза говорит, что с Гектором все по-другому. С ним секс — это творчество, частица вдохновения. Он хочет фотографировать ее во время этого процесса. Он приходит в неописуемый восторг от ее шеи, хотя ему так же нравится, когда она снимает с себя всю одежду для фотосъемки.

Я едва успела залезть в ванну, как проснулся Бен. Он лепетал и перебирал перекладины своей кроватки. Это странно: с тех пор как мы переехали сюда, он обычно спал всю ночь. Я согрела ему бутылочку с едой и взяла его к себе на колени. Он медленно пил и своими карими, как изюминка, глазами смотрел на меня. Молоко усыпляло его. Вдруг он недовольно ударил ногами и попытался слезть с моих коленей. Я посадила его на пол, завернулась в халат и открыла балконную дверь.

В пивной устроили караоке, и туда хлынула толпа девушек, желающих попытать свои таланты. Бен сидел в темной гостиной и ковырял чистый целлофановый пакет с металлическим конструктором. С балкона виднелись заброшенные сады на крышах и небо, которое никогда здесь не бывает совершенно темным, и слышался чей-то поющий голос: «Я всегда буду любить лук из тиса».

Когда я оглянулась на Бена, он стоял на ногах. Ни за кого и ни за что не держась, он неуверенной походкой шел ко мне, навстречу ужасному голосу певицы, доносившемуся из пивной. Бен шел по дешевому розовому ковру к балконной двери. Вдруг ноги его стали заплетаться, и, падая, он головой ударился о дверной косяк.

Я боялась, что сейчас польются слезы или даже появится кровь и необходимо будет ехать в больницу, однако рот его растянулся в улыбке, как на рекламе, и ничего ужасного не произошло, вообще ничего плохого не случилось.

— Ты ходишь. Ты и в самом деле ходишь.

Он посмотрел на меня так, будто это были первые разумные слова, которые я когда-либо изрекала.