Бремя страстей - Ткачев Андрей

Статья называется «Душа мира», и говорится в ней о материнстве. Вернее, о вечной тайне материнства в связи с ожиданием полного обновления мира. Автор был в те годы восторженным поклонником идеи социального переустройства, революции. Платонов пишет: «Некому, кроме ребенка, передать человеку свои мечты и стремления, некому отдать свою великую обрывающуюся жизнь. Некому, кроме ребенка. И потому дитя — владыка человечества». То, что дитя — владыка человечества, вполне уместно звучало бы из уст волхвов, пришедших к Христу с дарами, или из уст епископа, проповедующего с кафедры в Рождественскую ночь. Прочтем еще: «Женщина осуществляет ребенка, своею кровью и плотью она питает человечество».

«Если дитя — владыка мира, то женщина — мать этого владыки, и смысл ее существования — в сыне, своей радостной надежде, творимой сыном». Стоит лишь написать в этом тексте «сын» с большой буквы, и получится совершенно христианский смысл.

Но пойдем дальше: «В женщине живет высшая форма человеческого сознания — сознание непригодности существующей вселенной, влюбленность в далекий образ совершенного существа — в сына, которого она уже носит в себе, зачатого совестью погибающего мира, виновного и кающегося».

Когда святой человек очищенным умом стоит на страже у входа в свое сердце, он может порой слышать Божии слова, обращенные к нему лично. Бог ищет таких людей Бог ищет одного, чтобы через него говорить со всеми, влиять на всех.

Эти слова рождены верой в эволюцию, в грядущее улучшение человека. В них—наивное признание того, что якобы каждое поколение людей ценно не само по себе, но лишь в качестве ступеньки для восхождения потомков или в качестве гумуса для будущих растений. Но согласитесь, в этих страстных строках есть нечто от прозорливости. Автор утверждает веру в тот самый момент, когда вера кажется отброшенной за ненадобностью. Саму лексику автор берет неосознанно у веры и Евангелия. Его сострадательный пафос, надо думать, родом оттуда же.

«Но что же такое женщина? Она есть живое, действенное воплощение осознания миром своего греха и преступности. Она есть его покаяние и жертва, его страдание и искупление». Итак, по Платонову, мир через женщину осознает свою греховность, в ней страдает за грехи и через нее получает искупление.

«Женщина—искупление безумия вселенной. Она— проснувшаяся совесть всего, что есть. И эта мука совести с судорожной страстью гонит и гонит все человечество вперед по пути к оправданию и искуплению.

Перед взором улыбающейся матери отступает и бежит зверь».

Женщины бывают разные, и Платонов знает это не хуже нас. Есть Иродиада и Иезавель, есть Крупская и Коллонтай, есть мадам Бовари и госпожа Каренина. Вряд ли о них думал Платонов, называя женщину «проснувшейся совестью» и прочими высокими словами. Существует огромное число женщин, которые не «искупают безумие вселенной», а увеличивают его. Есть вообще только одна Непорочная в женах и Благодатная, к Которой могут быть отнесены возвышенные прозрения и обобщения автора. Пафосные речи молодого автора ярко подтверждают мысль о том, что связь человечества с христианством может быть прочнее, чем кажется, и некоторых строк иначе не написать, как только будучи крещеным и помнящим из детства свет лампадки в углу перед образами.

Но лучше снова предоставить слово неверующему проповеднику: «Женщина тогда женщина, когда в ней живет вся совесть темного мира, его надежда стать совершенным, его смертная тоска.

Женщина тогда живет, когда желание муки и смерти в ней сильнее желания жизни, ибо только смертью дышит, движется и зеленеет земля. Нет ничего в мире выше женщины, кроме ее ребенка. Это она знает и сама. Ибо в конце концов женщина лишь готовит искупление вселенной. Свершит же это искупление ее дитя, рожденное совестью мира и кровью материнского сердца».

Говоря о ребенке, Платонов всюду говорит о «сыне», которого мне лично так и хочется написать с большой буквы. Хотя по части крови, боли, страхов и трудов вынашивание и рождение девочки ничем от вынашивания

и рождения мальчика не отличается, автор везде пишет о «матери и сыне» и нигде о «матери и дочери». Это не гендерная несправедливость. Это дань Слову Божьему и благодати, просочившейся в сердце. Там, в сердце, благодать может продолжать жить и действовать даже тогда, когда голова напичкана идеями, отказывающими благодати в праве на существование.

Когда совестливый человек взволнованно и горячо говорит о том, что его тревожит, слушать его нужно внимательно. Его слова способны вырваться далеко за пределы предполагаемого смысла и открыть нечто новое, нечто такое, с чем автор сам не согласился бы, но что, однако, утверждает против воли.

Литература, прочитанная под этим углом зрения, может преподнести много удивительных и неожиданных подарков.

5. Тяжелые гроздья гнева

Разгневайся, человек, сам на себя и исправься!

Святые отцы, например, Исаак Сирин или Петр Дамаскин, говорят, что в человеческой душе есть три силы: вожделения, раздражения и гнева. Значит, гнев — естественное движение души. Но всегда ли? Или есть гнев, который естественным никак не назвать?

Есть такой. Он тогда действует в грешнике, когда исполняется не его воля. И не хочет грешник смиряться с этим, оттого и ярится, кричит, сжимает кулаки, ругается. Гневается также на тех, кто, как ему кажется, виновен в неприятностях, или просто на тех, кто попался под руку. И душа выплескивает в это время огромное количество разрушительной энергии.

Сам по себе гнев — это сила души, которая присуща человеку естественным образом. Она присутствует в человеке органически, только нужно научиться ею пользоваться. У Иоанна Лествичника есть такая мысль: памятозлобствуя, памятозлобствуй на бесов, а гневаясь, гневайся на себя, то есть на плоть свою, до смертного исхода. Если на самого себя обидеться, то будет очевидная польза. Скажем, человек взял и обиделся на себя. За лень, например. И каждое утро в наказание себе встает в полседьмого и полчаса делает зарядку. Пусть наказывает себя теперь таким образом. Это будет прекрасный вид памятозлобия и очень хорошая обида. «А на тебе! А получи-ка! Вот не будешь есть по два пирожных, а по половине!» Так и говорит святой: разгневайся человек сам на себя и исправься.

Гнев дан человеку для того, чтобы исправляться, чтобы самого себя не любить и обращать на себя свое справедливое негодование, имеющее рамки. Здесь тоже должны быть рамки.

Говорят, что гнев — это реакция на несправедливость. Конечно, это реакция на несправедливость, на то, как мы ее понимаем. Каждый человек понимает несправедливость по-своему. Люди могут быть похожи в этом понимании несправедливости, а могут быть не похожи друг на друга. Но часто, когда люди сами себе позволяют быть несправедливыми, они это мало замечают, и гнев не действует.

Гнев может быть более свойствен открытым натурам. Есть натуры подлые, имеющие змеиную душу, — такие могут таить свои чувства и ждать удобного случая, чтобы укусить. От этих бурных эмоций не жди. А человек гневный — это человек, образно говоря, живущий на поверхности сердца. Он выбрасывает из себя тут же все, что есть. Нельзя сказать, что это хорошо. Нельзя сказать, например, что змея лучше бешеного буйвола, который все ломает вокруг себя.

Любая серьезная культура, любая ответственная профессия предполагают, что человек будет себя сдерживать. Стараться сдерживать себя — значит учиться вести себя правильно. Нельзя все выплескивать наружу, нельзя. Поддаваясь гневу, человек теряет свою тайну.

Некоторые так и извиняют себя: мол, быстро вспыхиваю и быстро отхожу. Это не извинение, а безобразие. То есть если ты, человек, быстро вспыхиваешь, ты можешь натворить много бед, пока не потухнешь. Ты можешь покалечить находящегося рядом. Если вспыхнешь за рулем, можешь уехать не туда. А если занимаешь ответственный пост? А если сидишь за штурвалом сложной техники? Одним словом, отходчивость — не извинение.