Крылья и оковы материнской любви - Ева Весельницкая

Да, она будет с ним смотреть фильмы, которые ей кажутся неинтересными, не сентиментальные женские истории, а боевики про шпионов, позволит ему стрелялки и будет в этом его поддерживать. Да, она будет понимать, что мальчишка может и должен приходить со двора грязный, замызганный и, может быть, даже с фингалом под глазом. Она не побежит разнимать драку, если это просто драка с ровесниками, а станет с замиранием сердца болеть за своего мужчину, чтобы он победил в этой битве. И будет выяснять, почему он там не справился и что ему нужно, чтобы справиться в следующий раз.

Она будет готовить его к мужской жизни. Искать в кругу своих знакомых, друзей, где можно, чтобы он имел свои какие-то отношения с мужчинами. Пусть это будут друзья подруг, может быть, бог даст, дед, который может и про войну поговорить, и мужские какие-то дела обсудить. Сейчас такой мир, что деды – еще совсем молодые мужчины, которые могут взять ребенка с собой на рыбалку, на охоту, пустить покрутить руль машины. Мать обязательно должна отпускать мальчика от своей юбки, у него обязательно с младых ногтей должен образовываться опыт чисто мужского общения, в который нельзя вмешиваться. Можно интересоваться, можно спрашивать, поддерживать, советовать, но ни в коем случае не запрещать. Потому что результатом этого бывают страшные истории, иногда просто трагичные. Истории мальчиков, выращенных мамами, которые идут потом в армию, и с ними что-то там случается, поскольку в них силен уже страх от того, что они не знают, как себя вести в мужском коллективе.

С другой стороны, конечно, если это не брутальный вариант, если сын музыкант, значит, нужно в этом мире искать, но все равно мужское. Профессор музыки тоже может быть человеком очень даже умеющим принимать жесткие решения, и быть мужчиной, и отвечать за свои слова и поступки. И он может научить этого мальчика, скажем, как сохранить тонкую душу, необходимую музыканту и артисту, и при этом иметь мужской характер. Это совершенно не противоречит одно другому.

Однако все это очень трудно для матери. Ей нужно быть образцом женщины, и нужно постепенно отпускать своего ребенка в чуждый для нее мир. Чуть раньше отпускать от себя сына, чтобы он имел возможность общаться с мужчинами, понимать, что не она одна может быть для него авторитетом, что у него появятся авторитеты мужские. При этом самой, как и положено женщине, поддерживать, вдохновлять, когда надо – жалеть, а когда надо – и посмеяться, но всегда через плюс. Иначе она не вырастит мужчину.

И только в этом случае, именно отпуская, поддерживая, укрепляя, женщина может надеяться, что когда-нибудь, когда ей нужна будет помощь, рядом с ней будет мужчина, ее сын, ставший мужчиной, который поможет ей как мужчина своим словом, делом, решением и поступком. Просто потому, что он уже это может, потому что в нужный момент она придержала свое волнение, свой испуг, свою тревогу ради того, чтобы он действительно таким вырос.

Это очень похоже на тот момент, который происходит в жизни всех родителей. Банальный пример, но он, как все банальные примеры, имеет зерно истины. Два самых главных момента, когда маленький ребенок растет: все ждут первого слова и первого шага. Первое слово обычно приносит только радость, правда, потом некоторые так и не замолкают, но это уже другая история. А вот первый шаг – это всегда риск. Нужно отпустить руку, а оно шатается, еле стоит. Что можно делать? Только смотреть вокруг, чтобы не было опасного, острого, но пол все равно твердый и что-то все равно произойдет. Но руку все равно придется отпустить. И для того, чтобы ребенок не испугался, даже когда зашатается, даже когда в первый раз сразу же споткнется, пройдет эти первые два шага и плюхнется, – не должно быть у матери ни малейшего страха, ничего кроме радости, ничего кроме плюса: «Надо же, ты смог, ты молодец!»

Как бы ни было страшно: «Ой-е-ей, куда он там побежал!» Ни один здравомыслящий, нормальный родитель не привяжет ребенка, потому что нет обратного хода, нельзя сказать: «Пока не научишься ходить, мы тебя не отпустим». Так устроен биологический вид человека: если его не ставить и не учить ходить, он никогда не пойдет. Это известно. Человек вообще-то не прямоходящий. Если он вырастает не среди людей, он не ходит. Ему несвойственно стоять на двух ногах, он четвероногое. «Маугли» – это красивая сказка, но, к сожалению, даже физиологически, не только интеллектуально, он просто не станет ходить прямо.

В основе воспитания мальчика лежит сам факт, что он может не стать мужчиной до седых волос. Повторяю, мужчин делает социум, законы, требования, правила, понятия социального мира. Того мира, в котором он родился, с которым пересекается, но в основе своей одинаков: мир, в котором существует стремление победить, стремление соревноваться, умение обращаться с самками, умение защищать своих, не бояться чужих. Поэтому матери, которая остается одна с сыном, придется в какой-то момент, что называется, собрать сердце так немножечко в кулак, и чтобы сын видел, как мать гордится им, а не как она за него боится. Да, погордилась, потом можно сказать: «Знаешь, вообще-то я очень испугалась». Но сначала – погордилась....

Потому что когда открываешь дверь, а оно там, девяти лет от роду, все в снегу, на коньках, с окровавленно-снежной физиономией, когда не понять, где там что, до какой степени, а сзади стоят два шестнадцатилетних и говорят: «Тетенька, извините, он очень хороший, он же у нас вратарь главный, ну, недосмотрели, клюшкой попали…» Первое, что было: «Шайбу-то не пропустил?» Один говорит другому: «Я ж тебе говорил, что у него нормальная мать». Потом отмываешь, понятно, что губа рассечена. Ну что, ну хоккей. Начинаешь думать о том, что, может, маску купить… Хотя немножко страшновато. А что делать?! Нормально.

А как быть? Да, потом внутри мать начинает: «Вот я какая, наверное…» А как иначе? Мужчина растет.

Есть еще один вариант: мать не видит разницы, не хочет она возиться с мужчиной и начинает растить такую… практически девочку. Переносит на сына проекции чисто женские, потому что мучиться с этими их мужскими драками и прочими сложностями… И если это оказывается по типу психики и манере адаптации тихий мальчик, то вырастает ни то, ни это – очень проблемный человек, потому что нарушается его самоидентификация. То, о чем мы говорим, воспитание, помощь в освоении вот этих требований, ожиданий, соответствий и этих программ – это же вопрос самоидентификации: кто я, что я, какие у меня правила, что можно, что нельзя, как я себя воспринимаю, что я от себя требую, что люди от меня могут требовать, что я от себя ожидаю, что от меня люди, как мне с этим быть…

Я не говорю о тех, кого сегодня принято называть «ботаниками», когда никакого нарушения самоидентификации нет, просто у мальчика весь интерес – интеллектуальная деятельность, учеба, компьютерные книжки, он собирается быть ученым… В этом случае нарушения самоидентификации нет, просто нужно немножко его довооружить, чтобы он не был беспомощен в реальном мире, и это тоже можно сделать интеллектуально – объяснить, как это логично, что-либо уметь. «А если это не так, тогда имей в виду, что тебе придется заработать такое количество денег, чтобы ты мог нанять профессионалов, которые умеют то, чего ты не умеешь». И это тоже мужской вариант.

Кроме того, всегда есть примеры, тоже образцы мужского поведения, очень многие известные, великие ученые, которые при этом были прекрасными спортсменами, при этом были альпинистами, сплавлялись на лодках, в прежние времена в лагерях отсидели, в тюрьмах, выжили, то есть были мужчины и в этом смысле. И образ сумасшедшего профессора, не приспособленного к жизни, – очень ложный образ.

Но я говорю не об этом, я говорю о нарушении самоидентификации, когда идет социализация по женскому образцу: «Не лезь, не суйся, это опасно, они плохие мальчики, это плохие девочки. Я вот тебе найду, они хорошие, будешь с ними дружить. Это не надо, не надо играть солдатиками, вот тут можно играть». Сбивать самоидентификацию – значит играть с мальчиком в куклы, читать ему девичьи книжки, вместе с ним смотреть дамские сериалы. И радоваться, что он хорошо ест, и такой весь из себя вежливый, чистенький, хозяйственный… Чаще всего потом происходит или глубоко запрятанная трагедия, ведь все равно он живет среди людей, и видит мужские модели, и не может им соответствовать. У таких мальчиков бывает очень низкая самооценка, и это чаще всего действительно глубоко запрятанная трагедия, которая иногда выражается в психосоматических заболеваниях, потому что как-то же надо оправдать свое несоответствие. Болезнью это очень часто и прикрывается. Или, наоборот, проявляется агрессия, разрушающая агрессия, и, естественно, тогда вина за всю неудавшуюся или не складывающуюся жизнь, невозможность реализовать свои желания, обида за то, что нет вооруженности, чтобы это реализовать, потому что желание и умственное представление сохранилось, все это выльется на мать. Собственно говоря, это будет откат в обратную сторону, скорее всего, – потеря, агрессия, глухая или явная ненависть.