Дворецкий для попаданки (СИ) - Гринь Ульяна Игоревна

— Кто там прячется?

— Как раз это я и обещала не говорить, — не сдалась Дорис. Я махнула рукой:

— Ладно, тогда я сама посмотрю.

Решительно взялась за перила, попробовала ногой первую ступеньку — не сломается ли под моим весом — и принялась подниматься. Дорис села прямо на траву и тихонечко запричитала:

— Ой, что будет, что бу-уде-ет!

Ступеньки рассохлись, поэтому опасливо поскрипывали под моими ногами. Но я надеялась на перила, что они меня не бросят в трудный момент. И лестница выдержала. Я поднялась на площадку, сгибаясь, чтобы ветви не запутались в волосах, постучала в дверку:

— Тук-тук, кто тут есть?

Внутри послышался сдавленный звук, словно кто-то проснулся и от неожиданности хотел закричать, но проглотил крик. Я открыла дверь и вошла в домик.

Передо мной сидел на грубо сколоченной кровати, покрытой старым одеялом, мальчишка лет десяти со всклокоченной шевелюрой вьющихся каштановых волос и огромными, широко распахнутыми голубыми глазами. Я смотрела на него с удивлением. Не знала, что в поместье есть ещё дети… Кто это? Почему прячется в домике? Почему Дорис носит ему еду? В узелке еда, я теперь это поняла. Мальчишка выглядел вполне ухоженным, не бродягой, а грязные лицо и руки — это от того, что здесь у него нет возможности умыться.

Я молча смотрела на него, а мальчик вдруг сказал смиренно:

— Матушка, простите, что так вышло.

Что?

Матушка?

Нет, серьёзно?

Я проглотила изумление и сказала растерянно:

— Ну… ничего страшного. А что ты тут делаешь?

Он ещё больше раскрыл глаза, потом сказал виноватым тоном:

— Я не хотел, чтобы вы знали… Я…

— Сколько времени ты живёшь в этом домике?

— Матушка, с вами всё в порядке? — осторожно осведомился мальчик, вставая. — Раньше вы никогда не тыкали мне… Разве что это наказание? Вы хотите показать, что отлучили меня от семьи за побег из школы?

Час от часу не легче! Этот ребёнок… мой ребёнок, то есть, сын графини, сбежал из школы? Из какой школы? Ой, наверное, он имеет в виду пансион… Ту школу, где дети живут круглый год и приезжают только на каникулы?

Графиня отдала своего ребёнка в пансион?

Вот тварь… Как можно расстаться со своим чадом на целый год?!

Так, стоп, Тося. Ты не в своём мире и не в своей эпохе! Ты в Англикерии, которая опоздала на минимум два, если не на три столетия! Так что не удивляемся ничему, выкаем собственному ребёнку и журим его за побег.

— Простите, эм-м-м граф Берти, смерть вашего отца немного подкосила меня, но я в полном порядке. Не соблаговолите ли поселиться в доме, в вашей комнате?

Я говорила наугад, но предполагала, что у мальчишки точно должна быть комната, какая-нибудь детская… Я её не видела, но это не значит, что среди тридцати двух комнат не найдётся одной, которая принадлежит моему сыну. Графининому сыну.

Как мне вообще с ним общаться, с этим ребёнком?

Ведь я не его мать!

Его мать — та, которая теперь в моём теле живёт в качестве племянницы мисс Морайны Блэквич!

И ещё одно открытие вдруг ошеломило меня.

Я совершенно не в курсе, как зовут моего сына!

То есть, это абсолютно нормально, что я не в курсе, но будет ненормально, если графиня Берти спросит об этом кого-либо. А как похитрее выведать сей факт, я пока не придумала. Но придумаю, конечно. Буду прислушиваться: вдруг кто-нибудь назовёт мальчика по имени…

Мы спустились с домика на твёрдую землю, и младший Берти заметил Дорис. Бросил ей с презрением и горечью:

— А ведь я просил тебя не выдавать меня!

Девочка всхлипнула и, закрыв лицо ладошками, расплакалась. «Чип и Дейл», то есть, я, мгновенно поспешили на помощь:

— Она не выдавала вас. Я проследила за Дорис из любопытства.

— Да? — удивился мальчик, но тут же забыл о девочке, потому что Клаус пришёл знакомиться с новым действующим лицом всего этого фарса, который теперь звался нашей жизнью. Младший Берти пришёл в полнейший и абсолютнейший восторг, прижав руки к груди, возопил:

— Матушка! Вы купили мне собаку?! Это же МНЕ вы купили собаку, не так ли?!

— Ну-у-у, — протянула, не зная, что ответить. Перед лицом подобного счастья, которое, к тому же, исходило от ребёнка, я оказалась бессильна и промямлила: — Ну, будем считать, что да.

— Благодарю вас, матушка! — с чувством ответил мальчик и бухнулся перед Клаусом на колени: — О, ты самый лучший пёс на свете! Я буду очень-очень любить тебя!

Клаус не возражал. Клаус был счастлив от одних только обещаний, что кто-то будет его любить, а уж обнимашки с детьми всегда были для него маст хэв. Иногда нам даже приходилось обходить кругом детские садики, где гуляла за оградой искренняя в любви мелочь, и школу в момент выхода учеников, потому что пёс никак не мог понять, почему он не может усыновить всех этих чужих, но безмерно прекрасных человеческих детёнышей и забрать их к нам домой!

Мальчишка без опаски затормошил пса, а я, никогда не позволявшая детям слишком интимно тискать Клауса, только пискнула и заткнулась. Какой у меня бесстрашный сын! Как смело он ворошит шерсть на морде и как храбро обнимает совершенно незнакомое и, как сказала Лили, «ужасное невоспитанное чёрное чудовище»!

А потом ребёнок поднял на меня взгляд тёмных глаз, и я совсем растаяла. Неужели он просил у матери собаку, а ему было отказано? Боже мой, ведь это же такая малость! Ведь собака — это счастье в доме! Да я подарю ему выводок маленьких щенят, если он обяжется за ними ухаживать, лишь бы мальчишка был счастлив…

Но вслух сказала строго:

— Пёс — это не игрушка. Нужно с ним заниматься, если хотите иметь воспитанное животное!

— Он очень воспитанный, — возразил мальчик. — А как его зовут?

— Клаус.

— Клаус, — повторил мой сын тихо. — Я тебя буду сильно-сильно любить, Клаус!

«Это моя собака!» — хотелось закричать, но я сдержалась. Заметила мягче:

— Я куплю вам щенка. Договорились?

— Но… — растерялся он. — Я думал…

— Клаус — мой пёс, — твёрдо сказала я. — А вам я куплю щенка. Вы сами его вырастите.

Мальчик встал, отряхнувшись, с сожалением посмотрел на Клауса и ответил нехотя:

— Хорошо, как скажете, матушка.

— Мистер Тимоти, я могу идти, а то Хэтти заругается? — спросила смиренно Дорис, и я возликовала: ура, я знаю, как зовут собственного ребёнка!

Тимоти кивнул служанке с таким достоинством, что стало завидно. Девчонка присела в книксене и, схватив свой узелок с не понадобившейся едой, припустила к дому. А мальчик сказал мне:

— Если вы не возражаете, матушка, я бы хотел умыться.

— И поесть, да? — подначила его я и тут же пожалела, потому что Тимоти опять глянул с удивлением. Я пожала плечами. Нет, правда, как мне разговаривать с ним, если он не понимает ни шуток, ни иронии? Как с ним разговаривали раньше?

— Поесть я совсем не против, — тихо ответил мальчик и бросил мне какой-то пробный взгляд. Типа пробного шара. Что я скажу? И опустил глаза в землю.

А я выдохнула.

Боже, спасибо.

— Хорошо, я велю Хэтти разогреть обед для вас, — ответила ему с лёгеньким ехидством в голосе. — А потом велю приготовить ванну, потому что…

Не договорила и помахала ладонью перед носом, выражая своё неудовольствие запахом.

Тимоти смутился и прибавил шагу. Обратно в дом мы влетели почти бегом, причём Клаус носился вокруг и радовался движухе. Я тоже радовалась, правда, не знала, чему именно. Уже на крыльце заключила: радуюсь тому, что нашла того самого «младшего лорда Берти». И тому, что этот младший лорд не брат, а сын моего умершего мужа. С братом было бы гораздо сложнее договориться.

Конечно, я не собиралась одурачивать мальчишку с наследством или с чем-то другим подобным. Но нынешний наследник мне гораздо предпочтительнее. Он может и замолвить слово за свою мать…

— Матушка, смею ли я надеяться, что вы не отошлёте меня обратно в школу до погребения отца? — витиевато спросил Тимоти, и я глянула на него, подняв брови. Не слишком ли изысканно выражается десятилетний ребёнок? И не слишком ли просто выражаюсь я? Нет, не буду об этом думать, а то снова огорчусь. Лучше ответить на вопрос.