Трактир «Разбитые надежды» - Владимир Свержин

В ужасе Марат бросился вперед и с яростным рычанием впился зубами в запястье врагу. Тот взревел от боли и попытался стряхнуть нападавшего. Голова чешуйчатого тряслась, как неспелое яблоко, упорно не желающее срываться с ветки. Он уже не смог бы разобрать, где пол, где потолок, но все сильнее сжимал челюсти, чувствуя, как поддается плоть, и чужая кровь заполняет рот. Его противник метался, дергался, совершенно забыв про оружие. В какой-то миг юнец заметил, как тот выхватил нож, ужас заставил его резко отпрянуть, не разжимая захвата. Человек взвыл, теряя равновесие, и в этот момент автоматная рукоять сама собой вскочила в ладонь Марата. Он почувствовал спусковой крючок под пальцем и лихорадочно, изо всех сил, нажал его.

Пуля ударила в потолок, выбивая искру, и тут же ушла рикошетом вниз. Брызги крови разлетелись во все стороны, одна из них угодила в глаз ополоумевшему юнцу. Тот дернулся и разжал челюсти. Обмякшее тело врага мешком осело на пол. Из дырки в черной, закрывавшей лицо тряпке била кровь. Чешуйчатый в изнеможении сел рядом на брошенную коробку. Он чувствовал себя измотанным и опустошенным, усталость последних дней навалилась на него и прижала каменной плитой. Убитый лежал перед ним, а Марату все казалось, что сейчас он вскочит, схватится за нож, и бой начнется заново. Чешуйчатый даже пару раз толкнул мертвеца ногой, словно не веря, что тот уже лишь груда мяса, лишенная жизни. Ему и прежде доводилось стрелять, возможно, даже убивать. Совсем недавно, обороняя поселок, он с радостным возбуждением палил в сторону прорв и готов был спорить до хрипоты, что кого-нибудь да подстрелил. Но зверолюды были далеко, вокруг стояла темень, а здесь… Человек лежал на полу, и вокруг его головы растекалась темная лужа. Марат вдруг порывисто зарыдал, обхватив плечи руками, толком не зная, отчего плачет и как ему быть дальше. Он не знал, сколько так просидел в оцепенении, но тут до слуха его донесся очень тихий, далекий шум голосов.

«Скоро и эти будут здесь! – быстро сообразил юноша. – Звук выстрела в тоннеле разносится очень далеко. Надо уходить, быстрее. Но куда?!»

Глава 10

Темные, словно осенняя ночь, экраны во всю стену, вращающиеся кресла и длинные столы – вот что увидел Лешага, едва переступив порог комнаты.

– Добро пожаловать в исповедальню, – напутствовал командир конвоя. В противоположной стене отворилась дверь, абсолютно сливавшаяся с металлическими панелями стен, и в помещение быстрым шагом вошел мужчина, очень высокий и очень широкоплечий. Как и у всех прочих, на его лице была маска с прорезями для глаз и рта, но и она, и блуза, хоть и старая, блеклая от стирки, имели довольно узнаваемый красный цвет.

«Надо же», – подумал Лешага, глядя на отца Настоятеля. Он почему-то не сомневался, что это именно он. Красный балахон напомнил Лехе старую картинку с послушниками монастыря Шао-линь. За его спиной вновь приоткрылась дверь, и сопровождавшие пленников солдаты внесли и положили на стол трофеи, захваченные на месте боя.

– Автомат брата Привратника, – вскользь проводя указательным пальцем вдоль причудливых изгибов резьбы, произнес отец Настоятель.

– Так точно, ваше Преподобие! – громко ответил смиренный брат, вытягиваясь в струнку. – Он сам резал.

– Откуда это у тебя? – поворачиваясь к воину, спросил Красный.

– Снял с трупа, – без каких-либо объяснений глухо ответил ученик Старого Бирюка.

– С трупа?

– Да. Их было семнадцать. Не осталось никого.

– Вот как… – долговязый подошел к столу. – Семнадцать, и сегодня трое убитых и один тяжелораненый – огромные потери. Когда мне о них сообщили, я было подумал, что группу у ручья положила какая-то шальная банда раздольников. Следов там было немало. Оказывается, это сделали вы. – Он какое-то время молчал, переваривая услышанное, затем вновь повернулся к собеседнику. – Хотите сказать что-то в свою защиту?

Леха пожал плечами.

– Зачем? Я все сделал правильно.

– Вы посягнули на жизнь воинов монастырской братии, а значит, должны быть уничтожены. – Настоятель развязал вещмешок, вытряхнул его содержимое на стол. Патроны и одежда его не заинтересовали. То ли дело книги. – О! – открыв исписанный странными значками том со сражающимися человечками, воскликнул он. – Вы что же, владеете китайским языком?

– Я не знал, что такой существует.

Красный продолжал листать книгу.

– Занятно-занятно. К вашему сведению, эта книга написана на китайском. Где вы ее раздобыли? А впрочем, не важно. Стиль Дракона, стиль Змеи… Жаль, что вы не понимаете написанного. И я, к сожалению, тоже. Стиль Тигра. А вот это явно стиль Обезьяны. Вы знаете, что это? – он закрыл книгу и потряс ею перед лицом пленника.

– Знаю.

Настоятель помолчал, внимательно оглядывая немногословного собеседника.

– Да, судя по тому, что вы без особого труда одолели в честном бою смиренного брата Каноника, наверняка знаете. Кто учил вас?

Лешага отвернулся, устремив скучающий взгляд на темные экраны.

– Не хотите отвечать?

– Нет.

– Впрочем, и это не важно, – согласился допрашивающий. – Итак, за сутки вы убили двадцать монахов. Много, очень много. Не буду обманывать, теперь у вас есть всего два пути, – человек в маске говорил без неприязни и скорее увещевающе, чем угрожающе. – Первый – вы умрете сегодня же. Сами понимаете, большинство людей, живущих здесь, сочтут данную меру самой разумной. Второй кажется разумным лично мне. Все мы совершаем ошибки. Но иногда есть шанс их исправить. Ведь никому в мире неведомо, какими запутанными и кривыми дорогами, куда и для чего ведет нас провидение. Вы знаете, что такое провидение?

– Нет.

– Я так и думал. Невежество и незнание пути истинного – корень всех бед. Но если выберете жизнь, истина откроется вам. Самоотречение и смирение – вот ключи мира, света и покоя. Итак, я спрашиваю вас, вы хотите жить?

– Я должен жить.

– Хороший ответ. Вы храбрый и умелый воин. Не знаю, кто и где вас учил, но делал он это толково и с душой. Вы можете стать моим послушником, и обучать тому, что умеете, братьев Каноников. Будете одеты и накормлены, у вас появится специальный зал для занятий, покой и время для самосовершенствования и размышлений. Монастырь – лучшее место для этого. Более того, я сам займусь дальнейшим вашим образованием. Смирите гордыню, ибо она затмевает взор души и мешает видеть Путь.

– Путь воина – это смерть, – процитировал Леха слышанную когда-то от Старого Бирюка фразу.

– Все мы идем этим путем, и воины, и селяне. Никто из живущих не избежит смерти. Но только воин не думает и не вспоминает о ней, она всегда за его спиной, растворена в воздухе, которым он дышит. Таким образом, ее дуновение в каждом вздохе, но он больше того, чем дышит. Появляясь на свет в этом мире, воин словно умирает для мира, куда более прекрасного и величественного. И, завершая свой земной круг, он лишь возвращается туда. А потому, отринув помыслы о неизбежном, без колебаний направь дух, разум и телесные упражнения не на суетные терзания и помыслы, а на сам Путь.

Лешага молчал. Нечто подобное он уже слышал прежде от наставника, хотя тот говорил не столь красиво и куда более резко.

– Мне нужно уходить, – наконец буркнул он, досадуя, что не знает, как достойно ответить человеку в маске.

– Нет, – покачал головой тот. – Вовсе не нужно. Мирские дела лишь тлен. Лишь через отказ от мира, через проживание боли утрат ты придешь к необходимости осознания и растворения себя в мире и мира в себе. А потому говорю – лишь себе ты что-то должен. Лишь через внутреннее совершенство придешь к просветлению. Я понимаю твою боль. Это боль жертвы, которая много сильнее, чем боль от раны, но так и ребенок, появляясь на свет, причиняет невыносимые муки своей матери и рвет связывающую их пуповину. Само провидение направило тебя сюда. Не упусти шанс.

Лешага по-прежнему молчал.

– Я вижу, ты беспокоишься о девушке. Можешь не говорить – беспокоишься, иначе бы не рисковал, спасая ее. Не буду скрывать, вам придется расстаться. Не бойся, ее не убьют, не станут мучить. Ей надлежит перейти в мир, куда более высокий и могущественный, чем наш. Надлежит стать его частью. Я понимаю твои чувства, но пока ты думаешь о ней, пока все твои помыслы устремляются к ее нежности и красоте, ничего иного не войдет в твою душу и твой разум. Женщина – лишь приманка, отвлекающая мужчину от пути совершенствования.

Ученик Старого Бирюка недоверчиво хмыкнул.

– Не веришь?

– Нет.

Красный огорченно покачал головой.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу спасти тебе жизнь.

Воин молча пожал плечами.

– Забавно, но, кажется, я этого хочу больше, чем ты. – В мягком увещевающем голосе Настоятеля послышалась стальная нотка. – Или что же, надеешься уйти отсюда иным путем? Не обольщайся. Итак, две возможности: ты отказываешься от своей женщины и становишься моим послушником – это гарантирует тебе жизнь, – или, – он развел руками, – ты будешь казнен, а женщина все равно последует дорогой тех, кому суждено вытянуть жребий ухода в иной мир, – он помолчал и добавил: – Лучший мир.