Комплекс хорошей девочки - Эль Кеннеди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я впервые высказываю все это вслух. Впервые впускаю кого-то в эту часть своей жизни. Да, я много раз открывалась Престону, но не так откровенно. Мы оба из одного круга. Для него это нормально, и он не жалуется на свою долю. И зачем? Он мужчина. Когда-нибудь Престон возглавит семейную империю. А я? Мне необходимо держать свои стремления в тайне, чтобы родители не поняли, что я не собираюсь быть тихой домохозяйкой, когда, наконец, избавлюсь от «бесполезных подростковых мечтаний».
Они думают, мой сайт – это пустая трата времени. «Глупое безрассудство», как говорила мама во время академического отпуска, который мне пришлось вырывать зубами и ногтями. Когда я с радостью сообщила отцу, что мой банковский счет официально достиг семизначной суммы, он усмехнулся. Сказал только, что миллион баксов – капля в море. По сравнению с сотнями миллионов, которые его компания зарабатывает каждые три месяца, я полагаю, мои доходы действительно кажутся жалкими. Но он мог хотя бы сделать вид, что гордится мной.
Купер некоторое время молча смотрит на меня. А затем, будто пробудившись ото сна, снова фокусирует на мне напряженный взгляд.
– Ладно. Соглашусь, что твоя история с родителями ничем не лучше моей.
Я смеюсь.
– Так на каком же я месте в турнирной таблице детских травм?
– Я все еще обгоняю тебя на целую милю, но ты идешь следом.
– Справедливо.
Мы обмениваемся понимающими ухмылками по поводу тщетности таких аргументов. Я не собиралась превращать наш откровенный разговор в состязание – никогда бы не пренебрегла болью, которую перенес Купер, – но, похоже, я сдерживала большее разочарование, чем думала. Все вылилось как-то внезапно.
– Эй, у тебя есть на сегодня планы? – спрыгнув со стола, спрашивает он.
Я колеблюсь. Мне нужно написать Престону, спросить, не пойдет ли он сегодня куда-нибудь с приятелями.
Вместо этого я говорю:
– Нет.
Ведь когда дело касается Купера, мой здравый смысл катится ко всем чертям.
Его взгляд скользит по мне, и я дрожу.
– Отлично. Я приглашаю тебя погулять.
Глава тринадцатая
КУПЕР
– Я всегда хотела сделать нечто подобное, – говорит Мак и, схватив меня за руку, тащит к какому-то вращающемуся чудовищу в сотне футов над землей.
Эта цыпочка серьезно?
Я закатываю глаза.
– Если бы я хотел, чтобы у меня закружилась голова и я захлебнулся собственной рвотой, то мог бы сделать это и на земле.
Она поворачивается ко мне, в ее широко раскрытых глазах видны отблески разноцветных огней.
– Ты ведь не трусишь, Хартли?
– Никогда, – отзываюсь я, потому что неспособность отказаться от вызова – один из моих недостатков.
– Тогда отвечай за свои слова, трусишка.
– Ты пожалеешь об этом, – предупреждаю я, указывая ей дорогу.
Ежегодный фестиваль набережных – это яркое событие осеннего сезона в Авалон-Бэй. Оно знаменует собой годовщину основания города или что-то в этом роде, но на самом деле это очередной повод устроить вечеринку. Местные рестораны привозят свои фургончики с едой и палатки с закусками, бары продают фирменные коктейли из тележек, а карнавальные аттракционы заполняют набережную.
Раньше мы с Эваном курили травку с друзьями, развлекались и прыгали с одного аттракциона на другой, чтобы увидеть, кто первым вывернет свой желудок наизнанку. Однако за последние пару лет, мы, кажется, устали от этого.
По какой-то причине я чувствую, что обязан познакомить Мак с фестивалем.
На набережной многолюдно. Карнавальные джинглы[39] соревнуются с живыми оркестрами, играющими на трех сценах, установленных в разных местах Старого города. Ароматы сосисок в тесте и сахарной ваты, сладкого хвороста и ножек индейки разносятся по ветру. После Флюгера и Полета на луну мы спускаемся с пятидесятифутовой горки под названием «Лавина» и бежим к Гравитационному колодцу. Всю дорогу с Мак не сходит широкая улыбка. Ни грамма волнения. Она та еще любительница приключений. Мне это нравится.
– Что на очереди? – спрашивает она, пока мы восстанавливаемся после ее последней поездки. Я бы не назвал себя слабаком, но эта оторва определенно бьет все рекорды.
– Может, что-нибудь спокойное? – ворчу я. – Дай мне хоть пять секунд постоять на земле.
Она ухмыляется.
– Что-нибудь спокойное? Господи, дедуль, например? Посидеть тихонечко на Чертовом колесе или прокатиться на том супермедленном поезде по Туннелю любви?
– Если ты ездишь в Туннель любви со своим дедулей, то у тебя проблемы, о которых нам нужно поговорить.
Маккензи показывает мне средний палец.
– В таком случае как насчет сладкой ваты?
– Давай. – Пока мы идем к одной из торговых палаток, я говорю обыденным тоном: – Знаешь, однажды мне сделали минет в этом туннеле.
Вместо отвращения я вижу, как ее зеленые глаза загораются от восторга.
– Серьезно? Расскажи мне все.
Мы стоим в очереди за женщиной, которая пытается спорить с тремя детьми младше пяти лет. Они похожи на щенят, неспособных оставаться на месте, подпрыгивающих от сахарного кайфа, под которым они, несомненно, и находятся.
Я провожу языком по нижнем губе и подмигиваю Мак.
– Расскажу позже. Наедине.
– Дразнишь.
Мы подходим к прилавку, где я покупаю нам два пакетика сахарной ваты. Маккензи с жадностью выхватывает одну, отдирает огромный пушистый кусок и засовывает в рот розовое облачко.
– Бже, как хрошо. – Ее слова искажены из-за полностью набитого рта.
В голове тут же всплывают кадры из эротических фильмов, пока я смотрю, как она сосет и глотает сладкое лакомство. Мой член утолщается под молнией, и мне трудно сосредоточиться на том, о чем она болтает.
– Ты знал, что сахарную вату изобрел дантист?
Я моргаю, возвращаясь к реальности.
– Серьезно? Вот тебе и прекрасный способ для поиска будущих клиентов.
– Гений, – соглашается она.
Я лезу в пакет и отщипываю кусочек. Сахарная вата тает в тот момент, когда касается моего языка, сладкий вкус вызывает прилив ностальгии и устремляется прямо в мою кровь. Я снова ощущаю себя маленьким ребенком, когда мои родители были рядом и все еще любили друг друга. Они приводили меня с Эваном на набережную, разрешали нам объедаться фаст-фудом и сладостями и позволяли нам сходить с ума. Мы ехали домой, смеясь и чувствуя себя настоящей семьей.
Когда нам с Эваном исполнилось шесть лет, их отношения превратились в сплошные ссоры. Отец начал больше пить. Мама искала внимания и признания со стороны других мужчин. Они расстались, а мы с Эваном стали для них не так интересны, как выпивка и секс.
– Нет, – приказным тоном говорит Мак.
Я снова моргаю.
– Что «нет»?
– У тебя тот самый взгляд. Ты о чем-то задумался.
– Не задумался.
– Точно задумался. Твое лицо словно говорит: «Я потерялся в своих мрачных мыслях, потому что я весь такой несчастный плохой парень». – Она бросает на меня суровый взгляд. – Заканчивай с этим, Хартли. Мы говорили об очень важных вещах.
– Мы говорили о сахарной вате, – сухо напоминаю я.
– И что? Эта тема может быть вполне себе содержательной, – самодовольно произносит она, приподняв одну бровь. – Знаешь ли ты, что ученые пытаются использовать сладкую вату для создания искусственных кровеносных сосудов?
– Звучит как абсолютная ерунда, – веселюсь я.
– Совсем нет. Я читала об этом однажды, – настаивает Маккензи. – Волокна сахарной ваты очень тонкие. Они такого же размера, как наши кровеносные сосуды. Я не помню точного процесса, но основная мысль такова: сладкая вата – это прорыв в медицине.
– Это лженаука.
– Клянусь тебе.
– Сошлись на свой источник.
– Какой-то журнал.
– Оооо, конечно! Какой-то журнал – самое уважаемое из изданий.
Она смотрит на меня.
– Почему ты не можешь просто признать, что я права?
– Почему ты не можешь признать, что можешь ошибаться?
– Я никогда не ошибаюсь.
Меня пробирает смех, из-за чего она сверлит меня сердитым взглядом.
– Я убежден, что ты споришь просто ради спора, – усмехаюсь я.
– А вот и нет.
Я смеюсь сильнее.
– Видишь! Ты жутко упрямая.
– Вранье!
Высокая блондинка, держащая за руку маленького мальчика, хмурится, проходя мимо. Восклицание Мак, вероятно, встревожило эту женщину.
– Все в порядке, – уверяет ее Мак. – Мы лучшие друзья.
– Мы заклятые соперники, – поправляю я. – Она всегда кричит на меня, мэм. Пожалуйста, помогите мне выбраться из этих токсичных отношений.
Женщина одаривает нас одним из тех «вы неисправимы» взглядов, которым смотрят все люди за сорок, когда общаются с неразумными детьми. Ну и пускай. Нам обоим за двадцать.
Мы продолжаем прогуливаться по набережной и останавливаемся, чтобы понаблюдать, как какой-то придурок швыряет дротики в стену из воздушных шаров, пытаясь выиграть огромную мягкую игрушку для своей
