Та еще семейка - Алексей Макеев

— А какие причины могли побудить Слепакова совершить покушение на вашу жизнь? — спрашивал Маслаченко, хотя прекрасно знал эти причины, лежащие на поверхности.

— Причины… — Консьержка дурашливо моргала, прикидываясь невинной овечкой и плутовато отводя в сторону заплывшие желтоватые глазки. — Никаких сурьезных причин. Все причины от того, что у него в башке, у Слепакова-то, тараканы завелись.

— А какие отношения у вас сложились с женой Слепакова? — продолжал настойчиво спрашивать опер, хмурясь и понимая бесплодность своего дознания.

— С женой Слепакова? И какие у мене с энтой музыканьщицей могут быть отношения! Они и денег на содержание дежурной по подъезду ни разу не платили. Отношения… «Здрасьте — до свиданьица» — вот и все мои с нею разговоры. Вам жильцы, которые у подъезда гуляют, обо всем и расскажут, господин следователь.

— Скажите, Антонина Игнатьевна, насколько тесные вы имели контакты с Хлупиным, проживающим этажом ниже Слепаковых?

— С Хлупиным? Кон…такты? У мене с Хлупиным? Ну, вы и скажете, товарищ опер…полномочный! Да с энтим бегальщиком… чего у мене может быть? Бегает утрами и бегает уж какой год. Чего с него взять! Тьфу… ей-богу!

— А вот у меня есть сведения, что вы способствовали связи Хлупина с женой Слепакова.

— Да не приведи господи такого! Чтобы я… способствовала? Мене делать, что ль, нечего? Буду я промеж жильцов такие дела устраивать! Энто все чистая клевета!

— Но вы не станете отрицать существовавшую между ними связь?

— Не знаю, подтвердить лично не могу, не наблюдала. Если чего и… так то ихнее дело, знать ничего не знаю. Вы у них у самих спрашивайте. Ох, бок чтой-то разболелся… — Кулькова состроила на своей физиономии гримасу нестерпимого страдания, закрыла глаза и застонала. — Врача позовите-ка и сестру дежурную… Плохо мне стало…

Капитан Маслаченко поднялся, уступая место людям в белых халатах, и разочарованный покинул больницу.

Теперь, составляя отчет о расследовании ограбления магазина, он злился на себя за то, что не успел задержать покончившего с собой Слепакова. У того, конечно, накопилось немало серьезных фактов по поводу Хлупина, Кульковой, Салона аргентинских танцев и феминистского клуба. Эти факты необходимо было привести в порядок, дающий логический смысл всему уголовному делу. А расследовать грабеж с оглушенным ночным сторожем убойный отдел нагрузили из-за обнаруженного там же тела замерзшей бомжихи, существа непонятного возраста и даже неопределимой расовой принадлежности. Своей чумазостью, слипшимися короткими волосами, распухшим ртом и приплюснутым носом она, скорее всего, сошла бы за африканку. И тоже — никаких наводящих на мотивацию фактов, ни одного свидетеля. Послали Рытькова и прапорщика Минакова ходить по квартирам ближних домов, расспрашивать жильцов — не видел ли кто случайно хоть что-нибудь.

По внутреннему телефону позвонил майор (есть слух, что скоро получит звание подполковника и уходит на Петровку).

— Маслаченко? — спросил Полимеев. — Здорово. Как отчет?

— Здрай жлай, Владимир Степанович, — полуофициально приветствовал начальника капитан. — Заканчиваю.

— Оставь пока отчет, зайди ко мне.

Маслаченко чертыхнулся, положил отчет об ограблении магазина в стол. Закрыл на ключ комнату, быстро пошел к кабинету Полимеева.

Идя по коридору, подумал насмешливо: «Сейчас бы помочь раскрыть дело с наркотиками по Салону аргентинских танцев да еще прихватить эту лесбиянскую «Лилию» — и новый чин подполковнику Полимееву обеспечен, хотя это непосредственно не наша работа». Себе повышения ни за какие подвиги Маслаченко не ждал (недавно получил капитана), однако премию и официальную благодарность от генерала Карепанова — вполне. Но дело тяжелое и опасное. Как там Галя Михайлова? Не сгорела бы… хотя пока у нее все в ажуре.

У полимеевского кабинета Маслаченко догнал только что подъехавший к управлению капитан Сидорин. Его грубоватое лицо, чаще всего выглядевшее усталым и раздраженным, сейчас просто перекосилось от выражения разочарования и злости. Маслаченко поздоровался насколько мог приветливо, на «вы» и по имени-отчеству, хотя на погонах у него те же звездочки, что и у Сидорина. Но тот все-таки на семь лет старше и опытнейший опер. По служебному же росту — неудачник.

Сидорин молча кивнул и, не подавая руки, почти оттолкнув его, вошел в кабинет первым.

— Здравствуй, Валера, — сказал ему Полимеев. — Ну, какие у нас успехи? Пожалуйте к столу, садитесь, господа офицеры.

— Да чего садиться-то! — по всей видимости, кипя от возмущения, прохрипел Сидорин. — Устроила, подсуетилась, паскуда! Пристрелил бы, как собаку!

— Объясни толком, что произошло. Ты так орал по телефону… Я ничего не понял…

Сидорина прорвало. Он бешено ругался и рассказывал, как замечательно прошел у него в институте Склифосовского опрос Зинаиды Гавриловны Слепаковой.

— Довести разговор до конца не дала дежурная сестра, сволочь!.. Пришлось нам с Рытьковым убраться, — потрясая кулаком, сетовал Сидорин. — Рытьков эту стерву давно приметил. Все шастала туда-сюда, вертихвостка… Ведь договорился: подъеду, мол, завтра…

— Подожди, не рычи. Что дальше-то? — Полимеев округлил глаза, рот даже приоткрыл.

— Сегодня приезжаю один. Рытькова вы забрали каких-то жильцов опрашивать.

— Магазин ограбили, свидетелей ищем, — вскользь сказал Маслаченко. — Труп есть.

— Приезжаю в Склиф, — мрачно покосившись на симпатичного блондина, продолжал Сидорин. — Звоню из вестибюля: «К Слепаковой, старший оперуполномоченный Сидорин». А мне говорят: «Зинаида Гавриловна Слепакова скончалась сегодня ночью от сердечного приступа». — «Я с ней вчера вечером разговаривал, она чувствовала себя нормально». — «Ночью стало плохо, — говорят мне. — Сестра сделала укол, через час больная умерла».

— Ух ты! — Маслаченко даже присвистнул. — Ловко!

После целого каскада матерных выражений, прерванных Полимеевым, Сидорин продолжил:

— Я к завотделением, к главврачу. Уголовный розыск, мать вашу, требую служебного расследования! Главврач мне: «Пожалуйста. Требование из прокуратуры. Но вообще-то, — говорит, — мы и сами удивлены. В принципе здоровье у Слепаковой шло на поправку. Ну, конечно, стресс в связи с трагической смертью мужа… Ну, после обморока сотрясение мозга… Упадническое настроение… Однако давление подвели к норме, сердце почти в порядке — и вдруг на тебе!» Я в палату, опрашиваю больных. Одна там выздоравливающая рассказала: «Мы все спали. А ночью слышу — шум какой-то… Глаза открыла, гляжу — дежурная сестра около Слепаковой суетится. Спрашиваю, в чем дело. Сестра говорит: «Надо укол от сердца сделать…» Потом стало тихо, снова заснули. Через какое-то время опять шум. Гляжу: врач, сестра, санитары. Положили Слепакову на каталку, вытащили и свет потушили. А утром объявили: умерла».

— Считаешь, устранили заинтересованные лица? — таинственным тоном осведомился Полимеев.

— Да какие тут могут быть сомнения! — заорал Сидорин. — Я снова к заведующей: «Как фамилия медсестры, которая дежурила ночью? Кто такая? Возраст? Сколько у вас работает?» Отвечает: «Сабло Юлия Викторовна. Двадцать два года. Окончила медицинское училище в Алма-Ате. Уроженка Казахстана, недавно получила российское гражданство. У нас работает четвертый месяц». — «Фото имеется? И сообщите мне место проживания».

— Фотография с тобой? Давай сюда, — потребовал Полимеев.

Получив от Сидорина фото, майор Полимеев надел очки, хотя пользовался ими редко: если очень уж мелкий шрифт или какие-нибудь еле различимые следы преступных действий. Над карточкой подозреваемой в убийстве медсестры он пошевелил бровями и шмыгнул носом.

— Даже обидно, — сказал майор. — Хорошенькая девчонка. Глаза прямо как у ангела.

Сидорин дернул плечом, противно-издевательски хохотнул, снял серую мятую кепку и снова нахлобучил:

— Как говорят: глазами сирота, а…… Извиняюсь за выражение…

В дверь стукнули. Рытьков сначала просунул голову, потом переступил порог.

— Разрешите, товарищ майор?

— Разрешаю. Есть свидетели по трупу в магазине?

— Нашли двух бабушек. Они эту… которую возле магазина обнаружили, знают. И сожителя ее, такого же, тоже видели. Так что начинает немного проясняться. Еще мужчина один гулял в четыре часа утра с бультерьером. Заметил автофургон светлый с брезентовым верхом. Ну и вот…

— Ладно, Саша, передашь дело старшему лейтенанту Гороховскому. И Минаков пусть с ним продолжает. А ты подойди-ка сюда. Узнаешь?

Рытьков взял карточку, помолчал.

— Как же… — сказал сожалеюще, будто заранее знал, какое преступление вменяется глядящей с фотографии девушке. — Вчера в Склифе мимо меня прохаживалась. Я в коридоре сидел, пока Валерий Фомич со Слепаковой беседовал. Такая нахальненькая телочка. Подмигивала мне, ноги показывала как можно выше и кое-чем вертела. Потом смылась.