Леди Ру - Владимир Станиславович Елистратов

в Штатах. В посольстве, потом – в ООН. Поехал в отпуск. Он всегда летал в отпуск куда-нибудь на Карибы. На Ямайку, например, или на Доминикану. Брал меня с собой. На Доминикане мы в том году были. Ты не была на Доминикане?

Никакой издевки в голосе. Просто: была или не была?

– Нет, конечно. Я нигде не была… Это… где?

– Остров. Напополам с Гаити.

– А-а-а…

– Он любил дайвинг.

– Что любил?

– Нырять в океан. Отец был фанатом дайвинга. Меня тоже пристрастил. Там, в океане, знаешь, как хорошо!.. Как в раю, наверное. Хотя… В раю скучно, а там нет. В этом году он без меня поехал. Нырнул. Что-то там… Ну и… В общем, погиб. Сорок пять лет.

– А мама?..

– Они разведены. Она сейчас американка… У нее новый муж – ресторанный папа в Лас-Вегасе… Полное животное. Но богат.

– А-а-а…

– Вон шоссе уже.

– И ты теперь один?

– В общем, да. Есть, конечно, мать. Но она в Штатах, и у нее трое своих. Десять, восемь и три. От животного. Я к ней езжу. Все нормально. Деньги она мне высылает.

– Так, может, тебе переехать в Штаты?

– А что я там буду делать? Официантом устроюсь у отчима? Они зовут, но я не хочу. Я там был. Раз десять, наверное. Г…но страна.

– Почему?

– Там все ясно. Типа как… тебе вот голую ж… показали с надписью «голая ж…», улыбаются во всю моську и говорят: «Это, сэр, – голая ж…». Понимаешь? Извини.

– Ничего.

– А что дальше-то? Ну, ж… ну голая… И что? Смысл? «Простое, как мычание»… Понимаешь?

– Наверное, хотя… Я ведь ничего этого не видела.

– Некоторым нравится. Многим. Да почти всем. А мне нет.

– А что ж ты хочешь делать?.. Вообще – в жизни.

Роберт помолчал, немного качнулся на ходу, толкнув меня. Теперь было видно, что он все-таки пьян. Возможно, чтобы опьянеть, кроме пол-литра чачи, ему нужны были какие-то дополнительные ощущения.

– Извини, – сказал он.

– Да ладно… Ты ничего, в порядке?

– Не бойся, я в порядке… Вот еще… американский разговорчик. «Ты о’кей?» – «Я о’кей. А ты о’кей?» – «Я тоже о’кей» – «Тогда о’кей!» Думаю, ничего.

– Что – ничего?

– Ничего не хочу я в этой жизни делать. Я – типа Печорина с Онегиным. И с Обломовым до кучи.

– У тебя просто… несчастье. Вот ты и говоришь так.

– Да нет. Я – сдулся. Тебе сколько, восемнадцать?

– Да.

– А мне двадцать два. Ерунда, конечно. Не возраст. Но я уже все. Я знаю, что все. Заканчиваю вот МГИМО. Возьмут меня клерком в МИД. Потом пошлют в посольство какой-нибудь республики Свазиленд. Через пять лет из Свазиленда переведут в Танзанию. Из Танзании – в Буркина-Фасо. Карьеру можно закончить послом, например, в Малайзии. Все.

– Так это же интересно! Мир посмотреть. Я бы…

– Да видел я его, этот мир… Только и интересного: под водой и когда дорожку кекса схаваешь. Шучу.

Мы подошли к шоссе, и он стал, слегка покачиваясь, голосовать. Сразу подъехал «запорожец». Роберт махнул рукой. По ходу движения. Дескать: проезжай дядя. Дядя все-таки притормозил, высунулся в окошко, крикнул злобно, точно делая одолжение:

– Ну? Куда?

– В Копенгаген, – ответил Роберт.

Шофер с ненавистью посмотрел на Роберта, потом – на меня, мотнул головой, процедил: «Ш-ш-шалавы!» – и, тарахтя, как трактор, уехал.

– Там, в этой барокамере, даже не поговоришь, – сказал Роберт.

Остановилась старая «Волга». Шофер «Волги» был похож на маленькую ссохшуюся лысую обезьянку. Испуганно-затравленную. Как будто на ней все время ставят опыты и она каждый раз ждет очередного. Обезьянка ничего не сказала, только вопросительно-испуганно посмотрела на Роберта.

– Фрунзенская, – сказал Роберт.

– Метро? – с ужасом спросила обезьянка высоким тенором.

– Рядом. Фрунзенская набережная, 12…

Обезьянка отчаянно размышляла, глядя отчего-то на меня.

– Это где «Фитиль»?

– Почти.

Обезьянка думала, приоткрыв свой серый ротик.

– Поехали. Не обижу, – сказал Роберт.

Обезьянка глубоко вздохнула:

– Садитесь.

Мы сели на заднее сиденье. Поехали. Почти совсем стемнело. Шофер молчал, иногда тяжело вздыхая, мы тоже молчали. На въезде в Москву шофер спросил:

– Я заправлюсь?

– Конечно, – сказал Роберт.

На заправке шофер вышел. Роберт посмотрел на меня, взял меня за руку:

– Ты очень хороший человек, Дуся. Ты сама не знаешь, какой ты хороший человек. Редкий человек.

Я видела, что глаза у него влажные. Он медленно поднес мою руку, левую, к губам и поцеловал ее. Косточку безымянного пальца. Зажал косточку между горячими губами и несколько секунд не отпускал. Потом посмотрел мне в глаза и улыбнулся.

– Спасибо, – прошептала я и заплакала.

Больше никто и никогда не целовал мне руки.

Глава 15. Ад любви, или Пошел ты в Ацтлан

Через полчаса мы с Робертом приехали к нему домой. Фрунзенская набережная, 12. Квартира 39. Шестой этаж. Замечательная квартира. Сталинская (с высокими потолками и антикварной мебелью). И я осталась жить в этой квартире. Так захотел Роберт. И прожила там полгода, даже больше.

Далее – пунктиром, потому что подробности мучительны.

Я не знаю, как назвать эти полгода. Можно назвать их настоящей любовью, можно – безумием, можно – адом. Тут нужен какой-то китчевый ход. Например, «Ад любви». Хорошее название для плохого женского любовного романа или латиноамериканского сериала. Странно, если оно еще не использовано. Дарю.

И тем не менее это был настоящий ад любви. Или любовный ад.

Никогда больше я не встречала такого умного человека, как Роберт. К тому же он был невероятно добр и щедр (прямое следствие настоящего мужского ума). Почему он выбрал меня? Не знаю. Он все время повторял, что я – его единственная «другиня». И он меня любил, я это знаю. В его мире была тьма всяческих грудоного-попоглазых моделей, которые буквально висли на «Робике». Среди них были и совсем не глупые. И даже не хищные. Вообще из этих глянцевых кобылок, если их, конечно, не заносит в свободный полет где-нибудь в модельном или шоу-бизнесе, получаются классические мамашки-люкс. Труженицы подорванного генофонда. Все российские фитнесы сейчас забиты этими минимум двухдетными тридцатилетними красотками при солидных мужьях. Они рожают некрасивым толстым папам симпатичных здоровых детишек, и это правильно. В нашей деревне это называли «ремешок к веревочке». Богатые женятся на бедных. Для равновесия. Или некрасивые на красивых. Или глупые на умных.

Роберт был со всеми подчеркнуто корректен и дружелюбен. С моделями тоже. Но ни с кем не откровенничал, кроме меня. У него было море приятелей и очень мало друзей. Я была его женой и другом. Это были самые счастливые минуты, когда вечерами мы сидели на кухне, пили чай и говорили. Но такие минуты выпадали редко. Очень редко.

Уже