Оковы страсти - Джозефина Кэрсон

Он поравнялся с ней, и ей опять стало не по себе от его большой нависающей фигуры.

— Я же спросил, что плохого в моей одежде?

— Начнем с того, что ее всегда на вас слишком мало, — сказала она и, взглянув на его почти обнаженную грудь, тут же пожалела об этом.

Линда не привыкла к такой открытой зрелой мужской красоте.

— Океан располагает к жизни нараспашку, — сказал он и похлопал себя по голому животу. — Поэтому я весь нараспашку. Что еще вам не нравится?

Она сунула руки в карманы и упрямо стиснула зубы.

— Ваши рубашки. Они ужасны — застегнут они или расстегнуты.

— Ха, — ответил он. — Это только показывает как мало вы разбираетесь в подобных вещах. Это лучшие гавайские рубашки. Настоящие коллекционные.

— Возможно, — легко согласилась Линда. — Если вы коллекционируете хлам.

Он остановился и взял ее за руку так крепко, что она была вынуждена остановиться.

— Вы жалите сильнее, чем медуза. И я знаю почему.

— Вы всегда применяете физическую силу? — спросила она, бросив презрительный взгляд на его руку.

— Очевидно, — сказал он. — Хотите знать, в чем ваша проблема? Вы ревнуете.

— Ревную? — Линда, аж покраснела от досады.

— Да. — Его напряженный взгляд испугал ее.

Она хотела высвободить свою руку, но он продолжал удерживать ее.

— Вы ревнуете, — повторил он. — Ваш ребенок полюбил меня, и это вас бесит. Вы просто не в силах вынести этого.

— Это же смешно, — резко ответила она. — Мне просто не нравится, как вы им манипулируете.

— Я развлекаю вашего малыша. Разве это преступление?

Он выпустил ее руку и вытер свою о штанину, как бы сожалея, что дотронулся до нее. Они были уже на пляже, и она как можно быстрее пошла вперед.

Он не отставал от нее, не делая при этом ни малейших усилий — слишком длинными и сильными были его ноги.

— Я сказал… — начал он.

Но она оборвала его.

— Несколько дешевых фокусов, — проворчала она недовольно, — да несколько глупых песенок. И бесконечные подкупы.

— Какие еще подкупы? — возмутился он.

— Мороженое, кассеты, обещания дней дельфина — что там у вас еще…

— Это не подкуп. Просто я так чертовски хорошо живу. Я люблю жизнь и наслаждаюсь ею.

Она метнула на него горящий взгляд.

— Вам доставляет удовольствие очаровывать людей. Вам нравится, что он смотрит на вас, как на какого-то бога. Полагаю, это тоже должно произвести впечатление на вашего мистера Бадави, когда маленький мальчик будет с обожанием смотреть на вас.

— Ну, знаете ли, — усмехнулся он, — вы любое хорошее отношение сведете на нет. И, пожалуйста, не могли бы вы хоть иногда не смотреть на меня так, словно собираетесь вонзить мне кинжал в спину.

— Я вам сказала, — прекратите манипулировать моим ребенком. Я этого не потерплю.

Он презрительно покачал головой.

— Господи, я думал, вы выше этого. А вы, оказывается, эгоистка. Вы слишком оберегаете его.

— Ничего подобного!

— «Ничего подобного»! — передразнил он. — Как я понял, ваш ребенок говорил сегодня утром больше, чем за все последние месяцы. Я думал вы будете счастливы. Но нет, только не вы.

Линда, растерявшись от такого обвинения, уставилась на него.

— Вы сами же виноваты в его проблемах, продолжал он воинственно. — Он не говорит, потому что в этом нет нужды. Вы слишком хорошо его понимаете. Ему достаточно посмотреть вас, и вам все ясно. А я вытягиваю из него слова заставляю его их произносить. Поэтому вы ревнуете.

Линда остановилась. Она раскрыла рот, но слова не шли. Внезапно у нее пересохло во рту, и язык онемел.

— И прекратите стрелять в меня своими глазами, — предупредил он свирепо. — Я еще вчера начал подозревать, а сегодня окончательно убедился в этом: когда он хочет чего-то от меня, он спрашивает. А вы так настроены на него, что ему не нужно спрашивать. Вы не заставляете его говорить, а я наоборот.

Линда поняла, что если глаза ее и горели, то не столько от негодования, сколько от чувства своей вины. То, что она сейчас услышала, было правдой, и осознание этого потрясло и расстроило ее. Она любила сына так сильно, что его ум, казалось, стал частью ее собственного ума. Она всегда гордилась тем, что прекрасно понимает его и этим как бы помогает ему. Но оказалось, что в своем неведении и гордыни только вредила ему.

Каким бы распутником, негодяем или подлецом ни был Грэг, именно ему удалось сделать то, чего она не смогла. И добился он этого всего за один день: расшевелил мальчика, заставил его сначала улыбаться, потом смеяться и даже почти болтать.

У нее защипало в глазах, она прикрыла рот рукой и отвернулась от своего спутника.

— Линда? — спросил Грэг своим грубоватым голосом. — Линда? О Господи, что я еще натворил?

Она почувствовала на своих плечах его большие, уверенные и теплые руки. Он повернул ее лицом к себе, и она с изумлением увидела заботу тревогу в его обычно смеющихся глазах.

Она попыталась отвести взгляд, но он взял пальцем ее за подбородок и приподнял ее лицо к своему.

В то же время другой рукой он обнял ее и притянул к себе. Меньше всего ей хотелось прижиматься к нему, но она, не зная почему, повиновалась.

Он был высоким и сильным. В тот миг он показался ей надежным прибежищем, в котором она очень нуждалась. Она приникла головой к его пестрой расстегнутой рубашке и внезапно ощутила, как устала от всех переживаний, накопившихся за годы неудачного замужества, похождений гуляки-мужа и слишком восприимчивого ко всему ребенка. Ей так долго приходилось бороться, быть сильной и всегда поступать правильно, что сейчас ей захотелось отдохнуть. Хотя бы одну минуту, всего лишь одну минуту.

Грэг обнял ее обеими руками, прижался губами к ее волосам и зашептал что-то похожее на «ну, ну, не плачьте…» Может быть, он даже просил прощения. Но его голос был тихим, а ветер с моря уносил прочь его слова.

Она не заметила, как ухватилась рукой за отворот его нелепой рубахи и щекой прислонилась к его обнаженной груди. Его бронзовое тело приятно пахло кокосовым мылом, а кудрявые волосы на груди мягко щекотали ей кожу. Биение его сердца становилось все сильнее, как нарастающий шум начавшегося прилива.

Она почувствовала, как напряглись его бедра, и он еще крепче прижался к ее телу, но острее всего она ощутила надежную силу его объятий.

— Все будет хорошо, — шептал он ей в волосы. — Мы что-нибудь придумаем.

Держи меня, хотелось ей шепнуть в ответ. Хотя бы одну минуту. Меня так давно никто не обнимал. Так давно.

Но даже сама эта мысль пугала ее, а уж о том, чтобы произнести это вслух, и речи не могло быть. Да и что она делала здесь, на этом частном пляже, в объятиях мужчины, прижавшись к нему, как если бы он нравился ей и она в нем очень нуждалась? Возможно, это было именно то, чего он и добивался.