Лиловый (II) - Ганнибал

Леарзе стало поневоле смешно; потом он резко задумался: уж не… андроид ли она? Чересчур… живая для обычных обитателей Кэрнана. Много улыбается. Черты лица у нее не слишком изящные, и красавицей ее не назовешь, но симпатичной — запросто, несмотря на не в меру, пожалуй, тяжелую челюсть.

Но об этом он спросить мог еще менее, чем о… ну, неважно. Внимание женщины вновь переключилось на гостя, и она стала рассказывать ему о том, чем занимается она сама, потешно стараясь говорить внятно и медленно; Леарза, правда, все равно толком не понял, слишком мало еще знал о том, чем вообще занимаются люди в Кеттерле, уловил только, что ее работа как-то связана с машинами.

Машины, и тут машины.

Остаток дня прошел на удивление спокойно; присутствие женщины будто разбавило и охладило напряжение, возникшее между Белом и Леарзой, поговорить о чем-то всерьез не представлялось возможным, да и гнев Леарзы снова как-то поутих, затаился глубоко внутри. Это Волтайр потащила их вечером на веранду, где они и сидели в сумерках, негромко переговариваясь, и Леарзе еще пришлось рассказывать ей насчет Одаренных, — Волтайр до смешного никак не могла взять в толк, почему всякий безумец становился слугой темного бога.

— Но ведь это просто болезнь, — сказала она, недоуменно пожимая узкими плечами. — Как и любая другая? Почему именно от нее?..

Леарза даже озадачился и спросил у Бела, правильно ли это слово переводится, но Морвейн только кивнул в ответ.

— То есть, — продолжала допытываться Волтайр, — если человек, допустим, заболел простудой… ну ладно-ладно, возьмем что-нибудь посерьезнее, например, менингит

… - тут Беленосу пришлось объяснить Леарзе на его родном языке, что это за болезнь, — то это ничего, и темный бог тут ни при чем?

— Конечно, — в свою очередь недоумевал Леарза. — Это же болезнь тела.

— А сумасшествие — разве не болезнь тела? — спросила Волтайр.

— Нет, — возразил Леарза. — Это болезнь души.

Она потешно нахмурилась.

— Как может болеть то, что не существует? — сказала она.

Этому спору почти что неожиданно положил конец сам Бел Морвейн; он примирительно сообщил им:

— На Руосе несколько другое понятие о душе, Волтайр, так что не пытайся мерить нашими мерками, хорошо?

Она тут же согласилась с ним и покорно приняла разъяснения Леарзы за нечто само собой разумеющееся. На Леарзу, впрочем, ее вопрос произвел удручающее впечатление; ему было отчего-то мучительно жалко смотреть на это круглое живое лицо и понимать, что она даже не верит в существование души, не говоря уж о…

Должно быть, само это понятие их народу представляется чем-то ненужным и давно устаревшим.

Остаться наедине, без разговорчивой Волтайр, им удалось только совсем поздно, когда она, мило улыбаясь, пожелала им доброй ночи и ушла на второй этаж; Бел будто спать не собирался и все еще сидел с сигаретой на веранде, и Леарза, подумав, остался с ним.

— Ну что, — негромко заметил Морвейн, кажущийся еще огромнее в ночных сумерках. — Вот ты и познакомился с человеком, как можно более далеким от… всего, что связано с Руосом и нашими исследованиями. Волтайр никогда особенно не интересовалась чужими цивилизациями.

— Она… милая, — наконец принужденно выдавил Леарза. — Она твоя… жена?

— Сестра, — спокойно поправил Морвейн. — Мы, должно быть, не очень похожи, но у нас были разные матери.

Леарза задумался; только теперь он озадаченно осознал, что все-таки сходство между ними есть: у обоих тяжелая челюсть, хоть женские черты лица Волтайр как-то скрадывали эту черту, и совершенно одинаковый цвет глаз. В остальном, правда, брат и сестра были совсем разные. И особенно в манере вести себя.

Этот ответ, впрочем, решил сразу оба вопроса Леарзы: если уж Волтайр — действительно сестра Морвейна, то она не может быть андроидом.

Но тем не менее она вполне живая и улыбается очень даже по-человечески, пусть и самой обыкновенной улыбкой.

— …У вас одинаковые глаза, — сказал Леарза. Бел на это ничего не ответил; потом уже негромко сказал, будто про себя:

— И большая разница в возрасте, для тебя, быть может, она покажется просто огромной. Мне было восемнадцать лет, когда она появилась на свет.

— Сколько же тебе сейчас? — вырвалось у Леарзы.

— Пятьдесят шесть.

Китаб обескураженно смолк. Потом уж ему пришло в голову: ну конечно, если цивилизация Кеттерле настолько развита, то наверняка они научились сильно продлевать человеческую жизнь, если не обрели бессмертие.

Будто прочитав его мысли, Бел добавил:

— Нет, бессмертия мы не открыли. Хотя средняя продолжительность жизни в Кеттерле несколько больше, чем ты привык, мы давно пришли к пониманию, что вечная жизнь окажется попросту скучной. Многие люди, дожив до таких лет, когда им уже становится неинтересно, что будет дальше, предпочитают закончить свою жизнь добровольно.

— Убить себя? — уточнил Леарза, немного удивленный.

— Ну да. В Кеттерле считается, что жизнь — личное достояние каждого человека, и он волен делать со своей жизнью все, что сочтет нужным. Выбросить в том числе.

— …Я не понимаю, — покачал головой Леарза. — Как можно добровольно отказаться от жизни?

— Легко.

Больше Морвейн ничего не сказал; тишина окутала их, но не та, неестественная, которая царила в спальне Леарзы в Ритире, а живая, полная стрекота кузнечиков, шелеста листвы и дуновений ночного ветра. Вся злость, которую Леарза тщательно копил прошлой ночью, ушла без следа; вместо нее на душе у него воцарилась странная усталость.

Он поднялся с места, уже собираясь идти к себе, но помедлил и все же сказал, уже без нажима в голосе:

— Но ведь это так? Все это время вы наблюдали за тем, как гибнут потомки ваших врагов, и только утверждались в правильности вашего пути? И на этом Венкатеше тоже?

— Если тебе нравится формулировать это подобным образом, пусть будет так, — чуточку сердито отозвался Морвейн.

— Тебе не кажется, что в чем-то прав был Тирнан Огг? Вы ужасно похожи на бездушные машины. Смерть вас не трогает, даже если умирают ваши же товарищи.

— Почему ты так думаешь?

— А Венкатеш?

— …Мне кажется, тогда на побережье мне следовало меньше беречь тебя и оставить тебе парочку синяков.

Леарза немного обескураженно промолчал.

— Ты говоришь о том, чего не знаешь, — добавил Морвейн, отворачиваясь. — Ты не понимаешь нас и не пытаешься понять…Никогда больше не упоминай при мне о Венкатеше, иначе я все-таки разобью тебе морду, запомни это.

Он рассерженно пожал плечами и молча вышел в темную кухню, оставив Морвейна сидеть на веранде.

Возможно, если бы какой-нибудь досужий наблюдатель попробовал сравнить координационный разведческий центр с фантастической гильдией наемников, он нашел бы нечто сходное, хотя, пожалуй, это сходство было больше в атмосфере главного холла, нежели в чем-либо еще. Что ж, в силу специфики своей работы многие разведчики отлично владели холодным и огнестрельным оружием, а некоторые вдобавок и актерским искусством; как и в некоей гильдии, здесь тоже были свои ранги, свои старики и новички, и самые старые из разведчиков пережили на своем веку все столкновения с потомками проигравших в катарианском расколе, даже Норн. Норн, правда, был привилегией совсем немногих, и в основном младших: все-таки это было сто с лишним лет тому назад, и почти все выжившие с тех времен давно ушли в отставку.

Главный холл был просторным, но мрачным, и разведчики здесь часто собирались просто посидеть, словно в баре, к тому же, одна из стен была полностью занята табло с последними распоряжениями Лекса, а на противоположной высвечивались новости о текущих миссиях.

И теперь на одном из низеньких кожаных диванчиков устроились двое, оба далеко не новички, а один из них и вовсе пользовался славой на весь институт ксенологии. Они в ленивой тишине наблюдали за экраном с новостями; первый в руках вертел пластиковую бутылку, второй развалился, сунув в рот электронную сигарету.

Эохад Таггарт имел некоторый недостаток, о чем в большинстве его коллеги были прекрасно осведомлены: чрезмерное пристрастие к алкоголю, от которого он наотрез отказывался избавляться. Напиваясь, Таггарт становился непредсказуемым и временами даже неуправляемым, и если бы не его коллега, устроившийся ныне на диване рядом, многие инциденты, возможно, заканчивались бы куда более плачевно и для самого Таггарта, и для окружающих.

Каин, со своей стороны, давно уже привык. Он знал Таггарта много лет; впервые познакомился с ним при достаточно неординарных условиях, и, собственно говоря, первая их встреча прошла в несколько одностороннем порядке: Каин, у которого начал сбоить один из резидентных процессов, находился без сознания добрые сутки, когда разведчики из его отряда наконец отыскали кибернетика, и тот спас младшему жизнь.