Пути моей судьбы - Валентина Нагинская

установить контакт было трудно, хотя девочки ко мне относились нормально, но и особого интереса не проявляли, поскольку я была не из их круга. Они были более раскованными и нарядными, обсуждали артистов театра и мальчиков из соседней школы (наша была женская). А я особенно нарядной не была, театр только здесь начала посещать, знакомых мальчиков кроме брата и его друзей не было.

Впрочем, одета я была вполне достойно. Ещё когда училась в Маслянино, папа купил мне в Новосибирске шерстяное коричневое форменное школьное платье. На платье пришивались белые подворотнички из ткани или шитья, и я их постоянно меняла. Такое платье было первым во всей школе и меня даже приводили в учительскую чтобы учителя могли его как следует рассмотреть. В старших классах папа вообще меня баловал и покупал модные и хорошие вещи — серое в бледную клетку пальто с большим, как у взрослых дам, енотовым воротником, туфли на микропоре ("манке") у спекулянтов на рынке и т. п. Но иногда была нехватка в самых необходимых вещах таких как белье и чулки. Помню осенью долго не удавалось купить, точнее достать, мне чулки, а температура опускалась уже до десяти градусов. На переменах в школе я стояла у стенки с голыми, синими от холода ногами, боясь привлечь к себе внимание.

В восьмом классе мне купили первые ручные часики "Заря". Это было целое событие. Мои братья Володя с Юрой отстояли за ними всю ночь в очереди (Светлая им память!), зато мне достался самый желанный вариант в форме кирпичика. Я не сводила с них глаз, любовалась как часы выглядят на руке и поблёскивают на солнце. Наш дом стоял рядом с железнодорожной насыпью и при прохождении пассажирских поездов я всегда чувствовала себя как на сцене — у меня было ощущение, что люди из него только и делают, что смотрят на меня. Эта глупая мысль и была использована для демонстрации имеющегося у меня богатства. Устроившись во дворе на бревнах с книгой в руках таким образом, чтобы часы были со стороны поезда, я погружалась в чтение и была абсолютно уверена, что пассажиры не могут наудивляться какие замечательные часы у этой девочки. Кстати, часы у меня появились у одной из первых в классе.

Надо признаться, годы обучения в старших классах не были для меня радостными, даже трудно что-либо вспомнить позитивного из процесса обучения. Директором была, на мой взгляд, злая мегера, меня к ней посылали, когда я отказывалась от укола. Училась я хорошо, но без увлечения. На уроках отвлекалась, писала какие-то рассказики, рисовала по заказу девочек портреты мальчиков, стараясь добиться сходства с актёром Вячеславом Тихоновым, который был в то время для всех эталоном красоты. В школе не было никаких кружков по интересам и никаких занимательных мероприятий кроме вечеров танцев, на которые приглашались мальчики из соседней школы. Из-за своей зажатости на них я не блистала, хотя в первый же вечер меня пригласил самый симпатичный из мальчиков, с глазами цвета золотистого бархата и таком же пиджаке. Я так смутилась, что едва передвигала ноги и больше он меня не приглашал.

Несмотря на то, что школьная жизнь не была интересной, унылыми те годы нельзя назвать. В школе у меня были подруги. Это Ада Бахман, Ксения Кожевникова и латышка Каля, фамилию которой я забыла. Ада, с которой мы сидели за одной партой все три последних года обучения в школе, была типичной немкой: очень хорошенькая блондинка с пышными волосами и прекрасной фигурой, аккуратная, подтянутая, кокетливая. Всегда у неё все задания были выполнены, ничего дома не забыто, всё на своих местах — тетради, учебники, резинки и прочее. Дома у неё тоже был полный порядок, чисто, красиво, приветливые родители. Ксения как будто вышла из картины Брюллова «Последний день Помпеи. Но несмотря на свою редкую внешность, она была болезненно стеснительной, возможно из-за диатеза на руках; ни с кем не дружила, но ко мне привязалась всей душой. Родители, особенно отец, очень переживали за неё и чрезвычайно ласково ко мне относились боясь, как бы я её не оставила. Отец Ксении работал в Высшей партийной школе на какой-то маленькой должности и иногда брал нас с собой на доклады о международном положении с последующими концертами, из-за которых мы и ходили. Каля, была из семьи перемещённых в Сибирь латвийцев. Жили они вдвоём с матерью в баньке у родственников. Там помещалась только кровать, где они вместе спали, маленький столик и один стул. Посуда стояла на плите, а одежда висела на стене. Но всё было идеально чисто, и сама Каля выглядела очень аккуратной девочкой всегда с белоснежными воротничками. Не могу себе представить как это матери удавалось. Какое-то время я дружила с дочерью известного в Сибири художника Титкова. Она была высокая стройная красавица с толстыми косами и училась в музыкальной школе. У нас с ней были одинаковые пальто с пышными енотовыми воротниками. Их квартира была богатой по моим тогдашним понятием, но очень скромной по современным меркам.

Вне школы было множество разнообразных занятий — посещали театр, кино, местный художественный музей, выставки, библиотеку, много читали. Летом ходили на Обь купаться и загорать, зимой на каток в Дом офицеров. Каток был закрытый, только для членов семей военных, но кто-то мне достал пропуск, как сейчас помню, на фамилию Лунина. Володя же перелазил туда через забор. До катка было довольно далеко, более двух трамвайных остановок, но мы добирались туда прямо на коньках. Наверное, мы не могли пользоваться и гардеробом, поэтому ходили только в свитерах по любому морозу. Особенно трудно было возвращаться после катания по неровной дороге, ноги в коньках уже подгибались от усталости, а сами мы разогретые от катания быстро остывали и мёрзли.

Хорошо помню день смерти Сталина. В школе и учителя, и ученики рыдали навзрыд. Я же плакать не могла, только положила голову на руки и склонилась над партой, делая вид, что плачу, но глаза были совершенно сухие. Зато вечером уже дома и на меня, наконец, подействовал общий психоз, и я заплакала. Мама с укором мне сказала: "О чём плачешь?!" Она часто нам так говорила и цитировала Евангелие "Дщери иерусалимские! Не плачьте обо мне, но плачьте о себе и о детях ваших.» Лк.40.28

В эти годы я иногда уступала настояниям мамы сходить в церковь, тем более что там в хоре пел красивый мальчик. Я то и дело на него смотрела вверх на хоры, где он