Страна Желанная - Илья Бражнин

Дед Назар занозисто напирал на Глебку и смотрел на него язвительно. Глебка растерянно молчал. Дед поглядел на него осуждающе.

- Молчишь? Ну то хоть хорошо, что молчишь. Сказать тебе всё одно нечего. Дело собрался делать, неумыта душа, а дуром за него берёшься.

- Как же за него браться? - спросил Глебка, хмурясь.

- Ну вот. То иной разговор. С того б и начинать.

Дед усадил Глебку на лавку, сел напротив него и стал высчитывать, что и как нужно делать. Выходило так, что дела очень много. Нужно каких-то людей разыскать, да кой-кого порасспросить, да по соседним деревням шелексовских родичей поискать, особенно близ самого фронта.

Дойдя в своих объяснениях до этого места, дед Назар наклонился к Глебке и зашептал в самое его ухо.

- Люди, слышь, есть такие, что через фронт перейти способствуют. С красными, значит, связь у их. Я такого человека сейчас и доищусь. У меня по всему уезду люди в примете.

Дед наставительно поводил пальцем перед Глебкиным носом и закончил:

- Ну, одним словом, ты пожди, давай, а то знаешь, выйдет торопко, да нехватко и заместо того, чтобы ладом всё сладить, только лоб рассадишь.

Глебка слушал деда с величайшим вниманием и смутной тревогой. Всё, что говорил дед Назар, как будто верно было. И в самом деле, наобум такое дело делать нельзя. Но тогда как же получается? Получается, что в Шелексу не то сегодня, а и через неделю, да, пожалуй, и через месяц не попадёшь. А как же тогда с пакетом батиным?

Глебка был в затруднении и не знал, как из этого затруднения выйти. Он думал об этом неотступно часть ночи, думал и весь следующий день, думал и под вечер, шагая на лыжах к Степанку в Ворониху. Он шёл по тракту, держась обочины.

Не доходя деревни, он повстречал длинный военный обоз. На санях-розвальнях лежали мешки и ящики в разноцветных наклейках с надписями на непонятном языке. Рядом с санями плелись подводчики. Это были крестьяне из окрестных деревень - голодные, измождённые, оборванные. На подводах сидели охранявшие обоз английские солдаты - сытые, неторопливые, одетые в длинные шубы на бараньем меху. Верх у этих шуб был из плотной рыжей материи. На головах солдат торчали высокие ушанки из волчьего меха с верхом защитного цвета. Ноги поверх окованных ботинок обуты были в тупоносые огромные бахилы из белой парусины с парусиновыми же короткими голенищами, которые заматывались длинными лентами-обмотками. Сзади бахил были приделаны медные пряжки для лыжных ремней, звеневшие на ходу как шпоры. Звались бахилы "шекльтонами", по имени изобретшего их для войск интервентов английского полярного путешественника Шекльтона, того самого Шекльтона, который вскоре и сам явился на русский Север с предложением к белогвардейскому правительству Архангельска продать ему "по минимальной цене" не более не менее, как весь Кольский полуостров, едва не равный по величине Англии.

Эти бахилы и прочие принадлежности заморского обмундирования, как и носившие их солдаты, давно уже были не в диковинку Глебке. Почему же он вдруг остановился на дорожной обочине и долго стоял неподвижный, точно примёрзший к месту?

- Чего рот разинул? - крикнул ему ехавший на передней подводе начальник обозного конвоя, не переставая жевать резиновую жвачку, и кинул в лицо Глебке скомканную обёртку от сигарет.

Бумажный комок не долетел однако до цели, а окрика на чужом языке Глебка не понял. Он стоял и смотрел на этого кричащего, жующего и дымящего чужеземца, не отрывая глаз от его красного лица. Было ли оно красно от мороза или это был его природный цвет, Глебка не мог разобрать, но это лицо привлекло Глебкино внимание, заставив остановиться на краю дороги. Глебке вдруг показалось, что перед ним тот самый краснорожий сержант, который выгнал его из родной сторожки. В следующее мгновение он уже убедился в своей ошибке, но не отвёл глаз и не тронулся с места. Нет, это не тот краснорожий, это другой, но мелькнувшее сходство вмиг всколыхнуло в Глебкиной душе всё, что он тогда пережил. Гнев, унижение, ненависть, отвращение - всё это снова поднялось со дна души, но теперь усиленное тем состоянием, в котором находился Глебка, так много переживший в последние месяцы и только вчера похоронивший отца...

Эта короткая встреча на дороге как бы провела невидимую черту, резко отграничившую всё, что было до сих пор, и разом положившую конец мучительным сомнениям. До сих пор Глебка всё раздумывал ждать или нет, пока дед Назар что-то там разузнает да разведает о пути на Шелексу. Теперь, увидев сытых чужеземцев, по-хозяйски развалившихся в санях и понукающих голодных и разутых мужиков, Глебка разом перестал раздумывать и сомневаться.

Не было сказано никаких слов, не было приведено никаких доводов, он только поглядел на обоз, и решение пришло сразу и само собой. С этим готовым решением Глебка и пришёл к Степанку в Ворониху.

Степанок рубил перед избой сучья на топку печи. Тут же гонялись друг за другом вокруг сугроба младшие братишки.

Глебка остановился перед Степанком и сказал негромко:

- Дело есть.

- Ну? - заинтересовался Степанск. - Валяй, говори.

- Отойдём, давай, - сказал Глебка, косясь на братишек Степанка.

Степанок бросил топор, и они отошли шагов на двести к опушке леса. Тут Глебка посвятил друга в свой план похода через фронт. Предлагая Степанку этот общий поход, он как бы предлагал ему общую месть за их отцов. И Степанок тотчас согласился. Побледнев от волнения и заикаясь, Степанок принялся обсуждать с Глебкой подробности похода. Они уговорились, что на рассвете Глебка придёт к избе Степанка и вызовет его стуком в окошко. На том они и расстались.

Вечером Глебка вернулся в хибарку деда Назара, куда он переселился после смерти отца. Предстоял разговор с дедом и разговор не из приятных это Глебка знал. Но он не побоялся этого разговора и приступил к нему очень решительно.

- Я пойду, деда, сегодня, - сказал он, садясь на лавку перед низеньким оконцем.

- Это куда же ты пойдёшь? - спросил дед деловитой скороговоркой, прикидываясь, что не понимает, о чём идёт речь.

- Я пойду, деда, - повторил Глебка. - Я боле ждать, не могу с пакетом.

- Опять двадцать пять, - сказал дед с досадой, сразу бросив прикидываться непонимающим. - Кто про что, а пьяница про чарку. Уже, кажись, говорено и переговорено всё. Вчерашний день я с двумя зареченскими мужиками толковал. Сладим помаленьку дело.

- Мне помаленьку нельзя, - сказал упрямо Глебка. - Я всё одно уйду.

- То ещё мы поглядим, как ты уйдёшь, - сказал дед Назар, рассердясь не на шутку и угрожающе хмуря седые брови. - То ещё мы поглядим.

Но Глебка не испугался ни нахмуренных бровей деда, ни его грозного предупреждения. Он продолжал настаивать на своём. Дед Назар тоже от своего отступиться не хотел, и оба разошлись спать сердитые - каждый с твёрдым намерением сделать по-своему.