Оковы прошлого - Франсуаза Бурден

— Подпись врача неразборчива… И все-таки его можно найти.

— При условии, что он практикует, не уехал в другой конец страны и вообще еще жив, — возразил Альбан. — Эта бумажка была написана двадцать семь лет назад!

Коляʹ залпом выпил свой кальвадос и протянул стакан Альбану.

— Еще пару капель, будь добр. Послушайте, я все равно думаю, что лучше забыть эту историю. Твои дети, Жиль, абсолютно нормальны, и ты это прекрасно знаешь.

— Как знать… Думается, мать тоже была нормальной, когда отец сделал ей предложение. Симптомы появляются со временем, я где-то об этом читал… Я все выясню, можете на меня рассчитывать!

Прислонившись к стене у печки, Альбан переводил взгляд с одного брата на другого, размышляя о том, что они по-разному отреагировали на новость. Жиль был решительно настроен разузнать побольше, организовать настоящее расследование, а Коля явно желал только одного — поскорее захлопнуть этот ящик Пандоры. А что же он сам? Хочет ли он сам узнать, что произошло много лет назад в стенах этого дома? Узнать, что на самом деле случилось с его родителями?

—Ладно, — поднимаясь, сказал Коля. — Мы решили, что Жо оставим в покое, верно? И не будем рассказывать женам, оставим это между нами.

Неопределенно махнув братьям рукой, он, покачиваясь от выпитого алкоголя, а может, и от усталости, вышел.

Жиль дождался, пока шум шагов в коридоре затихнет, и сделал Альбану знак присесть рядом с ним.

— Почему Коляʹ так к этому отнесся? — спросил он.

— Потому что он любит, чтобы все было хорошо, без намеков и недомолвок. Ты его знаешь, ему нравится, когда все гладко.

— Счастливчик! — усмехнулся Жиль. — Но я, в отличие от него, не витаю в облаках. Меня эта история беспокоит. А тебя?

— Да. А точнее, и да и нет. Меня разбирает любопытство, и в то же время я боюсь. Я бы не хотел узнать что-нибудь ужасное о своей семье, понимаешь?

— Ужасное? Ты преувеличиваешь! А пока, если ты не против, я заберу эти бумаги с собой. Если хочешь, оставь бумажник у себя.

— Я положу его туда, где Луи его нашел.

— Зачем? «Пароход» не музей, Альбан, в котором вещи нельзя перекладывать с места на место. Тем более что скоро ты приведешь рабочих и все здесь разломаешь!

— Я не стану ломать, я буду ремонтировать.

Они обменялись улыбками, испытывая удовольствие от того, что так хорошо понимают друг друга. Потом решили, что и им уже пора спать. На площадке второго этажа братья пожелали друг другу доброй ночи, и Альбан поднялся выше. На «свой этаж», как он привык говорить.

Валентина уже крепко спала, но она оставила ему записку на подушке.

«Разбуди меня, когда придешь. Я тебя люблю».

Зачем будить ее среди ночи? Валентина была так красива во сне, что Альбан ненадолго замер у кровати — блестящие волосы разметались по подушке, тонкая золотая цепочка сползла на щеку. В этой непринужденной позе Валентина казалась очень молодой и очень ранимой. Альбан наклонился, погладил ее лоб, поправил цепочку. Подобрал с паркетного пола книгу на английском, закрыл ее и положил на стол. Никогда в жизни он не испытывал к женщине такого сильного чувства. Валентина стала ему необходима, он не представлял свое будущее без нее. Но он боялся спугнуть ее, не хотел, чтобы у нее создалось впечатление, будто он решил запереться с ней в этом доме, поэтому избегал серьезных разговоров, страшился произнести главные слова. Если он так скоро снова заговорит с ней о браке, не захочется ли ей бросить все и убежать? Он старше ее, у него нет профессии, он заставил ее уехать из Парижа… Конечно, Валентина уверяет, что ей очень нравится вилла, но он прекрасно видит, что здесь она чувствует себя… потерянной, что ли? Если ты не родился в этих стенах, легко ли привыкнуть жить в таком огромном здании? Тем более что этой зимой придется померзнуть… А может, ей будет страшно, если он станет отлучаться из дома? Положа руку на сердце приходилось признать, что желание вернуть «Пароходу» былое великолепие — идея эгоистичная и неразумная…

Альбан обошел кровать и лег на своей половине. Трещина на стене, казалось, стала еще больше.

«Ты смотришь на нее вот уже тридцать лет. Вы росли вместе».

А сколько еще найдется таких трещин, если обойти все комнаты? Может, в болезни матери сыграло свою роль постепенное разрушение дома — осыпалась штукатурка, блекли обои, растрескивались оконные и дверные проемы… Если верить Жо, Маргарита медленно чахла, ожидая, когда ее Феликс вернется с работы, но почти никогда не выходила на улицу.

«Я сам расспрошу Жо. Потихоньку, издалека, не задавая прямых вопросов…»

Как и Жилю, ему хотелось знать. Неожиданно Альбан вспомнил признание стюарда, которое тот сделал ночью во время одного из дальних перелетов: «Худшие сюрпризы преподносят нам близкие. Люди, которых мы, как нам кажется, знаем как облупленных, оказываются чужаками, способными на все, в том числе на самое страшное». Стюард тогда был в депрессивном состоянии — жена недавно ушла от него к другому, но в его словах была немалая доля истины. Что мы знаем о наших близких помимо того, что они хотят нам открыть?

Альбан погасил ночник и удивился, какой глубокой вдруг показалась ему темнота. Небо, должно быть, сплошь затянуло тучами, не пропускающими лунного света, даже самого тоненького лучика. Лежа в чернильной тьме с открытыми глазами, Альбан представлял себе дом со всеми его комнатами. Под длинным скатом крыши приютились самый верхний, четвертый, этаж и чердак. Не так давно Альбан поднимался туда, чтобы проверить состояние остова, и вспомнил о матери и ее трагической смерти, но это воспоминание было мимолетным. «Забудьте об этом, мальчики», — повторяла Жо на тысячи ладов. Братья так и сделали, потому что это было самым легким решением. Антуан и Жо оплакивали смерть их родителей, сами они — нет.

Альбан закрыл глаза и попытался думать о чем-нибудь другом. Например, о кабине пилотов в «Боинге» или в «Аэробусе».. Интересно, какая она в легендарном А380[8], недавно вышедшем с заводов Тулузы? И что чувствует пилот, садясь за штурвал такого самолета?

«Господи, только не об этом!»

Что успокоит его разум, поможет заснуть? Альбан тихонько придвинулся к Валентине, обнял, не потревожив ее сон. Неужели он стал настолько уязвимым, что для того, чтобы успокоиться, ему нужно ощущать живое тепло лежащей рядом женщины? Куда подевались его любовь к независимости, упорное нежелание связывать себя сентиментальными чувствами, умение получать удовольствие от того, что спишь один, растянувшись поперек кровати? Перестав быть командиром экипажа, он превратился в робкого влюбленного?