Зимняя война - Вяйнё Таннер

«Когда федеральный канцлер Австрии Дольфус был убит в 1934 году, его преемником на этом посту стал Курт фон Шушниг, позднее заключенный в концентрационный лагерь по приказу Гитлера.[10] В то время канцлер потерял в автокатастрофе жену и жил вдовцом. Госпожа Дольфус была вдовой и жила на государственную пенсию. Поскольку австрийские финансы хронически находились в плачевном состоянии, в голову министра финансов пришла великолепная идея: Шушниг должен жениться на госпоже Дольфус. Таким образом, можно было убить двух зайцев: овдовевшие люди нашли бы свое счастье, а государство сэкономило бы на пенсии, выплачиваемой госпоже Дольфус. Предложение было с воодушевлением одобрено кабинетом министров; единственным членом кабинета, который испытывал сомнение, оказался Шушниг. Все остальные настаивали, чтобы он обдумал этот вариант. Некоторое время спустя он отправился с визитом к госпоже Дольфус.

Он изложил ей все доводы, но госпожа Дольфус сначала даже не пожелала слышать о такой идее. Она сказала, что так привыкла к своему мужу, что ей будет трудно жить с другим человеком. Ее муж и Шушниг на самом деле были совершенно разными даже внешне. „Мой муж был невысок, носил прическу ежиком, и глаза его всегда были вытаращены, — сказала она. Затем добавила: — А вы высокого роста, ваши волосы гладко зачесаны назад, а глаза на обычном месте. Нет, я не смогу привыкнуть к вам“.

После таких слов Шушнигу только оставалось вернуться в кабинет министров и доложить, что он потерпел поражение. Все члены кабинета оплакивали крушение такого отличного плана, больше всех был огорчен министр финансов. Когда министры принялись обсуждать другие варианты, кто-то вспомнил про старого венского раввина, известного своей мудростью. Он-то и предложил, чтобы Шушниг отправился за советом к этому раввину.

Раввин некоторое время молча обдумывал проблему, а затем сказал: „Проведите всеобщие свободные выборы“.

„Выборы? — переспросил Шушниг. — Но что общего имеют выборы с моей проблемой?“

Но старый еврей стоял на своем и повторил: „Проведите выборы. Когда они закончатся, вы увидите, что вы маленького роста, что ваши волосы стоят торчком, а глаза вылазят из орбит“».

Когда я произносил последние слова, многие из сидящих за нашими спинами людей едва могли удержаться, чтобы не расхохотаться во весь голос. Нам стало ясно, что это отнюдь не обычные посетители ресторана, знающие только русский, а люди, прекрасно владеющие финским языком.

Мы уехали в Москву ночным поездом, прибывшим в столицу по расписанию, точно в 10.10 утра. Те же самые люди встречали нас на вокзале, что и в прошлый раз. Барков, начальник протокольного отдела, просил нас быть нынешним вечером на сессии Верховного Совета СССР.

На вокзале я переговорил со шведским послом Уинтером. Он сказал мне, что пытается добиться сегодня аудиенции у Молотова, чтобы вручить ему шведский демарш относительно Финляндии. Он обещал позже сообщить мне о результатах этого визита, но Молотов его не принял. Уинтер также сообщил мне, что Александра Коллонтай, советский посол в Стокгольме, побывала в Москве, чтобы доложить там о позиции Швеции. Мадам Коллонтай встречалась в Кремле со многими людьми, пропадая там буквально целыми днями. После этих встреч она выглядела очень усталой. На следующий день заведующий отделом Скандинавских стран МИД весьма мрачно разговаривал с Уинтером, что тот счел добрым знаком для нашего вопроса. Уинтер также встретился с американским послом Лоуренсом Штейнхартом, который выразил мнение, что финские дела завершатся приемлемым соглашением.

Сотрудники посольства были очень рады, что мы вернулись для продолжения переговоров. В посольстве опасались того, что переговоры будут прерваны после речи Молотова.

В посольстве мне сразу вручили телеграмму от Эркко, в которой он советовал нам держаться твердо. Телеграмма, отправленная из Хельсинки 1 ноября в 22.15, гласила:

«Речь Молотова рассматривается нами как тактический маневр, призванный запугать нас. Такая же тактика была успешно применена против Эстонии. Советское руководство должно увидеть, что мы прочно удерживаем свои позиции».

Несмотря на эту телеграмму, мы сочли за лучшее слегка изменить текст документа, одобренного президентом. Чтобы быть готовыми ко всем поворотам переговоров, мы убрали слова о том, что эти уступки являются «последним пределом» Финляндии. Это мы сделали под нашу личную ответственность, но потом доложили об этом в Хельсинки.

Визит в Верховный Совет

В первый день нашего пребывания переговоры не намечались, поскольку в это время Верховный Совет СССР собрался на свою чрезвычайную сессию. Заседания сессии шли уже несколько дней. В первый день сессии обсуждалась общая политическая ситуация, причем особое внимание уделялось внешней политике. Именно в тот день Молотов произнес речь, в которой уделил место переговорам с Финляндией. В ходе второго дня сессии в состав Союза была принята Западная Украина, отторгнутая Советским Союзом в ходе польской войны, в качестве части Украинской Советской Социалистической Республики, а за ней и Западная Белоруссия вошла в состав СССР.

Поскольку других дел у нас не было и нам было интересно увидеть самые новые формы парламентаризма, Паасикиви и я решили воспользоваться полученным приглашением и пришли на сессию.

Верховный Совет заседал в Кремле, в невероятно большом, прекрасном и ярко освещенном — даже можно сказать, ослепительно освещенном — зале.

Вентиляция в зале была превосходная; хотя в нем находились 2 тысячи человек, воздух постоянно оставался свежим. На заседании присутствовали члены обеих палат: Совета Союза и Совета Национальностей, общим числом 1200 человек. Члены каждой из палат сидели на отведенных им местах по обе стороны от центрального прохода. На балконе в глубине зала размещались наблюдатели, а приглашенные гости сидели в ложах вдоль стен. На возвышении во главе зала разместились члены президиума: слева председатель Совета Министров, справа от него партийное руководство. Всеобщее внимание привлекали к себе Калинин, Жданов и Буденный, сидевшие в президиуме среди членов партийного руководства. Сталин расположился с самого боку, он производил впечатление не слишком поглощенного текущими вопросами человека. Позже он пересел к Жданову и принялся обсуждать с ним какой-то вопрос, оба были поглощены разговором. Они курили не переставая, одну сигарету за другой, хотя курение явно было запрещено. На местах, отведенных Совету Министров, сидели Молотов, Ворошилов, Микоян, Каганович, Берия и другие. Потемкин,[11] Лозовский[12] и другие известные деятели, не принадлежавшие в тот момент ни к советскому, ни к партийному высшему руководству, сидели в креслах, отведенных для депутатов. Литвинов читал газеты, большая стопка которых возвышалась рядом с ним, не обращая ни малейшего внимания на происходящее на сессии. Прочитанные газеты он бросал на пол.