Жестокие игры - Мэгги Стивотер

— Да это просто чтобы он немножко размялся. Пляж сегодня снова будет битком набит, а я не хочу приводить туда сразу трех новых лошадей.

— Ну, этот настоящий красавец, — говорит американец. Видимо, он хочет мне польстить, и ему это удается. Он добавляет: — Вижу по вашей улыбке, что вы и сами это знаете.

Я и не замечал, что улыбаюсь.

— Кстати, меня зовут Джордж Холли, — сообщает американец. — Я бы пожал вам руку, если бы она не была занята.

— Шон Кендрик, — представляюсь я.

— Я знаю. Я из-за вас здесь. Говорят, если вы не участвуете в бегах, то на них и смотреть незачем.

У меня дергаются губы.

— Малверн говорил, что вы приехали за какими-то однолетками.

— Ну и за ними тоже. — Холли стирает со лба осевшие на коже капли тумана, — Но я мог за ними и своего агента прислать. Сколько раз вы уже выигрывали?

— Четыре.

— Четыре раза! На вас стоит сделать ставку. Сокровище нации! Ну, может быть, сокровище региона. А что, Тисби — автономный остров? У вас самоуправление? Почему вы не выступаете на материке? Или, может, вы где- то скакали, а я это пропустил? К нам новости не скоро доходят, знаете ли.

Джордж Холли этого, конечно, не знает, но я однажды бывал на материке, вместе с отцом, мы посетили тамошние бега. Какое это было зрелище! Жилеты, и красные жокейки, и шляпы-котелки, и дорогие трости, и лошади в изукрашенных уздечках, и наездники в шелковых рединготах, и беговая дорожка, огороженная белыми перилами, и женщины, похожие на куколок… Нарядные склоны холмов мягко поднимались со всех сторон. Сияло солнце, делались ставки, и фаворит выиграл два корпуса. Мы вернулись домой, и больше я никогда там не бывал.

— Я не жокей, — говорю я.

Корр направляется к нам, а я щелчком кнута отгоняю его назад, к стене. Кнут не настолько длинен, чтобы достать Корра, но на его конце привязана полоска красной кожи, и она напоминает коню о его месте,

— Я тоже не жокей, — сообщает Холли, засовывая руки в карманы, как мальчишка Он покачивается на пятках, а я отворачиваюсь, наблюдая за бегущим вокруг нас Корром. — Просто люблю лошадей.

Теперь, когда он мне представился, я точно знаю, кто он такой. Я с ним прежде не встречался, но знаком с его агентом, который приезжает сюда каждый год для покупки двух-трех однолеток. Холли — американский эквивалент Малверна, владелец большого конезавода, известного своими скакунами и гунтерами, и он в достаточной мере богат и эксцентричен, чтобы проделать долгий путь до Тисби для пополнения своих запасов. «Люблю лошадей» — это слишком скромно сказано, хотя мне и нравится подобная сдержанность.

А Малверн заставил меня нянчиться с этим американцем. Наверное, я должен быть польщен этим. Но я продолжаю соображать, трудно ли будет от него избавиться, чтобы удрать на пляж.

— Как вы думаете, Бенджамин Малверн может уступить это дивное существо? — спрашивает Холли.

Он наблюдает за тем, как Корр бежит и бежит без малейших признаков усталости, и, наверное, представляет этого коня на своих землях.

У меня сбивается дыхание. И впервые я радуюсь тому, что должен ответить на такой вопрос, хотя до сих пор это лишало меня сна.

— Малверн никому не продает своих водяных лошадей.

К тому же вывозить кабилл-ушти с острова — противозаконно, хотя это вряд ли может остановить такого человека, как Холли. Если бы он был лошадью, думаю, мне бы пришлось очень, очень долго гонять его по тренировочному кругу, прежде чем он выдохся бы,

— Ну, может, ему просто не предлагали настоящую цену?

Мои пальцы стискивают конец корды так, что Корр чувствует напряжение и ведет ухом в мою сторону; он всегда ощущает мое настроение.

— Ему делали очень хорошие предложения.

По крайней мере одно очень хорошее предложение действительно было. Я предложил ему все, что скопил за годы выигрышей в бегах. Я мог на эти деньги купить у Малверна десяток породистых жеребят от любых других его лошадей. Но я не мог купить ту единственную, которая была мне нужна.

— Ну, полагаю, уж вам-то это известно, — говорит Холли. — Но не всегда дело в деньгах.

Он совсем не выглядит огорченным; этот человек настолько привык покупать лошадей и не переживать из-за отказов, что его не удивит никакой поворот событий.

— Но мне уж очень нравится, как он выглядит. Лошади Малверна! Черт побери!

Он так искренне восхищен, что трудно его винить.

— Вы надолго к нам? — интересуюсь я.

— Я сяду на паром на следующий день после бегов, заберу с собой все то, без чего просто не могу жить, как убеждает меня Бенджамин Малверн. Хотите со мной? Мне бы пригодился парень вроде вас. Не как жокей, а в любой роли, какую вы сами для себя подберете.

Я чуть заметно улыбаюсь, показывая ему невозможность подобного.

— Да, понимаю, — кивает Холли. И указывает в сторону Корра. — А можно мне его немного подержать? Он мне позволит?

Он просит настолько вежливо, что я протягиваю ему конец корды и свой хлыст. Холли осторожно берет их, его ноги машинально меняют положение, он расставляет их для лучшего упора. Хлыст легко лежит в его правой руке, как естественное ее продолжение. Этот человек, должно быть, управлялся с сотнями лошадей.

Но Корр все равно мгновенно устраивает ему проверку. Он вскидывает голову и поворачивает к внутренней стороне круга, и Холли приходится сразу же пустить в дело хлыст. Корр продолжает двигаться в пашу сторону.

— Щелкните, — говорю я. Я уже готов оттащить Холли назад, если понадобится, — Надо сильно щелкнуть.

Холли снова взмахивает хлыстом, на этот раз так, чтобы кожаная полоска громко щелкнула, — и Корр поворачивает голову, скорее вопросительно, чем сердясь, прежде чем вернуться к стене. Холли широко, радостно улыбается.

— И сколько времени вам понадобилось, чтобы вот так его воспитать?

— Шесть лет.

— А вы могли бы проделать то же самое с теми двумя кобылами, которых я видел?

Вообще-то я уже попробовал взять на корду чисто гнедую кобылу, и хотя нельзя сказать, что все закончилось полной неудачей, приятным опытом это тоже не назовешь. И уж конечно, мне бы не хотелось, чтобы в тот день в тренировочном загоне рядом со мной оказался бы Холли либо кто-то еще. Кроме того, я совсем не уверен, что шесть лет упорной работы привели бы к такому же результату, как шесть лет труда с Корром. Хотя прошло уже достаточно много времени, я все равно не понимаю, почему это так: то ли он понимает меня лучше, чем другие водяные лошади, то ли я понимаю его лучше, чем всех остальных.