Жди меня (стихотворения) - Константин Симонов

В гостях у Шоу

Мы хозяина, кажется, утомили...Пора уезжать – бьют часы на камине.Надо встать и проститься, и долгие миливновь считать на английской зеленой равнине.Нас сначала сюда и пускать не хотели,мы уже тут встречались с подобными штуками:«Мистер Шоу не сможет», «Мистер Шоу в постели» —так гласил их отказ, на машинке отстуканный.Но потомвдруг по почте – письмо от рукис приглашеньем,со схемой, как ехать получше нам,с тем особым педантством, с каким в этих случаяхпишут великие старики,зная цену себе, но, от многих в отличие,не меняя привычек с приходом величия.И вот мы доехали —за три часа —от дымного Лондонадо этого домика,где на полках, как мертвых друзей голоса,собрались порыжелые, старые томики,где усопший давнодевятнадцатый векеще бродит по тихим коврам в кабинетеи стоит у каминаседой человексамый старый писатель на целой планете.Он и сам – на столетье чем-то похожий.И конца ему нет —такой он высокий.Голубые глазаи веселые щеки,сто лукавых морщинок на старческой коже.

Шевеля над улыбкой усами добрыми,отбросив привычной иронии стрелы,он смотрит на насглазами, которымина Родину нашукогда-то смотрел он;они все мягче,добрее,шире,как будто теплом ее дальним лучатся.Наверное, здесь,в им осмеянном мире,такимиглаза его видят нечасто!Он вспоминает,как ехал в Союз,репортеровответомогрев, как плетью:чтоб там,только тамотметить своюдатусемидесятипятилетья!И как,если ондоживет до ста лет

(он смягчает улыбкою эту дату),он снова в страну нашукупит билет,как в юности,в семьдесят пять, когда-то.И снова уедет,хлопнувши дверью,в нашне напичканный шутками горькими,в наш новый мир,в который он веритчем дальше,тем с меньшими оговорками.Он говорит о Стране Советовс такойна него непохожейнежностью...Он совсем не насмешлив сегодня,этотстарик,знаменитый своей насмешливостью.В этот дом,где гостидавно не бывали,мы пришли не писателями,не поэтами,наших книг не читал он,и знал нас едва ли,и позвал нас к себесовсем не поэтому:он нас звал,чтоб глазаперед смертью увиделив этом мире злодейств,чистоганаи прибылейдвухдругой половины земли представителей,двух советских людей,кто б они ни были.И поэтомупусть нам будет простительно:что старикпровожать насидет к воротам,словно целый народбыл его посетителем —и онпрощается с этим народом.Как ни просим, ни молим его мы, двое,напрасны наши все уговоры.Под дождем,с непокрытою головою,упрямой походкойидет через двор он,бурча, что это – ирландский обычай,что погоды здесьбывают и хуже,и сердито носами ботинок тычаво все попадающиеся лужи.У самых ворот,пресекая споры,нагибается,нас отстранив руками,вынимает из гнезддва толстых запораи ногою сдвигаетприваленный камень.Нам вовсе не до того,чтоб гордиться.Мы знаем одно лишь чувство простое:мы спешим уехать,чтоб простудитьсяон не успел,под дождем тут стоя.Но он,как будто его не трогаетни этот дождь,ни мартовский ветер,выходит за нами вслед на дорогу,словно осталсяодин на свете,словно о чем-тоеще жалея,словно что-тодоговорить осталось...Никогда не забуду этой аллеи,длинной, как жизнь,одинокой, как старость.Не забуду, как выехав к повороту,мы увиделис нежностьюи печалью,как все ещестоит у ворот он,высокорукуподняв на прощанье.

1954

Бывает иногда мужчина —Всех женщин безответный друг,Друг бескорыстный, беспричинный,На всякий случай, словно круг,Висящий на стене каюты.Весь век он старится и ждет,Потом в последнюю минутуЕго швырнут – и он спасет.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Неосторожными рукамиМеня повесив где-нибудь,Не спутай. Я не круг. Я камень.Со мною можно потонуть.

1946

Предчувствие любви страшнееСамой любви. Любовь – как бой,Глаз на глаз ты сошелся с нею.Ждать нечего, она с тобой.

Предчувствие любви – как шторм,Уже чуть-чуть влажнеют руки,Но тишина еще, и звукиРояля слышны из-за штор.

А на барометре к чертямВсе вниз летит, летит давленье,И в страхе светопреставленьяУж поздно жаться к берегам.

Нет, хуже. Это как окоп,Ты, сидя, ждешь свистка в атаку,А там, за полверсты, там знакаТот тоже ждет, чтоб пулю в лоб...

1945

Чтобы никогда не думала,Что ты связан с ней порукою,Чтоб нет-нет да вдруг и дунулоНеожиданной разлукою.

Чтобы так и не увиделаРасставанья невозможности,Чтобы никогда не выдалаАттестат благонадежности.

Чтоб ты был тропою около,А не мостовою хоженой,Чтоб могла держать, как сокола,Лишь на рукавице кожаной.

Чтоб с тобой, сдержав дыхание,Шла как со свечой рискованной,Чтобы было это зданиеОт огня не застраховано.

1947

Барашек родился хмурым осенним днемИ свежим апрельским утром стал шашлыком,Мы обвили его веселым желтым огнемИ запили его черным кизлярским вином.

Мы обложили его тархуном – грузинской травой —И выжали на него целый лимон.Он был так красив, что даже живойТаким красивым не мог быть он,

Мы пили вино, глядя на горы и дышаЗапахом уксуса, перца и тархуна,И, кажется, после шестого стакана винаВ нас вселилась его белая прыгающая душа,

Нам хотелось скакать по зеленым горам,Еще выше, по синим ручьям, по снегам,Еще выше, над облаками,Проходившими под парусами.

Вот как гибельно пить бывает вино,Вот до чего нас доводит оно,А особенно если баклажкаУпраздняется под барашка.

Но женщина, бывшая там со мной,Улыбалась одними глазами,Твердо зная, что только она винойВсему, что творилось с нами.

Это так, и в этом ни слова лжи,У нее были волосы цвета ржиИ глаза совершенно зеленые,Совершенно зеленыеИ немножко влюбленные.

1947

Дом друзей

Дом друзей, куда можно зайти безо всякого,Где и с горя, и с радости ты ночевал,Где всегда приютят и всегда одинаково,Под шумок, чем найдут, угостят наповал.

Где тебе самому руку стиснут до хруста,А подарок твой в угол засунут, как хлам;Где бывает и густо, бывает и пусто,Чего нет – того нет, а что есть – пополам.

Дом друзей, где удач твоих вовсе не ценятИ где счет неудачам твоим не ведут;Где, пока не изменишься сам, – не изменят,Что бы ни было – бровью не поведут!

Где, пока не расскажешь, допросов не будет,Но попросишь суда – прям, как штык, будет суд;Где за дерзость – простят, а за трусость – засудят,И того, чтобы нос задирал, не снесут!

Дом друзей! – в нем свои есть заботы, потери —Он в войну и с вдовством, и с сиротством знаком,Но в нем горю чужому открыты все двери,А свое, молчаливое, – век под замком.

Сколько раз в твоей жизни при непогодеОн тебя пригревал – этот дом, сколько разОн бывал на житейском большом переходеКак энзэ – как неприкосновенный запас!

Дом друзей! Чем ему отплатить за щедроты?Всей любовью своей или памятью всей?Или проще – чтоб не был в долгу у него ты,Сделать собственный дом тоже домом друзей?

Я хотел посвятить это стихотвореньеТой семье, что сейчас у меня на устах,Но боюсь – там рассердятся за посвященье,А узнать себя – верно, узнают и так!

1954

Сын

Был он немолодой, но бравый;Шел под пули без долгих сборов,Наводил мосты, переправы,Ни на шаг от своих саперов;

И погиб под самым Берлином,На последнем на поле минном,Не простясь со своей подругой,Не узнав, что родит ему сына.

И осталась жена в Тамбове.И осталась в полку саперномТа, что стала его любовьюВ сорок первом, от горя черном;

Та, что думала без загада:Как там, в будущем, с ней решится?Но войну всю прошла с ним рядом,Не пугаясь жизни лишиться...

Ничего от него не хотела,Ни о чем для себя не просила,Но, от пуль закрыв своим телом,Из огня его выносила

И выхаживала ночами,Не беря с него обещанийНи жениться, ни разводиться,Ни писать для нее завещаний.

И не так уж была красива,Не приметна женскою статью.Ну, да, видно, не в этом сила,Он ее и не видел в платьях,

Больше все в сапогах кирзовых,С санитарной сумкой, в пилотке,На дорогах войны грозовых,Где орудья бьют во всю глотку.

В чем ее красоту увидел?В том ли, как вела себя смело?Или в том, как людей жалела?Или в том, как любить умела?

А что очень его любила,Жизнь ему отдав без возврата, —Это так. Что было, то было...Хотя он не скрыл, что женатый.

Получает жена полковникаСвою пенсию за покойника;Старший сын работает сам уже,Даже дочь уже год как замужем...

Но живет еще где-то женщина,Что звалась фронтовой женой.Не обещано, не завещаноНичего только ей одной.

Только ей одной да мальчишке,Что читает первые книжки,Что с трудом одет без заплатокНа ее, медсестры, зарплату.

Иногда об отце он слышит,Что был добрый, храбрый, упрямый.Но фамилии его не пишетНа тетрадках, купленных мамой.

Он имеет сестру и брата,Ну, а что ему в том добра-то?Пусть подарков ему не носят,Только маму пусть не поносят.

Даже пусть она виноватаПеред кем-то, в чем-то, когда-то,Но какой ханжа озабочен —Надавать ребенку пощечин?

Сплетней душу ему не троньте!Мальчик вправе спокойно знать,Что отец его пал на фронтеИ два раза ранена мать.

Есть над койкой его на коврикеСнимок одерской переправы,Где с покойным отцом, полковником,Мама рядом стоит по праву.

Не забывшая, незамужняя,Никому другому не нужная,Она молча несет свою муку.Поцелуй, как встретишь, ей руку!

1954

Чужая душа