Мечта империи - Роман Буревой

Вер, — повинуясь наитию, поднял голову. В вышине, под стеклянным полукруглым потолком галереи, мелькнул, растворяясь, платиновый зигзаг. Чей-то гений только что был здесь. В торговых рядах полно людей, и неудивительно, что один из гениев решил проследить за расфранченной красоткой, которая бессовестно транжирит состояние супруга. Впрочем, Вер знал, что гении давным-давно обленились и не занимаются подобными мелочами.

Вер был уверен, что минуту назад над ним парил его собственный гений.

«Может быть, ему не понравилась фигурка, которую я купил для ларария?» — попытался пошутить Вер.

В полночь Вер раскрыл ларарий. Серебряный алтарь стоял на месте, и новая статуэтка гения красовалась под сводами миниатюрного храма. Но, когда Вер положил на алтарь клеймо, случилось невероятное — зеленое пламя охватило не только клочок цветной бумаги, но и фигурку гения. Она корчилась в огне и дергала руками и ногами, как будто могла испытывать мучения. Вер смотрел, как гибнет крошечный человечек из слоновой кости, и чувствовал, как лоб его покрывается каплями холодного пота.

Вдруг его гений тоже произнес некую формулу отречения?

— Великие боги, я не знаю, каковы ваши желания и дозволите ли мне остаться прежним. Но клянусь, что завтра на арене я никого не убью. Я — Вер, исполнитель желаний, и я исполню желание Гая Элия Мессия Деция. То, о котором он сам не ведает.

А в это время на своей вилле домна Фабия заправила в пишущую машинку чистый лист и начала печатать:

«Гость императора Деция вел себя странно. Во-первых, он явился в расшитой золотыми пальмовыми ветвями тунике, будто триумфатор, а во-вторых, не выказал перед императором никакого почтения. Лишь милостиво кивнул ему, как кивает господин добросовестному слуге из вольноотпущенников, и уселся на раскладной императорский стул с пурпурной подушкой. Деций, пораженный манерами гостя, застыл неподвижно. Масляный светильник освещал перистиль тусклым светом. Где-то за стенами дома ругались беженцы за места под навесами. Блеяли овцы. Истошный плач больного ребенка не умолкал уже несколько часов. Завтра рано утром Деций собирался покинуть Никополь и двинуться со своей армией наперерез готам. Его ожидала либо славная победа, либо поражение и смерть. У него осталась одна-единственная ночь, чтобы возродить былое величие Рима. Возродить то, что разрушалось почти сто лет.

~ Я слышал, ты хочешь назначить Валериана цензором? — насмешливо спросил гость

— Да. Это так. Я хочу вернуть былые римские добродетели. Без них Рим обречен на гибель. Я в этом уверен.

— Но у прочих нет твоей уверенности, бедный Деций. Кому захочется быть добродетельным, если выгоднее и удобнее быть удачливым подлецом? Когда

государства падают, выживают лишь подлые, а благородные гибнут. А ты благороден, мой бедный Деций. Я прекрасно помню твой ответ Филиппу Арабу. «Если я отправлюсь навстречу мятежникам, солдаты могут провозгласить меня императором. И тогда я не смогу отказаться «. Филипп чуть не убил тебя на месте. Но потом передумал. И велел убить тебя в лагере одному из своих преданных людей. К счастью для тебя, преданный человек Филиппа Араба забыл о своей преданности.

— Я этого не знал… — Лицо Деция передернулось.

— Как видишь, награда за благородство всегда одна и та же.

Нет, мой бедный Деций, кроме разочарований, тебя на этом пути ничего не ждет. Вспомни бедного Гордиана. Его называли Благочестивым. Он так старался быть добродетельным, щедрым и смелым. А чем это кончилось? Краткий миг победы — и мучительная смерть. Пресечение славного рода. Тебя ждет то же самое. Возможно, у тебя не будет даже славной победы. Когда миры рушатся, судьбы людей поражают однообразием. В такие мгновения личность перестает что-либо значить. А историки в последующие века ищут свидетельства подлости, а не честности.

Благородные характеры не вписываются в концепцию подлых эпох. Когда ты проиграешь, тебе припишут слабость, трусость, подозрительность и некомпетентность… — последнее слово гость произнес с особым удовольствием.

— Ты видишь какой-то особенный выход? Как из мерзости выйти не мерзостным путем?

— Я хочу помочь тебе, мой бедный император. Ты не против, что я тебя так называю — мой бедный император? Ты и в самом деле бедный. Ибо, если я тебе не помогу, ты погибнешь в ближайшие месяцы. Я даже могу сказать каким образом. Ты утонешь в болоте. Буквально.

Деций испытывал странное чувство перед гостем — раздражение и почтение одновременно. Он понимал, что гость имеет право разговаривать таким тоном, и все же не мог с этим смириться.

Ребенок наконец замолчал. Или просто умер? В дурные времена рождается слишком мало детей, и они умирают слишком часто. Деций подумал о своих сыновьях — Гереннии и Гостилиане. Геренний отличный воин, несмотря на юный возраст. А вот из Гостилиана вряд ли выйдет полководец. Хотя еще рано говорить, кто же выйдет из Гостшиана — он совсем недавно снял детскую буллу. Он умен, сообразителен, но слишком слаб здоровьем. Но в нем есть странная холодная смелость. Смелость политика, а не полководца. В конце концов Октавиан Август тоже не отличался здоровьем, но это не помешало ему сделаться величайшим правителем Рима. Хотя он бывал зачастую слишком жесток и не слишком благороден. Но именно из таких и получаются хорошие политики.

— Кто ты? И от чьего имени ты говоришь? От имени готов? — спросил Деций.

Гость расхохотался.

— Бедный император, ты и в самом деле ужасно бедный. Тебе повсюду мерещатся варвары, готовые растащить Империю на куски. Неужели ты не узнаешь самого гения Империи?

Только теперь Деций заметил слабое платиновое сияние, исходящее от гостя.

От этого сияния статуи в перистиле приобрели странный серебристый оттенок.

Император взглянул на свою руку. Она была серой, как у покойника.

— Есть две опоры, как две ноги, на которые должна опираться империя.

Заметь, я называю Рим Империей, ибо это подлинная его суть, а не Республикой, как именуют его по странной прихоти, хотя сенат давным-давно утратил былую власть. Так вот, Империя жизнеспособна, во-первых, когда жить в метрополии гораздо почетнее и выгоднее, чем в провинциях. А во-вторых, порок и коррупция не подтачивают ее управление. Я дам тебе способ реализовать оба эти условия. Причем сразу.

Гений сделал паузу, ожидая вопроса. Но Деций молчал. Возможно, он просто не знал, что сказать.

— Так вот: отныне каждый гладиатор, сражаясь на арене, может своей победой реализовать чье-то желание, которое будет заранее оговорено. Но это должно быть желание человека добродетельного. И твой бедный цензор Валериан будет именно с этой целью создавать список достойных граждан. Отныне Рим исполняет желания. Желания избранных. Благородные желания благородных людей. А гладиаторы заплатят за них кровью. Люди, стремитесь в Рим! Волшебную страну, где человеческая кровь на арене дарует счастливчику удачу. У тебя есть желание, Деций?

— Я хочу разбить готов.

— Такое маленькое желание. Я всегда замечал: у добродетельных людей слишком маленькие желания. Ну что ж… Устрой в Никополе гладиаторские бои, и пусть самый лучший боец исполнит твое желание, мой бедный Деций. Но если твой гладиатор не выиграет бой. Римская армия будет разбита, а сам ты утонешь в болоте. Поставь на самого лучшего бойца, Деций. Судьба Великого Рима зависит от этого поединка.

Что за странная причуда! Или боги решили посмеяться над императором, или они в самом деле даруют столь необычную милость… Деций не знал, что и думать.

— Я собирался завтра утром покинуть Никополь, — напомнил он нерешительно.

— Покинь его через десять дней. Если твой гладиатор выиграет, готы никуда не убегут. Ты настигнешь их у Данубия. Обычай римлян велит устраивать перед отправлением на войну гладиаторские игры. Следуй римским традициям, мой бедный Деций».

Фабия перестала печатать и уставилась в темное окно, будто надеялась прочесть там очередное откровение. Почему ее гость, заслышав стук машинки, не явился к ней, как обычно? Почему она печатает сама, что ей в голову взбредет, а гений Империи не диктует, выверяя каждую букву?

Сегодня, как и прежде, слова казались неудачными, а фразы — лишенными изысканности. Фабия чувствовала себя беспомощной и старой. Ее книга никому не нужна. Она пишет то, что давным-давно известно, в сотый раз пережевывает старые истины. Как будто хочет что-то исправить, что-то опровергнуть и что-то утвердить. Навсегда утвердить…

— Гений!.. — негромко крикнула она в раскрытое окно, но никто не отозвался.

«Боги любили Рим и не могли его потерять…»

Фабия выдрала из машинки лист и встала. Нет, так невозможно. Она ничего не знает. Может, этого ничего не было? И некто точно так же, как теперь она, придумал все и написал. И теперь год за годом вымысел кочует из книги в книгу.