Дом, где разбиваются сердца - Бернард Шоу

Миссис Хэшебай. А я вам говорю, Альф, что в эти часы никакого поезда нет. Последний приходит в девять сорок пять.

Менген. Может быть, какой-нибудь товарный.

Миссис Хэшебай. По нашей маленькой ветке они не ходят. Просто прицепляют к пассажирскому один товарный вагон. Что бы это такое могло быть, Гектор?

Гектор. Это грозное рычание неба, знаменующее его отвращение к нам, жалким, бесполезным тварям. (Исступленно.) Я вам говорю, вот увидите, что-нибудь случится. Одно из двух: или из тьмы выйдет какое-то новое существо на смену нам, как мы пришли на смену животным, или небосвод с грохотом обрушится и уничтожит нас.

Леди Эттеруорд (хладнокровно, поучительным тоном, укладываясь поуютнее в своем гамаке). Вовсе мы не приходили на смену животным, Гектор. Почему вы призываете небо обрушиться на этот дом, в котором можно было бы устроить такую уютную жизнь, если бы только Гесиона имела хоть малейшее представление о том, как надо жить? Разве вы не понимаете, в чем главный недостаток этого дома?

Гектор. Мы – главный недостаток. Смысла в нас нет ни малейшего. Мы бесполезны, опасны. И нас следует уничтожить.

Леди Эттеруорд. Глупости! Гастингс в первый же день, как только приехал сюда, – это было тому назад года двадцать четыре, кажется, – сразу же сказал мне, в чем недостаток нашего дома.

Капитан Шотовер. Что? Чурбан сказал, что в моем доме какой-то недостаток?

Леди Эттеруорд. Я сказала, что это Гастингс сказал, а он вовсе не чурбан.

Капитан Шотовер. Какой же это недостаток в моем доме?

Леди Эттеруорд. Такой же, как и на корабле, папа. Разве не тонко было со стороны Гастингса подметить это?

Капитан Шотовер. Дурак он. Какой может быть недостаток на корабле? Там все на месте.

Леди Эттеруорд. Нет, не все.

Миссис Хэшебай. Ну, а что же такое? Да не тяни ты, Эдди.

Леди Эттеруорд. Угадайте.

Гектор. Дьяволицы, дщери ведьмы занзибарской! Дьяволицы!

Леди Эттеруорд. А вот и нет. Уверяю вас, все, что нужно, чтобы сделать этот дом разумным, здоровым, приятным, чтобы у всех был хороший аппетит и здоровый сон, – это лошади.

Миссис Хэшебай. Лошади! Какая чушь!

Леди Эттеруорд. Да, лошади. Почему мы никогда не могли сдать этот дом внаймы? Потому что тут нет конюшен. Поезжайте куда угодно в Англии, где живут нормальные, здоровые, довольные, настоящие, порядочные англичане, и вы увидите, что главный стержень всего дома – это конюшни; а если кому-нибудь из гостей вздумается побренчать на рояле, так, прежде чем открыть его, надо всю комнату перевернуть вверх дном – чего-чего только не навалено на крышке. Я до тех пор не почувствовала, что существую, пока не научилась ездить верхом. Но я никогда по-настоящему, как следует, ездить не буду, потому что меня с детства этому не учили. Настоящее английское общество делится на два круга: это круг лошадников и круг невротиков. И это вовсе не условность. Всякому ясно, что люди, которые занимаются охотой, – это порядочные люди, а те, кто не охотится, это не настоящие люди.

Капитан Шотовер. В этом есть доля правды. Мужчину из меня сделал мой корабль, а корабль – это конь морской.

Леди Эттеруорд. Вот именно поэтому-то, как мне Гастингс объяснял, ты и джентльмен.

Капитан Шотовер. Не так уж глупо для чурбана. Можешь его привезти в следующий раз. Мне надо поговорить с ним.

Леди Эттеруорд. Почему Рэндел такой слюнтяй? Воспитывали его хорошо, учился в колледже и университете, работал в министерстве иностранных дел, всю жизнь вращался в лучшем обществе. А почему он какой-то такой недоделанный, никчемный? Почему ни один слуга не уживается у него дольше чем два-три месяца? Потому что он слишком ленив и слишком падок на всякие развлечения и поэтому не может быть ни охотником, ни стрелком. Он бренчит на рояле, рисует, волочится за замужними женщинами, читает беллетристику, стихи. Он даже на флейте играет. Но я никогда не позволяла ему являться с флейтой ко мне в дом. Посмел бы он только… (Ее прерывают меланхолические звуки флейты, доносящиеся из открытого окна сверху. Она в негодовании приподнимается в гамаке.) Рэндел! Вы до сих пор не легли спать? Вы что же, подслушиваете?

Флейта задорно отвечает.

Боже, какая пошлость! Сейчас же в кровать, Рэндел! Как вы смеете!

Окно со стуком закрывается.

(Снова укладывается в гамак.) Ну кто может заинтересоваться таким ничтожеством?

Миссис Хэшебай. Эдди, как ты думаешь, следует Элли выйти замуж за бедного Альфреда только из‑за его денег?

Менген (в ужасном смятении.) Ну что же это такое? Миссис Хэшебай, неужели вы будете обсуждать мои дела вот так, перед всеми?

Леди Эттеруорд. Я думаю, Рэндел сейчас уже не слушает.

Менген. Все слушают. Так, право, нельзя.

Миссис Хэшебай. Да ведь сейчас темно. Ну не все ли вам равно? Элли не возражает. Правда, Элли?

Элли. Правда. Вы что думаете об этом, леди Эттеруорд? У вас так много здравого смысла.

Менген. Нет, это нехорошо. Это… это…

Миссис Хэшебай зажимает ему рот рукой. Ах, ну отлично!

Леди Эттеруорд. Сколько у вас денег, мистер Менген?

Менген. Ну, знаете!.. Нет, это просто невозможно!

Леди Эттеруорд. Глупости, мистер Менген. Ведь весь вопрос в вашем капитале?

Менген. Ну, уж если на то пошло – сколько у нее денег?

Элли. Ничего нет.

Леди Эттеруорд. Ну вот, она ответила, мистер Менген. А теперь, после того как вы заставили мисс Дэн бросить карты на стол, извольте показать и ваши.

Миссис Хэшебай. Ну, Альфред, выкладывайте – сколько же?

Менген (разозленный до того, что теряет всякую осторожность). Ну, если уж вам угодно знать, то у меня нет денег и никогда не было.

Миссис Хэшебай. Альфред, зачем вы нам рассказываете такие нелепые сказки?

Менген. Это не сказки. Голая правда.

Леди Эттеруорд. На что же вы тогда живете, мистер Менген?

Менген. Я живу на разъездные; ну а потом немножко еще комиссионных.

Капитан Шотовер. А у кого из нас есть что-нибудь, кроме разъездных на путешествие по жизни?

Миссис Хэшебай. Но ведь у вас же есть фабрика, капиталы и все такое.

Менген. Это все так думают, что у меня есть. Меня считают промышленным Наполеоном. Поэтому-то мисс Элли и хочет выйти за меня. Но я вам говорю, что у меня ничего нет.

Элли. Вы хотите сказать – эти фабрики вроде тигров Марка? Они на самом деле не существуют?

Менген. Они отлично существуют. Только это не мои фабрики. Они принадлежат синдикатам, акционерам и всяким там ленивым, ни на что не пригодным капиталистам. Я беру у них деньги и пускаю фабрики в ход. Отыскиваю людей вроде папаши мисс Дэн, которые кладут все свои силы на то, чтобы наладить дело, и сам принимаю все меры к тому, чтобы оно приносило доход. Конечно, я ставлю условие, чтобы мне платили приличное содержание, но это собачья жизнь. А собственности у меня никакой нет.

Миссис Хэшебай. Альфред, вы очень неискусно пытаетесь увильнуть от брака с Элли.

Менген. Первый раз в жизни сказал правду насчет своих денег – и первый раз в жизни ни одна душа не верит!

Леди Эттеруорд. Как это грустно! Почему бы вам не заняться политикой, мистер Менген?

Менген. Политикой? Да что вы, с луны свалились? Чем же я занимаюсь, как не политикой!

Леди Эттеруорд. Простите, но я ни разу о вас не слыхала.

Менген. Разрешите объяснить вам, леди Эттеруорд, что премьер-министр нашей страны предложил мне войти в правительство и без всякой этой чепухи вроде выборов – на правах диктатора одного крупного ведомства.

Леди Эттеруорд. В качестве консерватора или либерала?

Менген. Ну, это все ерунда. Просто в качестве делового человека.

Все разражаются хохотом.

Над чем вы, собственно, смеетесь?

Миссис Хэшебай. Ах, Альфред, Альфред!

Элли. Это вас-то, который не может ступить шагу без моего отца? Ведь он все за вас делает.

Миссис Хэшебай. Вас, который боится собственных рабочих?

Гектор. Вас, с которым три женщины целый вечер играют в кошки-мышки?

Леди Эттеруорд. Вы, должно быть, дали той партии, которая выдвинула вас, огромную сумму, мистер Менген?

Менген. Ни пенни из своего кармана. Деньги нашел синдикат. Они понимали, насколько я буду для них полезен в правительстве.